Страница 29 из 76
Глава 17
Стою на тёплом песке.
Передо мной сидят сто пятьдесят человек с травмами всех видов: от лёгких ушибов, до недостающих частей тела. Мятежники, которые принесли с собой оружие с целью убить господина. Вчера они были бодры, веселы и уверены в себе. Сегодня же они выглядят как побитые жизнью бродяги, за ночь состарившиеся на несколько лет.
— Простите, — произносит бритый налысо старик. — Понимаю, что мы совершили тяжкий проступок, но сейчас как никогда превосходный шанс проявить жалость и сострадание.
— Хотите, чтобы я вас пощадил? — спрашиваю.
— Все мы наслышаны о милосердии, которым обладает такой примечательный юноша…
Как всё-таки легко подобные люди переходят от желания убивать к заискивающей мольбе о прощении. Словно у них внутри сидит не одна личность, а сразу две, три, четыре, на все возможные ситуации. Нужно проявить решительность — вперёд выходит вояка, притворство — появляется весельчак и душа компании, смирение — даёт о себе знать бесхребетный слизняк с длинным языком.
— А как бы вы поступили, если бы я пришёл к вам в дом со спрятанным оружием и попытался убить ваши семьи? — спрашиваю. — Что бы вы сделали, если бы в моих сандалиях сейчас были ваши ноги?
— Проучил, конечно, — продолжает старик. — Но дал бы второй шанс. Мы ведь сражались бок о бок у Гуменда, шли одной большой группой к Орнасу и готовы были стоять до последнего бойца. Разве мы не заслужили прежними действиями хотя бы крохи благосклонности?
— Значит, по вашему этого достаточно для того, чтобы я забыл о попытке уничтожить мою деревню?
— Нет, конечно!
Пока один старик говорит, натянув сожалеющую гримасу, остальные молчат и смотрят кто куда, но не в мою сторону. Когда ты настолько близок к смерти, очень легко сожалеть и раскаиваться. Гордость улетучивается до самой последней частицы.
— Я бы наказал, бесспорно, — продолжает старик. — Можете привязать нас к этим столбам хоть на месяц, хоть на целый год, если будете приносить воду и еду. Этого времени нам хватит, чтобы как следует обдумать всё, на что мы, по своей недальновидности, согласились.
— И я должен поверить, что через год вы исправитесь и больше никогда не повернётесь против меня?
— Не обязательно верить на слово. Мы докажем на деле, что предоставленный шанс будет использован как надо.
Старик хочет сказать ещё что-то, но со стороны деревни подходит Дверон, на удивление весёлый и довольный. Так и хочется спросить, отчего у него такое замечательное настроение. Может ли хоть один нормальный человек радоваться, когда рядом обрекают на смерть такое количество людей.
— Эти болваны молят о пощаде? — спрашивает.
— Мы как раз говорили Гарну, как сильно мы сожалеем о своём поступке, — отвечает старик.
— А почему вы выпрашиваете помилование у него? Не он староста Фаргара. И не он староста Орнаса. Тебе, Тьен, следует обращаться ко мне. Я решу, жить тебе или умереть.
Некоторое время старик переводит взгляд с меня на Дверона, словно решает, кто из нас главнее. Даже я задумываюсь, чьего поля этот вопрос. С одной стороны, это на меня совершили покушение, но с другой, это сделали подопечные Дверона за его спиной.
— Ты, Тьен, житель моей деревни, — продолжает Дверон. — И будешь отвечать передо мной. Можешь особо этому не радоваться, поскольку я не собираюсь никого из вас щадить.
— Но… — начинает старик.
— Что “но”? Вы все — полнейшие идиоты, если надеетесь на прощение. И вообще… Я понимаю, почему Орнас решил напасть на Дарграг — они только неделю назад потерпели унизительное поражение и должны были отомстить. Но мы, сука, Фаргар! У нас не опилки в голове, как у этих говноедов в шкурах из людей. Чего вы хотели добиться? Уничтожить Дарграг? Поставить Симона старостой вместо меня? Из него вышел бы худший руководитель, чем из летучей мыши Гарна. Он бы направил нашу деревню в пропасть и вы все, гогоча, отправились бы за ним. Такого недальновидного решения ещё нужно было поискать. Тупицы. Если вы — жители Фаргара, то мне стыдно называть самого себя фаргарцем!
Дверон ходит вдоль пленников и всё больше заводится. Того и гляди, бросится избивать их голыми руками.
— Сговорились за моей спиной как трусы! И всё для того, чтобы вернуться в туда, куда никто больше не хочет возвращаться! Разве тебе не понравилось чувство безопасности, которое появилось после уничтожения Гуменда? Когда ты можешь выйти за грибами и спокойно отходить далеко от деревни, не беспокоясь о том, чтобы постоянно держать в уме путь побега, оглядываться по сторонам.
— Понравилось… — говорит старик.
— Я теперь, сука, дочку погулять отпускаю! Больше не беспокоюсь, что её похитят, как мою жену! А вы! Как же, сука, зла не хватает!
— Мы… — начинает старик, но останавливается.
Что он может сказать в этой ситуации? Они сговорились с Орнасом устроить резню под конец праздника, чтобы уничтожить угрозу со стороны Дарграга и больше не чувствовать давления нашей деревни. Все это понимают: я, Дверон, пленники.
Гордость — вот, что ими двигало.
Гордость заставила их принести ножи за пазухой.
Гордость, которая очень быстро трансформируется в подлость, если действовать открыто невозможно.
— Гарн, — говорит Дверон. — Ты не должен судить этих людей — не ты их староста. Раздели эту кучу на два лагеря. Я вынесу приговор для жителей моей деревни, чтобы никто не обвинил тебя в убийстве этих людей. А Орнас пусть судит их вожак.
— Так вот же он сидит.
Указываю на Зитруса
— В таком случае нам нужно выбрать нового.
— Знаешь, — говорю. — На самом деле у меня есть кандидат на эту роль. Идём за мной.
Обходим Дарграг и заходим внутрь, где уже собираются жители других деревень, чтобы выдвинуться в дорогу. Молчаливые, потупленные взгляды. Несмотря на разгромное окончание праздника, мы веселились целых четыре дня. Надеюсь, когда они подумают о Дарграге в следующий раз, это будет не злоба, но хотя бы лёгкая ностальгия по танцам в ночной пустыне.
Будет просто отлично, если у них в головах отложатся лица друзей, которых они успели завести. И они будут вспоминать о них с теплотой.
Среди людей мы подходим к лохматому мужчине с выступающим животом и кривой осанкой.
— Привет, Стампал, — говорю.
— Гарн, — останавливает меня Дверон. — Я сам с ним поговорю. Иди погуляй.
Так даже лучше. Не хочу заново повторять все аргументы, что я когда-то приводил Дверону. Пусть лучше он, со своей точки зрения, объяснит все преимущества нашего сотрудничества.
Лучшего человека в Орнасе не найти. Учитывая, что там теперь осталось не так много мужчин, это практически единственный стоящий кандидат. Он силён, дошёл ведь до четвертьфинала турнира. Умён, это видно по тому, как он готовился к каждому поединку. Но самое главное — он спокоен. Его не приняли в ряды заговорщиков, кажется, именно из-за этого качества.
Отхожу в сторону и стою неподалёку, гляжу, как Дверон тихо с ним переговаривается. Стампал выглядит так, будто ему совершенно плевать на это предложение. Смотрит без малейшего интереса, постоянно оглядывается, будто хочет уйти.
Однако вскоре Дверон подзывает меня жестом.
— Я согласен, — говорит Стампал.
Голос у него сиплый и манера говорить такая, что приходится вслушиваться, чтобы разобрать слова.
— С условиями, — говорит. — Мне не нравится слово раб. Не хочу его слышать.