Страница 33 из 66
Все у меня в голове перемешалось, и почувствовал я себя внезапно дурак дураком.
— Как же так? — спросил я, пытаясь встать на твердую почву. — Выходит, каждый может…
— Совершенно верно! В недалеком будущем — любой! Хватит с нас случайностей. Ошибки сокращают жизнь. Теперь все по-научному. Друзей теперь будут и в самом деле выбирать. Наверняка! Магазины откроют, пункты проката, предварительные заказы, торговля в кредит… Вам повезло. Это наш первый, пробный экземпляр. Еще ручной работы. Ну так что, берете или нет?
Я современный человек, и не приобрести новинку — как я могу? Затем ведь и живу, чтоб в ногу с временем шагать.
— Беру, — сказал я, больше не колеблясь. — Друг под рукой всегда сгодится. Ваша правда.
— Прекрасно сказано! — обрадовался продавец. — Вот вам квитанция, извольте — в кассу.
Влез он под прилавок, повозился там немного и выволок на середину магазина здоровенную коробку — кубометр, не меньше. Потом вдруг весь взъерошился и ка-ак цыкнет на друга моего механического. Тот мигом сник куда только лоск его пропал? — задергался, закрутился волчком, руками, будто веслами, воздух загребая, и… сложился пополам. Сложился и застыл. Схватил его тогда продавец за штаны и разом запихнул в коробку. Сверху стружек набросал и на крышку навесил пять замков — все блестящие и с музыкой.
Уплатил я деньги, тут внимание мое другая коробка на полке привлекла.
— А что, милейший, там у вас лежит? — интересуюсь.
— Жена, — отвечает продавец. — Механическая жена — холостяку всегда нужна.
— Ну? — изумился я. — Батюшки, и женами торгуют! Во, времена бегут!.. А взглянуть на нее можно?
— Нет, — важно говорит продавец, — ни в коем случае. Иначе вся герметизация пропадет, и станет эта жена не для кого-то там, кто заплатит, существовать, а для всей широкой публики. Вот будут у вас деньги приходите. И жену оформим вам.
Подхватил я за ручки коробку с другом — а он, чертяка, в теле, ощутительно тяжелый! — поймал такси и полетел домой. Счастливый.
Ввалился в квартиру — и сразу к телефону. Звоню приятелю:
— Старикашечка, привет! Поздравь — друга купил! Настоящего! До гробовой доски! Вот он, теплый, красивый, — и нежно так по стенке ящика стучу. — Я, брат, тысячу целковых выложил. Все равно что пианино или мотоцикл купил. Соображаешь? Ты заходи, брат, полюбуйся.
Стал я запоры с коробки снимать.
Тут одна мысль в меня вошла. А что, думаю, ежели он шалить вдруг начнет или качать свои права, коли что ему не по вкусу придется?
Но я сомнения отмел и сказал себе определенно: раз заплачено, то опасайся где-нибудь еще, а не на этом свете.
Снял я, наконец, запоры и сижу, любуюсь на ящик красочный. Глаз оторвать не могу. Тут же и применение коробке нашел. Поставлю я ее в углу на кухне и пальму в нее посажу.
Откинул я крышку и жду, когда же друг мой механический вылезет наружу. А он — ни гугу. Не шевелится и молчит. Как будто его там и нет.
Я сидел и огорчался. Прямо хоть беги назад.
Вдруг стружки зашевелились, в ящике затукало, завздыхало, потом стружки поднялись горбом, и народился из них мой друг механический. Увидал меня, встрепенулся, мотнулся вон из ящика и, очутившись на полу, одним движением весь отряхнулся и снова стал лощено-деловым, как в магазине за столом, и вновь сердечная улыбка заиграла на его лице.
— Ну вот. Я дома, — произнес он, потирая руки. — Я твой друг, делай со мной что хочешь, повелевай как заблагорассудится. Все для близкого человека сделаю!
Ну что ж, думаю, поди, и впрямь не врет. Вон, и в магазине заприходовали… Дескать, верный спутник на всю жизнь.
— А как зовут тебя, любезный? — спрашиваю.
— Как назовешь, так и будет.
— Ну, зовись тогда, мнэ-э… Выпертотом. Нравится?
— Нравится. Так чего желаешь, друг сердечный?
— Это смотря, что ты можешь.
— Все могу!
Ежели все, то еще ничего, думаю. Что б мне хотелось сейчас эдакого особенного? Чтоб на всю жизнь запомнилось и не стыдно было потом перед собой?
— Ага, — решил я. — Неохота мне на работу идти, слабость какая-то одолевает… Сделай так, чтобы все считали, будто завтра у меня воскресенье.
Друг пожужжал, попыхтел, покрутился на месте и говорит:
— Готово!
— Мнэ-э… Вон ты какой шустрый… Ну, коли так, то сооруди тогда, чтобы я совсем работать перестал, а жалованье ко мне бы шло.
Еще две минуты — и уже готово. Хорошо иметь механического Друга!
— Так, — говорю после некоторого размышления, — это тебе и впрямь раз плюнуть… А сделай мне теперь автомобиль — не век же пешком ходить! И чтоб права, и… Словом, понимаешь.
И автомобиль добыл. Потом квартиру мою до восьми комнат расширил, мебелью в большом количестве модерновой обставил, с хрусталями и бронзой литой, фонтанчик устроил и бассейн для купания. Затем дачу мне отгрохал и участок в лесу отхватил гектаров на пять, с садом, стадом, с речкой, пожарной командой и шоссейной дорогой прямо к даче. Потом аэродром построил и самолет пригнал.
— Ну, что еще? — спросил Выпертот, изрядно потрудившись. — Чего еще ты хочешь?
— Славы хочу. Хочу стать великим писателем, чтоб меня называли новым Львом Толстым.
Стал я писателем. Обо мне в газетах тут же напечатали. Дескать, живет такой-то и творит. Начал я в маститые выбиваться и дачу свою прозвал "Ясный овражек".
Словом, в один день — да что там, меньше, в несколько часов! заполучил я все и зажил припеваючи, как и должен уметь жить простой человек, идущий в ногу со временем.
Уж не помню, сколько минуло с тех пор, как вдруг является ко мне делегация, вся из товарищеских судей, и сообщает, что живу я на нетрудовые доходы, что на деле я дутый хапуга и все, что у меня есть, пора бы и конфисковать.
Естественно, возмущению моему не было предела, я рвал и метал, строчил объяснительные статьи, выступать порывался, но… не помогло.
Забрали у меня все. И дачу, и машину, и самолет, и квартиру, и даже ненаглядного друга моего Выпертота. А я так к нему привык, можно сказать, полюбил… Даже ящик красочный — и тот забрали!
В смятении душевном побежал я в магазин.
На витрине было пусто, и только белел плакат "Наш быт — лицо наших дней" с аршинными огненными буквами.
В магазине — все та же чистота, уют, и вдоль прилавков автоматы сияют, у каждого мастер сидит и починяет.
— Как же так? — вскричал я оскорбленно.
Подошел ко мне продавец с лицом физика-теоретика, который ничего не открыл, но верит, что откроет, и сказал:
— Вышла ошибочка, молодой человек. Та машина, которую мы продали вам, для творчески-порядочных лиц предназначалась. Она уж слишком многомощная.
— Но отчего сказали, будто я на нетрудовые доходы жил?
— Да так оно и есть! Вы жили в ущерб государству. Думаете, машина из воздуха вам все это строила? Нет! Она выкрадывала имущество народное и передавала вам. Так вы и жили.
— Что же делать мне теперь? — спросил я в отчаянии.
— Ничего, — успокоил продавец, — машину мы назад в витрину поместим, пусть постоит пока, где стояла. А вас — туда же!
— То есть как? За что?
— Я ж говорил вам — неувязка вышла, — пояснил охотно продавец. — Вот поглядите.
Шагнул он ко мне, елейно улыбаясь, и вдруг проворною рукою под мою рубашку — шасть! — и вытянул оттуда глянцевый ярлык на пурпурной тесьме.
— Вот, — сказал он, — мы думали, все обойдется, не станем вас расстраивать, да, видно, судьба… Вслух читайте!
— "Хомо вульгарис, экземпляр экспериментальный, гарантия 100 лет", прочитал я, холодея.
— Вы и есть, — заметил продавец. — Мы вас сделали, дали путевку в жизнь, хотели в серию пустить, а вы нам такую свинью подложили… Придется вас в надежные руки отдать. Может, куда и для лабораторных нужд. Уникальный вы все же тип.
Тут я возмутился. Что значит — для нужд лабораторных?! Я не мартышка и не крыса!
— Книгу жалобную! — рявкнул я в сердцах.
— Извольте, — согласился продавец. — Да толку?
Мигом появилась книга — на мелованной бумаге, в супере атласном — и помчалось перо по страницам, выделывая кренделя. Дескать, обманули; дескать, затирают; дескать, страшно мне теперь вообразить, как дальше повернется жизнь. Всю книгу исписал.