Исповедь рогоносца

– Значит, и вы считаете, что мне лучше удалиться, господин губернатор! Правильно! Так вы будете чувствовать себя свободнее и сможете наконец целиком посвятить себя… вашим государственным делам!

Назавтра почтовая карета быстрым ходом уже везла герцогиню по дороге, ведущей во Францию. Любовь была похоронена окончательно. Лишним подтверждением тому стал вздох облегчения, вырвавшийся у Гортензии, когда упряжка лошадей пересекла границу у Триеста.

Однако страстное желание Гортензии возвратиться во Францию показалось подозрительным мнительному Мармону. Он решил, что дело здесь не в развлечениях и не в друзьях, и поручил проследить за супругой. Благодаря этому губернатор Иллирии узнал и о привязанности, питаемой его женой к Лаффиту, и о других, менее значительных шалостях, которые она себе позволяла. Он повел себя, как повел бы всякий обманутый муж: он ругался, орал, бушевал и в конце концов ринулся в Париж. Это ему были разрешены любые любовные проказы, любые похождения, но его жена… Не могло быть и речи о том, чтобы она позволяла себе вольности! Как жена Цезаря, она должна была быть вне всяких подозрений!

Мармон ворвался в Париж, как завоеватель. Даже не заехав домой, попросил аудиенции у императора, чрезвычайно удивленного его внезапным и бурным появлением. Но он совсем не удивился, когда Мармон выложил ему – как попало, не заботясь о последовательности событий и не подбирая выражений, – все свои семейные неприятности. Наполеон уже привык к подобным исповедям. Любовные драмы частенько случались при его дворе. Вот Жюно, например, едва не зарезал свою жену, узнав о ее связи с Меттернихом. Император пожал плечами.

– Я могу предложить на выбор два решения: либо вы на все закрываете глаза, либо разводитесь.

– Развестись? А что потом?

– А потом вы подберете себе какую-нибудь принцессу и станете основателем династии. Почему бы и нет?

Идея Наполеона показалась Мармону чрезвычайно соблазнительной. Принцесса? Вот это перспектива! Он мог бы таким образом заполучить какое-нибудь королевство, сравняться с самим императором… Усевшись в свою запыленную карету, он отправился домой. Когда он уже выходил во дворе особняка на улице Паради, в ворота въехал другой экипаж. Это Гортензия вернулась в столицу из Вири. Мармона охватил страшный приступ гнева. Он подбежал к кучеру и велел тому немедленно возвращаться туда, откуда приехал.

Из-за дверцы показалась хорошенькая головка герцогини.

– Возвращаться туда, откуда мы приехали? Ах так! Господин маршал, имею честь вам сообщить, что вы совсем потеряли голову!

– Вот тут вы ошибаетесь, я абсолютно в своем уме и потому приказываю вам покинуть этот дом, где женщинам вроде вас попросту нечего делать!

– Женщинам вроде меня? – высокомерно повторила Гортензия. – Что вы хотите этим сказать?

– Что хотел, то и сказал! Отныне вход в этот особняк вам запрещен.

– Как вы любезны… А вы не забыли, что за этот особняк заплатил мой отец?

– Тем не менее он принадлежит и мне. Убирайтесь отсюда по доброй воле, если не хотите, чтобы мои люди вышвырнули вас за ворота. Мы разводимся, сударыня!

Красивое лицо герцогини исказила гримаса презрения. Она побледнела, но все-таки продолжала насмешливо улыбаться.

– Ваши люди? Они были моими людьми задолго до того, как стать вашими! Но – бог с вами. Я не стану спорить, вот только на развод можете не рассчитывать. Я ведь не императрица! Со мной не получится! Доброй ночи, господин маршал! Кучер! В Вири!

И, не слушая никаких возражений, герцогиня захлопнула дверцу своей кареты, которая тут же выехала из двора особняка на улице Паради.

Разрыв был полным и окончательным, но Гортензия ни за что не хотела разводиться. Не выезжая из своего замка, она принимала там самых блестящих представителей высшего света Парижа и жила в роскоши и с достоинством, которые особенно бесили ее супруга. Ее богатство, которое всегда было громадным, а теперь к тому же все время росло благодаря ловкости Лаффита, позволяло ей осуществить любую свою прихоть. Но у нее был счастливый характер, она была по-настоящему добра и потому в глубине души не могла как следует рассердиться на мужа. Она его больше не любила. Но какая-то привязанность все-таки сохранялась. Более того, она не исключала возможности, что он, успокоившись и оставив свою погоню за королевскими почестями, вернется к ней, чтобы жить наконец в мире и согласии.

Но ничего такого не случилось. В 1814 году, когда началось ужасное наступление на Париж, Мармон изменил своему императору, которому был обязан абсолютно всем. Он подписал соглашение о сдаче французской столицы союзникам, покинул вместе со своим корпусом Фонтенбло, осуществив тем самым одно из самых громких в истории предательств. Маршал нанес своей жене жестокий удар. Взволнованная, возмущенная, испытывая страшное отвращение, она закрылась в замке в Вири, стыдясь самого имени, которое ей приходилось носить и которое народ превратил в презрительную кличку.

Им еще пришлось встретиться в 1827 году, когда начался процесс раздела имущества, продлившийся много лет и дорого обошедшийся обеим сторонам. К тому же ликвидация банка Лаффита (бывшего банка Перрего) нанесла серьезный удар по состоянию герцогини. Чтобы сохранить замок в Вири, она была вынуждена продать свой парижский особняк и приобрести в столице куда более скромное жилище на улице Варенн, 65, где, впрочем, продолжала вести вполне достойное ее положения существование.

Судьба Мармона была с тех пор весьма тесно связана с судьбой Бурбонов. Он последовал за Карлом Х в изгнание. Правительство Луи-Филиппа выдвинуло против него серьезные обвинения, и Гортензия оказалась настолько добра, что ходатайствовала за того, кто перед богом еще оставался ее супругом. Он выпутался из этого дела, будучи приговорен к высылке и к конфискации всего имущества. Таким образом Король-Буржуа отомстил узнику острова Святой Елены.

Мармон уехал сначала во Флоренцию, а оттуда в Венецию, где он жил достаточно привольно, обеспеченный пенсионом Великого Орла, который сохранил за ним Почетный Легион.

Его черные волосы поседели, но он все еще оставался стройным, элегантным и весьма привлекательным. Женщины по-прежнему теряли из-за него головы. В Венеции сразу две красавицы – француженка и мадьярка – делили между собой его благосклонность и любили его до такой степени, что в конце концов подружились между собой. Они вдвоем сопровождали его везде, куда бы он ни отправился, и злые языки утверждали, что Мармон стал мусульманином.

Весной 1850 года Гортензия путешествовала по Италии и в Венеции повстречала Огюста. Время прошло, унесло с собой горечь и гнев, и вообще склонная к снисходительности герцогиня нашла даже приятным провести недельку рядом с тем, кого она прежде так любила, просто в качестве друга. Их видели вместе на улочках Мерсерии, в гондоле на канале Гранде. Зрелище было достаточно трогательным: очень красивая пожилая дама об руку с сохранившим прекрасную осанку стариком с волосами белее снега. Это была их последняя встреча. Через неделю Гортензия уехала, чтобы больше никогда не вернуться к нему.

Да и сама жизнь подходила к концу. 2 марта 1852 года маршал Мармон скончался в Венеции. Его тело было захоронено в Шатильон-сюр-Сен, куда однажды вечером приехала помолиться Гортензия в глубоком трауре.

Ей тоже оставалось прожить считанные месяцы, и конец ее был ужасен. Заболев раком кожи, с опухолью на лице, она была вынуждена подвергнуться тяжелой хирургической операции. Пришлось поставить ей серебряный нос взамен удаленного. Она была настолько обезображена, что больше не убирала с лица кружевной вуали до тех пор, пока смерть не сжалилась над ней и господь не забрал к себе. Это произошло в 1855 году. Урожденная Гортензия Перрего, герцогиня Рагузская, умерла в своей постели, в своем доме на улице Варенн.