Страница 9 из 10
Ашот, видимо, тоже догадался, к чему клонит Ворон, отбросил четки и вскочил на ноги:
– Отвечай за базар, Ворон! Ты на меня тянешь, что ли?
– А хоть бы и так, – спокойно подтвердил Мишка. – Докажи, что я неправ, и я принесу свои извинения.
– Пошел ты! – заблажил Ашот. – Кто ты, чтобы я оправдывался? И кто такая эта шлюха, чтобы я толковал с ней на равных?
– Следи за собственным базаром! – приказал Бес, поняв, что пора вмешиваться, но Ашота понесло.
Он выскочил из-за стола, сжал кулаки и, сверкая глазами, завопил:
– Да вертел я вас всех! Сидите, понтуетесь! А время ваше кончилось еще в начале девяностых! Кому вы теперь нужны, уголовное дерьмо?! Сейчас мы, молодые, власть забираем, а вы со своими понятиями катитесь к едрене-фене! Захочу сейчас – и только перья от вас останутся! Перемочим, на хрен!
И тут гневная тирада была прервана расколовшимся о его голову стулом – это Хохол не вытерпел, вошел неслышно и отоварил зарвавшегося «апельсина». Ашот мешком упал на пол, на звук удара из холла ввалились шестеро горцев со стволами, но Хохол и это предусмотрел – из кармана появилась финка, которую он приставил к горлу вырубленного Ашота:
– А ну, волыны попрятали! Я кому сказал?! Отрежу башку на фиг пахану вашему! Ну?!
Горцы нерешительно попятились, а Женька заорал:
– Кунгур! Проводи гостей!
Вороновские и бесовские пацаны мигом обыскали карманы гостей, выбросив на пол найденное оружие, потом скрутили всех шестерых и повели к выходу. Ашот в себя так и не пришел, а потому Женька собственноручно отволок его к машине, сдав абрекам.
Когда Хохол вернулся, Коваль вскочила и кинулась к нему, наплевав на всех присутствующих, повисла на шее, и он, подхватив ее под колени, понес обратно к столу, усадил и сам сел рядом, обняв за плечи:
– Ну, что ты? Все нормально, гостей проводили...
– Ну, ты даешь, Хохол! – с некоторым даже уважением произнес Бес. – Ловко отработал!
Женька пожал плечами, потянулся к стакану с минералкой, выпил ее залпом а потом, сжав на Маринином плече пальцы, уставился в лицо Беса и негромко сказал:
– Я никому не позволю касаться моей женщины ни словом, ни, тем более, пальцем. Запомни это, Бес.
Если бы не благодарность за то, что Женька разрулил все быстро и без крови, Гришка, конечно же, не стерпел бы такого поведения от человека, не имевшего права открывать рот без санкции. Но не будь Хохла сегодня, еще поди узнай, чем закончились бы посиделки, а потому Бес промолчал.
– Полезла гниль из твоего крестничка, Бес, – подлил маслица Ворон. – Ведь говорили – не вяжись с молодыми отморозками. Но ты на все за деньги...
– Хватит! – рявкнул Гришка, отшвыривая салфетку. – В мои дела соваться моду взяли! Я в твои лезу? Снимаешь бабло с торгашей своих – вот и снимай, мутите с Наковальней со спортсменами – вот и давай, а меня не учи, где мне деньги поднимать!
– Не надоело ругаться? – поинтересовалась Марина, не выпуская Женькину руку из своей. – Вы теперь прикиньте оба, что начнется, – этот молодой козлик не оставит оскорбление без ответа.
– Так это больше твой головняк, – спокойно ответил Гришка. – Это твой мужик на рожон полез.
Он смотрел на Марину с легкой издевкой: мол, вот ты и влипла опять. Не сама – так любовник подставил, теперь давай расхлебывай, а я не при делах.
– Ага, вот, значит, как ты повернул... – протянула она, сжимая Женькину руку и впиваясь ногтями в запястье так, что Хохол тихонько зашипел. – Значит, это мой головняк, да? Оригинально... А вот если бы ашотовские абреки завалили тут всех к чертовой матери, тогда это чей был бы головняк? Если бы Хохол не вмешался?
Бесу это высказывание не понравилось, он поморщился и покачал головой. А Марине в сердце и в самом деле закралась тревога, и не за себя, за Женьку. Теперь ему нужно быть вдвойне осторожным, иначе... нет, об этом она даже думать не могла, так ей стало страшно...
– Поедем домой! – приказала она, вставая со стула и игнорируя недовольную морду Беса.
Женька подчинился, подал шубу, Коваль, не оборачиваясь, махнула рукой Ворону и Бесу и пошла к двери. Хотелось поскорее на воздух, словно в просторном помещении клуба вдруг резко стало нечем дышать.
Уже в машине она, подняв перегородку, повернулась к Хохлу и обняла его, прижав голову к своей груди.
– Ты чего, котенок? – приглушенным голосом спросил он, не совсем понимая, что с ней происходит.
– Женька... я умоляю тебя – не лезь никуда, я прошу тебя, родной мой, мальчик мой... Женечка...
Ей почему-то вдруг стало казаться, что если Хохол будет все время рядом с ней, то с ним ничего не произойдет, никакая опасность ему не грозит, потому что она, Марина, защитит его уже одним своим присутствием.
Женька осторожно высвободился из ее рук, сам обнял и прошептал на ухо:
– Маришка, не бойся – ничего не случится...
Не успокоил он ее, совсем не успокоил...
– Возвращайся! – решительно велела она. – Едем к тебе, заберешь манатки – и домой!
– Наигралась? – ухмыльнулся он, прижимая ее голову к своей груди и стараясь скрыть охватившее его ликование.
– Наигралась. Хватит.
Дома ждал сын. Такой родной и трогательный, стоял на лестнице, обхватив ручками резную стойку перил, и наблюдал, как родители раздеваются, как Женька снимает с Марины сапоги, шубу... Она раскинула руки и позвала:
– Егорка, иди ко мне, – И он рванул вниз, повис на ее шее, бормоча под нос:
– Мама... мамуя моя...
Женька зашел в свою комнату, чем-то там брякнул, и Егорка, обернувшись на шум, позвал:
– Папа!
– Сейчас, переоденусь только – и возьму тебя, – отозвался Хохол.
– Пойдем, отпустим Наталью Марковну, пока папа занят, – предложила Марина, и сын согласился, но идти по лестнице ногами отказался.
Няня убирала в детской, расставляла по местам игрушки, аккуратной стопочкой складывала книжки на столе, собирала в коробку карандаши. Увидев хозяйку, она оставила свое занятие и попросила:
– Марина Викторовна, можно мне выходной на завтра? Маме стало хуже...
– Конечно, Наталья Марковна. Оставьте уборку, езжайте домой.
Марина в виде исключения разрешила няне жить у себя дома, так как на ее попечении находилась старенькая, парализованная мать.
– Сейчас распоряжусь, вас отвезут – уже поздно.
Вечером ее мужчины смотрели телевизор в гостиной, Егорка уютно устроился у Женьки на коленях и таращил глазенки на экран, наблюдая за мелькающими мультяшными персонажами. Марина села в другое кресло и задумалась, глядя на семейную идиллию. Вот ведь жизнь какая: не женщина в их паре обычно боится за мужчину, а наоборот... Вдруг Женька повернулся к ней и произнес:
– Котенок, я тут подумал... давай ремонт сделаем.
– Что?! – Подобное предложение казалось святотатством – для нее все в этом доме было связано с Малышом, здесь была его атмосфера, его вкусы, и вдруг взять и поменять все?! И кто предложил это – ее любовник, которого она и обратно-то пустила из боязни, что его просто-напросто убьют в городе!
– А что? Ты из дома музей-заповедник сделаешь? – поинтересовался Хохол спокойно.
– Не заикайся больше об этом, – тихо отрезала Коваль, заметив, как внимательно наблюдает за ними Егорка.
Хохол пожал плечами и снова отвернулся к телевизору, но по его плотно сжатым губам Марина поняла, что сердится. Но она не могла и не хотела ничего менять, словно перемены означали бы предательство по отношению к погибшему мужу. Она боялась разрушить ауру этого дома, боялась изменить хоть что-то в мебели, в обстановке. И вместе с тем понимала Женьку – ему хотелось привнести сюда что-то свое, чтобы и его присутствие здесь было чем-то подкреплено, намекало на то, что теперь он хозяин...
Возможно, это была просто очередная бабья дурь, но Марине постоянно казалось, что Егор присутствует здесь. Что он видит ее и сына, как-то воздействует на многое из того, что происходит с ней, несмотря на то, что при жизни не имел такого влияния. Хотя ведь именно благодаря ему, Егору, в Марининой жизни случались вещи, так или иначе ее менявшие. И то, что у нее есть сын...