Рискованный флирт

Сын поднял голову.

– Или должен будешь съесть миску репы.

Доминик попятился и с ужасом посмотрел на отца.

– Извини, это единственное искупление. – Доминик подавил ухмылку.

Вой и возня разом прекратились.

Все, что угодно, лучше репы, даже смерть.

То же в детстве чувствовал Дейн. Если мальчик унаследовал от него реакцию на лауданум, можно предположить, что унаследовал также его детское отвращение к репе. Он ее и сейчас не любил.

– Фелпс, можно нести горячую воду, – сказал его светлость. – Мой сын желает принять ванну.

Первое мытье Дейн вынужден был провести сам. Доминик сидел, словно кол проглотил, страдальчески сжав рот. Когда с этим было покончено, в награду ему дали солдатиков и сказали, что он сможет с ним поиграть, когда будет чистый. Доминик решил вторую помывку провести самостоятельно. Пока он под присмотром Фелпса развозил грязь вокруг чана, Дейн заказал обед.

К тому времени как его принесли, мальчик вылез из чана, Дейн насухо его вытер, одел в старомодный кожаный костюмчик, который Джессика где-то разыскала, и расчесал непослушные кудри.

Доминику дали вожделенных солдатиков, и, пока он с ними играл, Дейн сел обедать вместе с Фелпсом.

Он взял нож и вилку и собрался резать мясо, как вдруг понял, что взял нож и вилку.

Он долго смотрел на вилку в левой руке, затем взглянул на Фелпса, который мазал маслом огромный кусок хлеба.

– Фелпс, моя рука работает, – сказал Дейн.

– Работает, – без всякого выражения согласился кучер. Дейн понял, что рука работала уже какое-то время, а он не заметил. Иначе как бы он держал голову ребенка, когда поил чаем с ложечки? Как он мог бы его нести и в то же время похлопывать по спине? Как мог бы вертеть неподвижную фигуру, когда мыл ему голову? Как он его одел бы в омерзительно непрактичный костюм с длинным рядом пуговиц?

– Она перестала работать по неизвестной причине, а теперь без видимой причины заработала. – Дейн хмуро уставился на руку. – Как будто ничего и не было.

– Ее светлость сказала, что с рукой ничего плохого не случилось. Сказала – не обижайтесь, милорд, – что все дело в голове.

Дейн прищурился:

– Ты так думаешь? Что все у меня в голове? То есть что я «путаник»?

– Я только повторил, что она сказала. Я думаю, что там осталась какая-то щепка, которую хирург не заметил. Может, теперь она сама вышла.

Дейн порезал мясо на тарелке.

– Точно. Этому было медицинское объяснение, но французский коновал не признался, что сделал ошибку, а его друзья были заодно с ним. Там что-то было, и теперь оно само вышло.

Проглотив кусок мяса, Дейн перевел взгляд на Доминика, который лежал на коврике на животе и расставлял солдатиков.

Проблема космических пропорций свелась к одному больному испуганному мальчику. И в процессе этой усадки что-то само собой вышло.

Глядя на сына, лорд Дейн понял, что это «что-то» – не кусочек металла или кости. Это было в его голове, может быть, в сердце. Джессика целилась левее сердца, так? Может, часть этого органа потеряла подвижность… от страха?

«Se mi lasci mi uccido»,[9] – сказал он ей тогда.

Он боялся, да, он был в ужасе, что она его покинет.

Сейчас он осознал, что это чувство жило в нем с тех пор, как она в него выстрелила. Тогда он боялся сделать что-то непоправимое, после чего потеряет ее навсегда. И с тех пор не переставал бояться. Потому что единственная женщина, которая относилась к нему с нежностью, его покинула… Потому что он монстр, и его невозможно любить.

Но Джессика сказала, что это неправда.

Дейн встал из-за стола и подошел к камину. Доминик посмотрел на него. В темном неуверенном лице сына Дейн увидел себя: черные тревожные глаза, ненавистный клюв, упрямый рот… Нет, при самом богатом воображении мальчика нельзя было назвать красивым. Лицо некрасивое, фигура нескладная – сухопарый, с большими руками и ногами, широкими костлявыми плечами.

Не было в нем и жизнерадостности. Ребенок некрасивый и, уж конечно, непривлекательный.

Совсем как его отец.

И как когда-то ему, Доминику был нужен кто-то – кто угодно! – кто бы его принял. Кто смотрел бы на него и ласково прикасался к нему.

Не так уж много он просит.

– Как только мы с Фелпсом пообедаем, мы поедем в Аткорт, – сказал он Доминику. – Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы ехать верхом?

Мальчик медленно кивнул, не отрывая глаз от отца.

– Ладно. Я посажу тебя на лошадь перед собой, и если ты пообещаешь быть осторожным, я дам тебе подержать уздечку. Будешь осторожным?

На этот раз кивок последовал быстро.

– Да, папа, – ответил Доминик. – Да, папа.

И в темной пустоши сердца Вельзевула пролился дождь, и на доселе бесплодной почве проросли семена любви.

К тому времени как лорд Дейн закончил жалкий обед, Черити Грейвз могла бы добраться до Мортонхампстеда, но вместо этого приехала в Тевисток, городок в двадцати милях в противоположном направлении.

Потому что когда Черити сбегала по черной лестнице, ей повстречался Фелпс и сказал, что его светлость приехал забрать сына, и если Черити понимает, что для нее полезно, она тихо и быстро скроется. Не дожидаясь, когда она приступит к обязательным слезам и стенаниям, что у нее отбирают любимого сыночка, Фелпс достал маленький сверток.

В нем было сто соверенов и полторы тысячи фунтов в банкнотах, а также записка от леди Дейн. Ее светлость указала, что полторы тысячи лучше, чем ничего, и много лучше, чем проживание в Новом Южном Уэльсе. Она предлагала мисс Грейвз купить билет до Парижа, где к ее профессии относятся более терпимо и где ее пикантный возраст не будет помехой – Черити находилась в опасной близости к тридцати.

Черити передумала изображать горюющую мать, придержала язык и сделала так, как советовал Фелпс.

К тому времени как она дошла до своей двуколки, она сделала простой подсчет. Делиться с любовником двадцатью тысячами – совсем не то, что разделить полторы тысячи. Ролли, конечно, хорош, но не настолько. И вместо того чтобы ехать на северо-восток в Мортонхампстед по дороге, ведущей в Лондон, Черити свернула на юго-запад. Она решила: после Тевистока следующая остановка – Плимут. Там найдется корабль, который доставит ее во Францию.

Пять недель назад Роуленд Ваутри провалился в яму и не понял этого. Но сейчас он видел, что попал в очень глубокую дыру. Он только не понял, что дно этой ямы – зыбучий песок.

Наоборот, он думал, что предал Черити, которая на него полагалась.

Да, она примчалась в гостиницу, где, как она знала, остановился Ваутри. Да, она не спряталась в своем номере, а послала за ним. И да, это означало, что жители «Золотого сердца» узнали о его связи с этой проституткой. Все же был шанс, что Дейн не раскроет правду, потому что Ваутри записался под чужим именем.

Но все погибло, когда Ваутри в панике бежал и бросил мальчишку.

Мальчишка слышал, как Черити называла его Ролли. Хуже того, он сможет его описать. Доминик таращился на маминого «друга» во время обеда, который вырвался из него, как только он закончил есть.

Черити быстро соображает, она ухватила, в чем проблема. Она велела Ваутри забрать мальчишку, потому что это была самая безопасная и умная вещь, которую можно сделать.

Еще она сказала, что он стоит денег. Ваутри все это обдумывал, лежа под грудой сырого сена решая, куда бежать, и гадая, как незаметно выбраться со двора гостиницы.

Но местность не оглашалась командами поймать Роуленда Ваутри. Не доносился сатанинский рык из его опустевшей комнаты. В конце концов, он набрался мужества и вылез из сена. Никто к нему не обратился. Как можно спокойнее он дошел до конюшни и спросил свою лошадь. Тут он узнал об отсрочке приговора.

Ему сообщили, что все слуги – и немалая часть постояльцев – носятся сломя голову, потому что у маркиза Дейна заболел сын.

Роуленд Ваутри увидел, что судьба дала ему шанс обелить себя в ее глазах. Довольно быстро он сообразил, как это осуществить. В конце концов, терять ему уже нечего. У него не только долгов на пять тысяч – он не сомневался, что его ждет расчленение от рук маркиза Дейна. Сейчас у Дейна голова занята другим, но это ненадолго. Потом он выследит и затравит бывшего товарища.

9

Если ты меня покинешь, я умру.