Страница 30 из 33
Девятое перо
Сегодня был очередной обычный, спокойный день. С самого утра я проводила мужа на работу, потом занималась с дочерью, играя с ней в развивающие игры, потом готовила обед. Покормив дочку и уложив её спать, я принялась за уборку — судя по сообщениям, что передали мне с почтой, скоро должны были вернуться Роуз с мужем, и мне не хотелось краснеть, если хозяева домика найдут где-нибудь пыль или грязь. Конечно, это не значит, что я не поддерживала в домике чистоту и порядок, но, как говорила одна моя подруга: «Нет придела совершенству!». Поэтому, руководствуясь именно этим принципом, я и затеяла генеральную уборку.
В процессе этого, я неожиданно наткнулась на свои походные сумки, что лежали с давних времён в тёмной кладовке, у входа. Даже не знаю с чего я решила покопаться в одной из сумок, что за чудо меня на это сподвигло, но… так уж получилось. Впрочем, потом я занялась совсем другим делом, когда обнаружила в одной из сумок потрёпанную тетрадку с древними лапописями. Хм… даже не знаю, как я могла о ней забыть? Видимо рождение дочери сделало мою жизнь очень насыщенной, чтобы отвлекаться на какую-то старую макулатуру. Только почему-то сейчас меня эта тетрадка заинтересовала настолько, что я прекратила уборку и принялась за чтение. Так я провела часа два, пока с очередной страницы подчерк писавшего изменился.
Надо заметить, что до этого момента такое было не раз, потому что тетрадку заполняли в течении довольно долгого времени, и делали это разные грифоны. Как я поняла, все те, кто писал в этой тетрадке, были потомками короля Гровера. Они записывали всё, что удавалось узнать о хранимой ими Регалии. Так же писали свои выводы и мысли о том, что узнали, записывали о происходящих в мире событиях и всё такое прочее. Постепенно древнегрифоний готический шрифт сменился на современный язык и современные буквы. Подчерки были совершенно разные и мне приходилось привыкать к ним, чтобы потом свободно читать написанное, но тот, на котором я споткнулась — был хуже всех!
«Да этот подчерк такой, словно пони губами писали!», — вспомнила я старую фразочку, что частенько выдавал нам учитель, когда кто-то из учеников писал очень небрежно.
И действительно — хуже подчерка я в жизни не видала! Надо будет показать это Гордону, когда он вернётся с работы. Интересно, какое выражение морды у него будет, когда он осознает, что это подчерк его отца? Впрочем, я решила, что уже достаточно потратила времени на эту тетрадку и продолжила уборку. Вернусь к ней позже, когда у меня будет время.
♜ ♛ ♜
Я продолжала убираться в доме, привычно двигаясь по сотни раз хоженому маршруту. А пока тело делало привычную работу, шебурша влажной тряпкой по и так не слишком грязным поверхностям, я мысленно была погружена в расчеты домашней бухгалтерии. И если честно, то расчёты эти были не совсем радостными.
«Если я нигде не ошиблась в них, то нам не хватит битсов даже до конца недели, — размышляла я, передвигая на полке фарфоровые фигурки пони. — А до жалования Гордона ещё целых две недели. Похоже, нам придётся всё же что-то продать, чтобы свести концы с концами. Всё же надо признать, что на прошлой неделе мы позволили себе лишнего. Да и лечение неожиданно заболевшей Жули было достаточно затратным».
Передвинув ещё несколько фигурок, я обнаружила, что как раз остановилась рядом с книжной полкой. Тут я вспомнила, что именно за этими книгами я и спрятала шкатулку с мамиными драгоценностями. Сама не знаю зачем я это сделала, но как-то оно само собой получилось. И если бы мне потребовалось точно узнать причины, побудившее меня сделать это, то я вряд ли бы добралась до этих самых причин — я просто сделала это и всё. Похоже, это что-то такое, что требовали мои грифоньи инстинкты.
«Что ж… мне всё равно надо выбрать что-то из украшений, что можно продать, так почему бы не сделать это сейчас? — подумала я, прислушиваясь к тому, не раздался ли шум из спальни Жули, но всё было тихо. — Жу обычно спит довольно крепко, так что я зря беспокоюсь, — улыбнулась я, вспоминая какой милахой выглядит спящая дочь. — Наверняка она спит, как всегда прикусив клювом коготок».
Сняв с себя халат, что защищал меня от пыли, я вытащила из-за ряда книжек шкатулку и открыв её, стала доставать украшения, раскладывая их на столе. В конце концов мне нужно решить, что можно продать, чтобы протянуть ещё какое-то время до того, когда Гордон получит жалованье. Так почему бы не сравнить все драгоценности, чтобы выбрать то, что не жалко?
Вскоре весь стол был занят мамиными драгоценностями, что красиво сверкали на солнце. У меня даже сердце стало биться чаще от этой картины. Зрелище действительно завораживало — я впервые разложила всё это богатство вот так, чтобы увидеть всё не сваленным кучей в шкатулке, а всё сразу, но по отдельности.
«Наверняка моя мама была самой красивой, когда надевала эти драгоценности, отправляясь на какой-нибудь бал, — подумала я, пытаясь представить это, но так и не смогла. — Очень жаль, что я не помню маму — слишком рано она умерла, чтобы я смогла запомнить её».
В моей памяти остались лишь смутные образы кого-то очень доброго, кто меня очень сильно любил, но я не уверена, что всё это не было самообманом — слишком уж мала я была, когда мама умерла. А когда я просила папу рассказать о маме, то он только расстраивался и говорил, что она была очень красивой. Печаль папы была такой сильной, что вскоре я вообще перестала его расспрашивать — мне почему-то казалось, что я как-то виновата в её смерти.
Я встряхнулась, пытаясь избавиться от печальных мыслей, и решила всё же выбрать какую-нибудь брошь, чтобы продать её. Только как бы я не выбирала, как бы не прикидывала, но у меня просто лапы не поднимались продать что-то из маминого наследства. И дело тут вовсе не в жадности, вовсе нет! Мне самой и не нужны были все эти побрякушки. Просто… просто это… это память о маме! Пусть это всё достанется Жульетте!
И тут я вспомнила о Короне Гровера — вот уж эта золотая побрякушка, которую кто-то очень древний и недалёкий умом, слишком уж переоценил, совершенно бесполезно лежала у меня в сумке, в тёмной кладовке, и уж её-то мне точно не жалко! И как только я о ней не вспомнила, когда читала сегодня древнюю лапопись?
♜ ♛ ♜
В Погодной Команде Клаудсдейла, куда я устроился работать разведчиком, сегодня был довольно тяжёлый день, но я не сильно расстраивался по этому поводу. Мне вообще было даже интереснее, когда вместо рутинных занятий, у нас возникали какие-то нештатные ситуации. В такие дни мне приходилось выкладываться по полной. Вот тогда я и чувствовал себя… эм-м-м… более… живым что ли? Вот и сегодня так было. Подробности сегодняшних проблем упоминать не буду — не стоит оно того, но напрячься мне пришлось хорошенько. Зато домой я вернулся хоть и усталый, но довольный. Да и каким мне ещё быть, если дома меня ждали любящая жена и дочь, что тоже в своём папе души не чаяла. Ну и я их, если что, очень сильно люблю — как увижу, так вся усталость словно крылом сдувает.
— Папка-а-а! — как только я вошёл в дом, ко мне с воплем кинулась Жули, высоко подпрыгнув и отчаянно трепеща крылышками.
Летать она уже месяц пытается, но пока у неё получается делать только очень длинные, затяжные прыжки — крылышки пока слабоватые, чтобы долго держать её в воздухе, да и опыта полётов нет. Это ж довольно непросто, держаться в воздухе — чуть что не так сделаешь и сразу же либо носом клюёшь, либо хвостом вперёд переворачиваешься, и это я ещё про боковые крены не упомянул!
— Я дома, дорогие мои! — крикнул я, подхватывая дочку и целуя подошедшую жену. — Как у вас тут дела?
— Дорогой, нам надо поговорить, — каким-то очень серьёзным тоном проговорила жена, посмотрев на меня тревожным взглядом. — Не сейчас, когда Жули уснёт.