Рембрандт

– Вы в самом деле так думаете?

– Только так, господин ван Рейн.

Он взволнованно снял шляпу, пятерней взъерошил волосы, точно они обременяли его голову, точно давили на мысли его… Потом остановился возле каменного парапета, поглядел на воду, бросил в нее маленький листочек, который поднял с земли.

– Вы сказали очень важную вещь, Саския ван Эйленбюрг…

«Боже, да он как ребенок, – подумала она. – В нем все бурлит, все кипит. Настоящий ураган!»

Она в общем была права. Хотя можно и заподозрить некое женское преувеличение.

Он повернулся к ней, преграждая дорогу.

– Вы можете выслушать меня? – Голос у Рембрандта дрогнул.

Она развернула веер.

– Саския ван Эйленбюрг… – начал Рембрандт и замолчал. Что же он скажет дальше? Она уже знала – что. Вернее, догадывалась. – Я хочу просить вас… выйти за меня замуж.

Она молчала.

Он собрался с духом и выпалил:

– Я люблю вас…

Она продолжала молчать. А веер все трепетал, трепетал.

– И прошу выйти замуж за меня. Согласны? – Он ждал, ждал, ждал.

Наконец, не глядя на него, она протянула ему руку, но он не знал, что делать с этой прелестной рукою…

Вот слова, сказанные в 1686 году итальянским историком искусств Филиппо Бальдинуччи:

«Необычная манера живописи Рембрандта полностью соответствовала его образу жизни».

Прогулки по Амстердаму

Студент Амстердамского университета по имени Питер явился в отель на Марникстраат точно: в девять ноль-ноль. От завтрака отказался, а от чашки кофе – нет. Высокий, темноволосый, черноглазый – ничего нордически ясно выраженного.

– Смешение рас и народов, – шутит он.

Питер изучает абхазский язык, а русский усвоил в Москве, в стенах университета.

В самом деле, кого только не встретишь в Амстердаме: тут и молодые люди из далекой Индонезии, из Суринама, из Турции и Испании, Италии и Югославии! Да, и греков бы не забыть!

Спрашиваю:

– Ну что, Питер, где же все-таки стояла мельница Хармена ван Рейна в Лейдене?

Вчера мы с ним ездили в Лейден, пытались разыскать то самое место. Конечно, нам показали, причем «с большой» точностью, «то самое место». И даже не одно, а несколько.

Сравнительно небольшой рукав Рейна, который я принял за канал, течет медленно, места здесь равнинные, окаймленные дюнами. Даже имеется «та самая» ветряная мельница. Теперь уже сомнений быть не может – именно здесь родился Рембрандт. Но это, разумеется, не совсем так. Но если очертить круг диаметром километров в пять, то, наверное, мельница ван Рейна, точнее – ее бывшее местопребывание, будет где-то в пределах этого круга. В конце концов, не так уж важна геометрическая «точка». Главное – каждый любопытствующий может увидеть и Рейн, и берега его невысокие, и небо над ними и пройтись или проехаться к дюнам. И наверняка где-нибудь да ступит на невидимый нынче след Рембрандта.

Питер согласен, что невозможно спустя три века точно определить местонахождение мельницы, которая давно истлела. Другое дело, скажем, дом Яна Сикса – поэта и друга Рембрандта, амстердамского аристократа. Здание почти не тронуто временем, находится на прежнем месте, близ Дома-музея Рембрандта. Более того, в нем живут его прямые потомки и здесь висит портрет Сикса работы Рембрандта…

– Я не утверждаю, – говорит Питер, – что найдена мельница ван Рейнов. Или даже фундамент. Место указано приблизительно. Я вижу, вы разочарованы.

– Абсолютно нет! Плюс-минус километр не имеет никакого значения. Мы с вами видели пейзаж с высоты дюн. Разве этого мало? Это же был пригород Лейдена, которым любовался и Рембрандт. Удалите мысленно полтысячи домов – и вы перенеслись в эпоху Рембрандта. Надо только напрячь воображение.

– Но центр города, я уверен, тот самый. Он не тронут временем.

– Согласен: и центр, и университет, церковь недалеко от университета – все как при Рембрандте. Думаю, что тут мало что изменилось, ибо нидерландцы строили добротно и со вкусом. Правда, строителей, как говорится, лимитировали земельные участки, но это не суть важно.

Мы припомнили главные ворота Лейденского университета, небольшой канал, горбатый мост и библиотеку на той стороне, куда, несомненно, не раз хаживал Рембрандт-студент.

Мы с Питером долго кружили по центру Лейдена, заглядывали в пивные и дешевые харчевни и спрашивали себя: а не здесь ли сиживал молодой Рембрандт? Если судить по автопортретам, это был жизнелюбивый молодой человек. В то время он не испытал еще ударов судьбы. Улыбающийся усатенький человек тридцати лет, усадивший на колени жену и поднявший высоко бокал, не мог быть бирюком, не мог не радоваться, не мог не смеяться заразительно…

– Как вы думаете, Питер, прав я?

Питер, этот молодой ученый, не очень склонный к фантазии, уклонился от прямого ответа.

– Дрезденский автопортрет с Саскией, – сказал он, – знаю только по репродукциям. Да, видно, веселый был человек. Это надо же додуматься – писать автопортрет, обернувшись к зрителю, к которому уселся спиной. Да еще и посадить на колени жену! Очень смело.

– Мы с вами прошли порядочное расстояние по тому и этому берегу Рейна в Лейдене.

– Да, наверное, несколько километров.

– Неужели мы нигде не пересекли пути-дороги Рембрандта?..

Питер желает доставить мне удовольствие:

– Пересекали. И, наверное, не раз.

– А в центре Лейдена?

– Многократно.

Ответ Питера мне нравится, и я заказываю пару бутылок пива «Хейнекен».

– А кофе – потом.

Питер говорит:

– Может, снова поехать в Лейден? Мы могли бы поговорить с учеными.

– О чем?

– О Рембрандте, конечно.

– Они бы точно указали мельницу?

– Нет.

– Дом ван Рейнов?

– Нет.

– А об чем же тогда разговор, Питер?

В нем встрепенулся филолог:

– «Об чем» или «о чем»? Как лучше сказать?

– Конечно – «о чем». Но это я, чтобы подчеркнуть, что разговор в Амстердаме не уступит разговору в Лейдене.

Питер хохочет. Он бывал в Москве и в Абхазии. Он шутки понимает. Намеки кавказские – тоже.

– Я подумал, что они могли бы что-нибудь рассказать.

– «Что-нибудь» есть в сотне томов. А в Амстердаме есть известные ученые. Например, Боб Хаак…

– Это верно, – соглашается Питер.

Пора собираться – кофе выпит.

Идем направо, на Лейденплейн, то есть Лейденскую площадь.

Идем мимо драматического театра. К трамвайной остановке…

Начинаем очередной обход площади Дам – пупа Амстердама. Отсюда во все стороны расходятся улицы, улочки, каналы, канальцы. Разве не ступала здесь нога Рембрандта? На площади или поблизости от нее много домов тех далеких времен. Но есть одна существенная перемена: в эпоху Рембрандта не было широкой улицы Дамрак. Был канал Дамрак, который соединял водным путем Дам с портом. Сейчас канал засыпан.

Питер достает из объемистой кожаной сумки книгу. Называется она «Амстердам в XVII столетии». Я чуть не подпрыгиваю от радости: это же эпоха Рембрандта! Издание сравнительно недавнее – середина шестидесятых годов. Автор – Скилтмейер. Книга почти вся состоит из репродукций графических работ времен Рембрандта.

Раскрываю книгу. Прошу Питера взять меня под руку – чтобы невзначай не споткнуться, просматривая ее на ходу.

Вот разворот. План центра Амстердама. Чьей-то умелой рукой великолепно начерченный план. Правда, немножко непривычный для современного глаза: кварталы и дома изображены как бы с птичьего полета. Можно даже различить фасады и сравнить их с нынешним состоянием. Прямо у края площади, где стоим с Питером, был мол. В шаге от нас плескалась вода. Реяли паруса разномастных кораблей – больших и малых, крошечных шлюпок, рыбацких и прогулочных.

– Пойдем к этой церкви, – сказал я, держа перед собой открытую книгу.

Мы прошагали через тесную улочку и оказались перед большой церковью: да, центр Амстердама мало изменился за три с лишним века.