Страница 8 из 31
Традиционный сплав сентиментальности (наших жалко) и гордости (наши победят) обеспечивает зрителям военного фильма полноценный катарсис. Однако недостаток интеллектуального преимущества победителей дает себя знать. Культ силы потерял часть своей актуальности — даже Джеймс Бонд с годами умнеет. Поэтому настоящим откровением военного эпоса стал двенадцатисерийный телефильм "Семнадцать мгновений весны".
Похождения советского разведчика Штирлица в тылу врага оказались самым популярным в России приключением с момента зарождения авантюрного жанра. Штирлиц — элегантный, умный и непобедимый оберштурмбаннфюрер СС — стал национальным героем.
Досуг в России отнюдь не отличается разнообразием форм. Российский человек за этим разнообразием и не гонится. Он просто превратил свои развлечения в универсальный способ жизни, крайнюю цель, последний рубеж. В постоянной войне частной жизни и общественного бытия досуг — тот полигон, на котором схватка ни на минуту не прекращается. И, конечно, все попытки общества навязать личности извращенные представления об увеселениях (вроде планетария или комсомольских крестин) обречены на провал. Слишком прочны и всеобщи исторические традиции безделья, создающего иллюзию комфорта, достатка и свободы при помощи самых патриархальных средств — водки, бани и похабного анекдота.
Любовь
Чтобы правдоподобно рассказать о любви, необходимо временное и пространственное допущение: "В некотором царстве, в некотором государстве жили-были…". И еще: допущение качественное. Люди должны быть иными, не такими, как мы: принцами или, наоборот, пастухами.
Иначе — не верится. Дафнису и Хлое веришь, а соседям по лестничной площадке — ни за что. Медея, зарезавшая детей, вызывает сочувствие, а мать-одиночка, оставившая дома ребенка ради свидания — ненависть. И всегда нелепы классические любовные сюжеты, перенесенные в наши дни: вместо стремительных красавцев — слабоумные монстры.
Такие допущения необходимы и по отношению к собственному опыту. Пусть прошло всего несколько лет, но ты живешь уже не то что в другой стране, но даже и в другом мире. Так или иначе, ты другой, и тем, прежним, не будешь уже никогда.
И вот кажется, что и твой любовный опыт и, опыт тех, кого ты хорошо знал — уникален. Что он точно характеризует тот слой общества, из которого мы все вышли. И, может быть, особенно потому, что наше вторжение в мир глобальной интимности приходится на рассветный конец 50-х, утверждение в этом мире — на радужные 60-е, и закрепление в нем — на пасмурное начало 70-х.
Первые опыты сексуального воспитания — не в пресловутом дворе, где подростки из полуподвальных помещений, цинично осклабясь, рассказывают тебе, чем занимаются папа и мама, оставшись одни. Такое тоже случалось, но следа не оставляло: видимо, сказывался эффект, изложенный выше. То, что совсем рядом, неправдоподобно.
Первое знание давали книги, обладавшие всеми видами нужного допущения. Санктпетербургское издание 1908 года "Домашний врач" с детально выписанной картинкой родов. 3-й том "Атласа анатомии" с потрясающим разворотом, где на левой странице изображались "Половые органы девицы", а на правой — "Половые органы женщины". Позже, когда были изучены дроби и настигнута идея масштаба, пришло новое знание, дополняющее дошкольное: органы слева перерисованы в пропорции 1:1, а органы справа — 5:6. Процесс полового созревания был перед глазами.
Такая глубина знаний была еще, пожалуй, элитарной. Наша приятельница рассказывала, что когда ее, первую из одноклассниц, осенил менструальный цикл, вся девичья половина класса объявила ей бойкот. И понадобилось вмешательство прогрессивной учительницы, которая объяснила, что не стоит так ненавидеть человека за это неприличие. Хотя бы потому, что оно постигнет каждую из них. Многие девочки не хотели верить и плакали.
Урок полового воспитания в школе. Учительница говорит: "О любви между мужчиной и женщиной вы узнаете сами. О любви между мужчиной и мужчиной вам знать не следует. Сегодня мы поговорим о любви к партии".
Это анекдот. А Сеню Гринева из 6-го «А», утверждавшего, что Ленин и Крупская были мужем и женой, избил старшеклассник Мосин Сергей. При этом Мосин не отрицал и не подвергал сомнению положения Гринева, просто сочетание имени Ленина с идеей брака вызывало у него протест.
Саша Козлинский перестал посещать школу, потому что мимо окон ходила в парк его мать с коляской, в которой лежал новорожденный Сашин брат.
Городской отдел образования рекомендовал учительницам уходить в декретный отпуск уже на четвертом месяце беременности.
Почти все мальчики в классе лет до 15 краснели при слове «женщина». Слово «женщина» было так же неприлично, как слово «еврей». Но, что поделаешь, кое-кто становился евреем, многие — женщинами. Короче, жизнь в самых общих своих чертах все-таки шла, как во Франции или Финляндии. Но, конечно, со своими характерными чертами.
Платон утверждал, что Эрот — сын Бедности и Богатства, получивший в наследство жажду обладания, стойкость, отвагу и бездомность. Великий грек явно прозревал нашего русского Эрота. Жажда обладания была у нас безмерной иначе откуда было взяться стойкости часовых сидений на обледеневшей скамейке, отваге полного самозабвения на родительском диване между уходом на дежурство матери и приходом с работы отца. А главное — откуда брались стойкость и отвага перед лицом фантастической бездомности, самой специфической черты советского любовного быта, которую непонятно как разглядел в своей теплой Греции Платон.
Зимними вечерами все отапливаемые парадные были забиты мальчиками и девочками от 15 и старше. Скомканные перчатки на батарее, шарахание при звуке отворяемых дверей и шепот, потому что полный голос пугающе гулко ухолил куда-то далеко в лестничный пролет. И — бесчисленные поцелуи. А что же еще, когда уже четвертый раз выходила дворничиха, когда все словно сговорились выносить мусор, а под пальто кофта, а под кофтой — другая. После выходных половина старшеклассниц приходила в школу с повязками на шее, покашливая в кулачок. Тогда считалось особой доблестью оставлять ожерелье из «засосов», как бы компенсируя этой разновидностью садизма сексуальную недостаточность в других областях.
Уход родителей в театр или гости воспринимался как праздник, хотя могла быть еще и бабушка. Могли быть соседи за картонными стенами. Иногда приятель давал ключ от дачи, и тогда: электричка, «бомба» портвейна, завернутый в газету калорифер. Пока мерцает в полумраке (полный свет включать нельзя, увидят местные жители) розовая спираль, к кровати стискиваются все веши, способные укрывать: матрац с соседней койки, клеенки, носовые платки. Один знакомый хвастался, что вступил в половую связь, будучи в валенках с галошами и в двух пальто.
Летом все происходило в парках и за городом. Казалось бы, какая разница: чулки или колготки? При наличии квартиры — в Нью-Йорке, Москве или Тамбове — никакой. А в парке… Народ-языкотворец называл колготки "ни дать, ни взять".
Стойкость и отвага необходимы были не только из-за бездомности фактической, но и моральной. Из-за полной беззащитности частной жизни. Две девушки влюбились в своего сокурсника и были заклеймены на комсомольском собрании за разврат. Хотя самого наказуемого деяния не произошло, но ведь могло иметь место преступное намерение. Одна из них после собрания выпила уксус. Вторая, узнав об этом — тоже. Парень, которому сообщили, что он стал причиной двух этих страшных актов, решил не отставать. Правда, трагедии не произошло: не сговариваясь, все трое пили не эссенцию, а столовый уксус, отчего у них ненадолго осипли голоса. В этом, представляется, тоже проявление стойкости и отваги. Как писал Маяковский: "В этой жизни помереть нетрудно. Сделать жизнь — значительно, трудней"…
Сейчас, глядя на себя, как на французских пастухов XV века, впервые осознаешь, сколько прелести хранила в себе бездомность. Речь не о романтике в духе Павки Корчагина и студенческих строительных отрядов: сквозь тернии к звездам., Главное в том, что наша любовная, романная, ухажерская жизнь подвергалась насильственной интеллектуализации. Если вам некуда пойти (денег нет, дома родители), в кафе не попасть, театры битком, кино видели), то, шляясь по улицам и паркам с 7 до 12, вы волей-неволей должны о чем-то говорить. А о чем говорили в 60-е? О Солженицыне, о Фолкнере, о процессе Синявского и Даниэля, о Театре на Таганке, о хатха-йоге… А что делали по вечерам? Неумеренно много курили, пили (раньше сухое, потом водку), пели — Окуджаву, Высоцкого, Клячкина. И говорили — все о том же: Солженицын, Фолкнер, хатха-йога…