Страница 24 из 47
Меня беспокоила внутренняя сторона щеки. За последние несколько недель прыщ сильно воспалился. Мне нужна была работа. Мама хотела, чтобы я подождала, пока мне исполнится шестнадцать. Но у нас не было в запасе еще двух лет. Она работала не покладая рук. Я боялась, что, если она снова совершит двойную ошибку, то может оказаться в больнице.
Краем глаза я заметила какое-то движение, когда повернулась, у меня перехватило дыхание.
Парень был красив. Я знала, что парням не нравится, когда их так называют, но другого слова для него просто не подберешь. Светло-русые волосы, широкие плечи и его глаза. Они были такого голубого цвета, что пронизывали насквозь.
Он неуверенно улыбнулся мне.
— Привет.
Я чуть язык не проглотила, борясь с желанием оглянуться и посмотреть, не разговаривает ли он с кем-нибудь еще.
— Привет, — пискнула я.
— Присматриваешь за братом?
Я кивнула:
— Да.
Я не могла придумать ничего лучше, чем это?
— А как насчет тебя? — Это действительно было лучше?
Он посмотрел на другой конец парка.
— Жду друга.
Я кивнула.
— Ты присматриваешь за ним каждый день?
— Почти всегда. Мама много работает.
Он, казалось, обдумывал это, осматривая наше окружение.
— Должно быть, это тяжело — не иметь возможности пообщаться с друзьями после школы или поработать над домашним заданием.
— Это не так уж и плохо. — Иногда моя подруга Лейни ходила с нами. Или мы все возвращались домой, и мы с Лейни занимались, пока Чарли смотрел мультики. Мне становилось плохо только тогда, когда я видела, какой уставшей была мама.
— Что?
Я снова посмотрела на мальчика
— Хм?
Он указал на точку у меня между бровями.
— Морщинки от беспокойства. Ты о чем-то задумалась.
— О маме. — Что-то в этом мальчике заставило меня быть абсолютно честной, будто он ввел меня в какой-то транс.
— А что насчет нее?
Я подавила желание снова прикоснуться к пятнышку на щеке.
— Она слишком много работает. Мы… испытываем трудности.
Его полные губы скривились.
— Мне жаль. Это, должно быть, тяжело для всех вас.
— Мы пытаемся. — По крайней мере, я пыталась. Рядом с нашей квартирой был ресторан, где мне разрешили обслуживать столики за наличные. Мне нужно было работать, чтобы помочь. Потому что я знала, что мои медицинские счета были одной из причин, по которой мы тонули. Я одернула рукав, пряча шрамы.
Мальчик проследил взглядом за моим движением и остановился на маленьком кусочке искривленной кожи, который я не могла прикрыть.
Я покраснела.
Он тоже обратил на это внимание. Казалось, он мог разглядеть во мне каждую деталь. Протянув длинные пальцы, он закатал рукав. Я не могла отвести взгляд от его ловких движений. Но от вида обнаженной кожи у меня перехватило дыхание.
Его шрамы не были похожи на мои, но это были ожоги. От сигарет? У меня скрутило живот.
Он посмотрел на меня.
— Шрамы не уродливы. Это знаки отличия. Они показывают, насколько мы сильны.
У меня перехватило дыхание, когда я села, чувствуя, как колотится сердце. Вокруг меня раздавался тихий храп и глубокое дыхание. Я несколько раз моргнула, приходя в себя. Мы были в мягкой тишине комнаты Атласа.
Плечо заныло, и, опустив взгляд, я увидела, что на месте ожогов появилась новая серебристая полоска. Воспоминания об этом дне нахлынули на меня одно за другим. Я попыталась стряхнуть их, чтобы вернуться к реальности здесь и сейчас, и мое дыхание участилось.
Кровать зашевелилась, когда чьи-то руки обхватили меня.
— Эй, ты в порядке. Мы прямо здесь.
Хрипловатый голос Феникса был идеальным бальзамом. Я прильнула к нему, вдыхая его запах.
Затем появился Кай, и его медово-солодовый голос прорезал темноту.
— Плохой сон?
— Что-то вроде этого, — пробормотала я. Только это было не так. Это было блаженство. Мама всегда удивлялась, почему в четырнадцать лет я вдруг смирилась со своими шрамами. Я так и не смогла объяснить ей, как изменился мой взгляд на вещи. Я воспринимала их как знак отличия, а не как то, чего можно стыдиться. Я просто изменилась.
Во мне сейчас столько неуверенности. Миллион вопросов «что, если».
Атлас включил мягкую лампу у изголовья кровати.
— Что?
Я уставилась на шрам на руке.
— Думаю, Ривен приходил навестить меня в мире людей.
— 28-
Кай резко выпрямился.
— Он что?
Я теребила край одеяла.
— Мне приснился сон, но я почти уверена, что это был не просто сон.
— Думаешь, это было воспоминание, — подсказал Феникс.
Я кивнула.
— Мне было четырнадцать, и этот великолепный парень постарше сел рядом со мной, и мы поговорили. Он показал мне свои шрамы и сказал, чтобы я не стыдилась своих. Что они просто доказывают, какая я сильная.
Слезы жгли мне глаза.
— Этот разговор изменил для меня все. До этого я носила только рубашки с длинными рукавами, даже в разгар лета. Мне было так стыдно из-за того, что у меня была другая кожа.
Атлас приподнял мою руку, скользнул губами по покрытой пятнами коже.
— Ты прекрасна. Каждая частичка тебя.
От этого случайного прикосновения внизу моего живота разлилось тепло.
— Он дал мне ощущение покоя, которого я никогда раньше не испытывала, но лишил меня возможности быть благодарной за это, украв воспоминания.
Кай пробормотал проклятие.
— У него всегда был талант стирать воспоминания.
— Но я не понимаю, почему.
Феникс нарисовал узор на моем невредимом плече.
— Как только мы встречаем нашего эфира, почти невозможно оставаться в стороне. Тем более, когда ты точно знаешь, что она — твоя, а ты принадлежишь ей. Для него было мучением не видеть тебя каждый день.
— Он сам себя в это втянул, — проворчал Кай.
— В этом я с тобой согласен, — согласился Феникс.
Атлас нахмурился, изучая нас.
— Знаю, он облажался, и, поверь мне, я очень зол на него за это. Но разве тебе не жаль этого парня? Он мучил себя десять лет.
У меня скрутило желудок, и в нем поселились маленькие уколы вины. Ривен так много взвалил на свои плечи. Прежде всего, действия отца. Но ничто из этого не отменяло того факта, что он лишил меня возможности выбора.
Над Фениксом клубился дым.
— Из-за него мы могли бы никогда не встретиться с Аурой. Если бы у него получилось, Куинси никогда бы не смог прочитать ее через заклинание.
— Но он это сделал, — настаивал Атлас. — И теперь мы есть друг у друга. Не позволяй его ошибкам разлучить нас.
— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь доверять ему, — тихо сказала я.
Кай уткнулся носом мне в шею.
— Это понятно.
Атлас поджал губы.
— Но и от такой возможности не заграждай себя.
У моего нежного гиганта было самое доброе сердце, которое я когда-либо знала. Я перегнулась через Феникса и поцеловала Атласа в губы.
— Люблю тебя.
Его карие глаза сверкнули.
— Больше, чем ты можешь себе представить.
Руки Кая скользнули под одеяло, скользнули по моим бедрам и нырнули под ночную рубашку, в которую меня переодели парни. Он наклонился вперед и провел губами по моей спине.
— Не важно, какой путь привел нас сюда. Ты — наша, а мы — твои.
Чувство сопричастности проникло глубоко в меня. В нем я так отчаянно нуждалась прямо сейчас.