Страница 48 из 49
Большую часть года молодожены проводили в Чехии, на родине Софии, в милом их сердцам имении Конопиште. Молодая женщина чувствовала себя там абсолютно счастливой. Вокруг нее звучал родной язык, на котором говорили все, крестьяне воздавали ей почести, как настоящей королеве. В Вене же, куда они приезжали лишь в тех случаях, когда наследнику престола необходимо было по протоколу принимать участие в каких-либо официальных церемониях, стоя рядом с императором, в Вене все было по-другому. Эти дни в столице империи всегда оборачивались днями страданий как для самого эрцгерцога, так и для его супруги. Тем не менее она всегда настаивала на том, что ей необходимо сопровождать его, куда бы он ни отправился.
Дело было, главным образом, в том, что морганатическая супруга принца, не будучи официально признана его законной женой, не имела права находиться рядом с ним. Если она присутствовала на какой-то семейной трапезе, ей выделялось место на краю стола. В торжественных шествиях ей следовало идти позади всех, даже самых юных эрцгерцогов, так, словно она все еще служила гувернанткой. Она не имела права на вход в некоторые комнаты дворца, ей не полагалось входить через определенные двери и даже подниматься по тем же лестницам, по которым поднимался ее супруг. София, вероятно, легко могла бы избежать публичного унижения, просто оставаясь дома, она, никогда не выказывая ни обиды, ни недовольства, заставляла себя подчиняться суровым правилам дворцового этикета в тайной надежде, что когда-нибудь ее Франц-Фердинанд станет императором. Он сможет заставить ее забыть все эти оскорбляющие ее придирки, всю мелочность придворного этикета, чтобы вознести настолько же высоко, насколько низко ее ставили сейчас. Отныне, всем сердцем веря в любовь Франца-Фердинанда, София мало-помалу начинала мечтать об императорской короне.
Если не считать этих тягостных моментов, которые, надо признать, случались достаточно редко, семья жила счастливо, даже по мнению недоброжелателей. Шли дни и годы, а их взаимная любовь ничуть не ослабевала. 24 июня 1901 года родилась старшая дочь, в честь матери названная Софией. Годом позже, 29 сентября 1902 года, – первый сын, Максимилиан, второй, Эрнест, появился на свет 27 мая 1904 года. Трое детей, и все трое – красивые и здоровые, что представлялось их бледноватым кузенам, рожденным в родственных браках, так часто заключавшихся при дворе, вопиющей несправедливостью. И, наверное, глядя на своих крепких, умных и красивых сыновей, эрцгерцог не мог без гнева вспоминать о клятве, к которой его принудили… и от которой он, вполне возможно, когда-нибудь сможет отречься.
Может быть, благодаря этим детям судьба Софии вдруг круто изменилась. 4 октября 1909 года императорским декретом ей был пожалован титул герцогини Гогенбергской, который должен был передаваться по наследству, она получила ранг принцессы. Но эрцгерцогиней в Австрии ее по-прежнему не признавали, и правила этикета оставались достаточно жесткими.
А Франц-Фердинанд тем временем все больше и больше увлекался политикой, вмешивался понемножку во все государственные дела, делая это чаще всего вкривь и вкось, что вызывало приступы бурного и справедливого гнева у его дядюшки Франца-Иосифа. К Венгрии эрцгерцог испытывал ничем не объяснимую ненависть. Он ненавидел и Италию, и Францию. Его симпатий удостаивался только германский император Вильгельм II. И, наконец, эрцгерцог открыто презирал сербов, считая совершенно справедливым превращение их в рабов… И это последнее суждение, как показали дальнейшие события, вполне вероятно, послужило одной из причин произошедшей с ним трагедии. Похоже на то.
…Весной 1914 года в Боснии и Герцеговине должны были проходить маневры австрийской армии, командование которой, начиная с 1906 года, почти целиком было возложено на наследника престола. Естественно, наделенный такими высокими полномочиями, эрцгерцог должен был подготовиться к тому, чтобы присутствовать на этих маневрах. Подобная перспектива не доставляла ему ни малейшего удовольствия.
Почему? А потому, что обе провинции были глубоко враждебны по отношению к австрийскому владычеству. Здесь плодились тайные общества, самым активным и самым грозным из которых была знаменитая «Черная Рука». Было уже совершено немало покушений на представителей власти. Неприязнь к Сербии, которую испытывал эрцгерцог, была слишком хорошо всем известна. Поэтому считалась вполне вероятной попытка покушения на него самого, когда он там появится. Многие даже заключали пари по этому поводу. Каково же было всеобщее удивление в Вене, когда герцогиня Гогенбергская заявила, что собирается сопровождать мужа в этой опасной поездке… И что эрцгерцог вроде бы на это согласился…
Франц-Фердинанд и на самом деле согласился, но сделал это, преследуя две цели. Во-первых, ему хотелось хоть немножко успокоить жену, которая, едва узнав о предстоящих маневрах, чуть не сошла с ума от ужаса и поклялась, что никогда не пустит мужа в Сербию, если тот не позволит ей поехать с ним. А во-вторых, ему пришло в голову, что, может быть, его милая София сумеет понравиться этому народу, который он считал ничтожным, своенравным и взбалмошным. Может быть, благодаря этому удастся основать там королевство для детей, исключенных из числа возможных наследников империи. Наконец, в глубине души Франц-Фердинанд был все-таки уверен, что «даже эти дикари никогда не осмелятся поднять руку на наследника престола». Ему удалось заставить уверовать в это и Софию.
– На этот раз ты займешь рядом со мной место, которое принадлежит тебе совершенно законно. Не может и речи быть о наполовину закрытых дверях, о разных лестницах… Они будут принимать у себя мою жену! Пора, чтобы все в империи узнали: у меня есть супруга, которую я люблю и которая вполне это заслужила.
Радость, которая охватила при этих словах герцогиню Гогенбергскую, оказалась куда сильнее ее страхов. Впрочем, если и существовала какая-то опасность, то, как ей вдруг показалось, разделенная на двоих, она уже не имела никакого значения. И вот в Бельведере с энтузиазмом принялись готовиться к поездке на Балканы.
Однако по мере того, как приближался отъезд, у Франца-Фердинанда все чаще стали возникать какие-то смутные опасения. Когда-то в Богемии одна гадалка сказала ему, что он умрет насильственной смертью, и добавила, что его смерть станет причиной мировой войны. И теперь мысль об этом превращалась в навязчивую идею, наводила на него тоску. Он гнал ее, взывая к рассудку и обвиняя себя самого в приверженности глупейшим суевериям, но мысль эта упорно возвращалась. Он даже не решался признаться в этом Софии.
И еще кое-что было ему очень неприятно. Да, конечно, в Сербии София будет для всех эрцгерцогиней, но ведь до тех пор ей придется совершить путешествие без мужа. Так требовал протокол. Поэтому 23 июня Франц-Фердинанд один сел в Вене в специальный поезд, который должен был довезти его до Триеста. Там наследника престола уже дожидался крейсер «Viribus Unitis». Утром 25 июня этот крейсер доставил его в устье реки Неретвы, откуда он должен был добираться до Сараева.
В Илидже он встретился с Софией, которая приехала туда из Вены через Загреб вместе с графиней Ланиус, исполнявшей при ней роль придворной дамы. Впервые на глазах у венского двора и под самым носом у него София должна была предстать перед народами Боснии-Герцеговины в качестве эрцгерцогини Софии. В Илидже ее приняли весьма радушно и устроили в честь царственной четы грандиозный парадный ужин.
Назавтра София с Францем-Фердинандом должны были торжественно въехать в Сараево, и они даже не подозревали, что там их ожидает встреча с Роком, принявшим обличье тощенького студентика, которому еще не исполнилось и двадцати лет, но на котором в тот день зижделось тайное всемогущество группы «Молодая Босния».
– Мне кажется, все это – во сне, – шептала София, тихонько пожимая руку мужа. – Это солнце, эти цветы… и этот прием. Что ты скажешь? Разве нас здесь не любят? Только послушай!..