Исповедь экономического убийцы

На этот раз я приехал, чтобы предотвратить войну, которую три десятилетия назад сам помог спровоцировать.

Казалось бы, событий в Афганистане, Ираке и Венесуэле было достаточно, чтобы удержать нас еще от одного конфликта; однако в Эквадоре ситуация была совершенно иной. Эта война не потребует присутствия армии США, поскольку в ней будут участвовать несколько тысяч воинов из местных племен, вооруженных только копьями, мачете и допотопными ружьями. Они будут противостоять современной армии Эквадора, горстке советников из спецподразделений американской армии и наемников, обученных шакалами и оплачиваемых нефтяными компаниями. Это будет война, о которой, как и о конфликте 1995 года между Эквадором и Перу, большинство людей в Соединенных Штатах и не услышат. Недавние события только усиливали возможность такой войны.

В декабре 2002 года представители нефтяной компании обвинили местную общину в том, что они взяли в заложники нескольких рабочих; было выдвинуто предположение, что воины общины входили в террористическую группировку, якобы связанную с Аль–Каидой. Еще больше усложняло ситуацию то, что нефтяная компания не получала разрешения от правительства на буровые работы. Однако компания утверждала, что рабочие имели право на проведение предварительных работ, не связанных с бурением. Это заявление несколькими днями позже было оспорено местными племенами, когда они поделились своим видением событий.

Представители племен настаивали на том, что рабочие–нефтяники вторглись на их земли, не имея разрешения; воины были безоружны; они никоим образом не угрожали рабочим применением силы. Они сопроводили рабочих в свою деревню, где тем была предложена еда и «чича» — местное пиво. Пока рабочие ели, воины убеждали их руководителей уйти с этих земель. Племя утверждало, что рабочие не удерживались насильно: они могли свободно уйти [92].

Сидя за рулем, я вспомнил, что сказали мне шуары в 1990 году, когда, продав «Ай–пи–эс», я приехал предложить им помощь в спасении лесов. «Мир таков, каким ты хочешь его видеть», — сказали они, а потом добавили, что мы, живущие на севере, мечтаем о развитой промышленности, о машинах, о гигантских небоскребах. А теперь мы обнаружили, что мир нашей мечты — это кошмар, который в конечном итоге уничтожит всех нас.

«Измените эту мечту», — посоветовали тогда мне шуары. И все–таки вот он, этот мир, более чем десятилетие спустя; и, несмотря на усилия многих людей и некоммерческих организаций, включая и те, с которыми сотрудничал я, кошмар достиг ужасающих размеров.

Мой «Субару» въехал в Шелл. Я поспешил на собрание. Присутствовали представители многих племен: кечуа, шуары, ачуары, шивиары и сапаро. Некоторым из них пришлось добираться несколько дней через джунгли; другие прилетели на небольших самолетах, оплаченных некоммерческими организациями. У кого–то были традиционные наряды, раскрашенные лица, традиционный головной убор из перьев, хотя большинство было одето как городские: брюки, футболки, ботинки. Первыми выступили представители племени, обвиненного во взятии заложников. Они рассказали, что вскоре после возвращения заложников в нефтяную компанию в общину прибыли около сотни солдат. Представители напомнили нам, что это было начало особого сезона в ливневых дождях, когда начинает плодоносить «чонта». Для местных жителей это священное дерево: оно плодоносит только раз в году; именно тогда начинается брачный сезон у многих местных птиц, включая редкие и вымирающие виды. В этот период птицы особенно уязвимы. Строгие правила местных племен запрещают охоту на птиц в период «чонта».

— Они не могли выбрать времени хуже, — объясняла женщина.

Я чувствовал ее боль и боль ее соплеменников, когда они рассказывали свою трагическую историю о том, как солдаты проигнорировали запреты. Они охотились на птиц для развлечения и для еды. Они совершали набеги на огороды, на банановые рощи, поля маниоки, часто повреждая при этом тонкий слой почвы. Они глушили рыбу в реках, они убивали домашних животных. Они конфисковали охотничьи ружья, вырыли где вздумалось выгребные ямы, загрязнили реку горючими материалами и растворителями, грубо приставали к женщинам, устроили помойки, которые привлекли насекомых и паразитов.

— Перед нами было два пути, — сказал мужчина. — Мы могли бороться или могли, проглотив собственную гордость, восстановить ущерб. Мы решили, что время для борьбы еще не пришло. — Он рассказал, что они пытались компенсировать ущерб, нанесенный природе, призывая людей своего племени воздерживаться от пищи. Он назвал это «пост», хотя, фактически, это было что–то вроде добровольного голодания. У стариков и детей началось истощение, многие заболели.

Они говорили об угрозах и взятках.

— Мой сын, — рассказывала женщина, — говорит по–английски и по–испански и знает несколько местных диалектов. Он работал гидом и переводчиком в туристической фирме, занимающейся экотуризмом. Ему платили неплохую зарплату. Нефтяная фирма предложила зарплату в десять раз выше. Что он мог сделать? Теперь он пишет письма с обвинениями против своей прежней компании и всех, кто пришел нам на помощь, и в своих письмах называет нефтяные компании «нашими друзьями». — Она вздрогнула всем телом, как собака отряхивается от воды. — Он чужой. Мой сын…

Поднялся пожилой человек в головном уборе из перьев — шаман.

— Вы знаете, что случилось с теми тремя, которых мы выбрали, чтобы они представляли нас против нефтяных компаний? Они погибли в авиакатастрофе. Что ж, я не собираюсь тут вам рассказывать о том, о чем говорят все, — что крушение было подстроено нефтяными компаниями. Но я могу сказать вам, что эти три смерти образовали огромную брешь в наших рядах. Нефтяные компании не теряли времени и поставили на это место своих людей.

Другой человек, достав контракт, зачитал его. Согласно контракту, лесозаготовительной компании в обмен на триста тысяч долларов предоставлялся большой участок земли. Контракт был подписан тремя официальными представителями племени.

— Это не их подписи, — сказал он. — Я–то знаю: один из них — мой брат. Это другой тип убийства. Дискредитация наших лидеров.

По иронии судьбы все это происходило как раз в том районе Эквадора, где нефтяные компании еще не получили разрешение на буровые работы. Они бурили на многих участках рядом с этим, и местные жители видели результаты их деятельности, видели разрушения, которые причинили их соседям. Слушая все это, я спрашивал себя: какова будет реакция моих сограждан, если подобные собрания будет транслировать Си–эн–эн или их покажут в вечерних новостях?

Собрания были волнующими; звучавшие на них откровения вызывали глубокое беспокойство. Но происходило что–то еще, выходившее за рамки официальных встреч. Во время перерывов, за обедом и вечером, когда я просто беседовал с людьми, меня часто спрашивали, почему США угрожают Ираку. Надвигавшаяся война обсуждалась на первых полосах эквадорских газет, которые попадали в этот городок, затерянный в джунглях, и освещение событий в них отличалось от того, что было на страницах американской прессы. Говорилось и о том, что семье Буш принадлежат нефтяные компании и «Юнайтед фрут», и о роли вице–президента Чейни, как бывшего генерального директора «Халлибертон».

Эти газеты зачитывались людям, которые никогда не ходили в школу. Казалось, все интересовались этим вопросом. Я был в амазонском ливневом лесу, среди неграмотных людей, которых многие в Северной Америке считают «неразвитыми» и даже «дикарями»; но они задавали продуманные вопросы, ударявшие точно в сердце глобальной империи.