Начало

Несмотря на мирную профессию программиста, в душе Семён был пассионарием и готов был посвящать всё своё время любой форме политической активности: защите ли прав животных, борьбе за социальную справедливость, истреблению ли животных и борьбе против любой формы социальной справедливости — лишь бы это попахивало заговором и давало ему ощущение собственной исключительности и причастности к чему-нибудь эдакому. Поэтому после того, как Семён вошёл в их круг, мысли «защитников» начали принимать довольно конкретное и уже опасное направление.

Вся компания «заговорщиков», пропустив Аню и поздоровавшись с ней, поднялась на лифте на восьмой этаж и вышла в холл. Ксения уже ждала их у открытой двери. Расцеловавшись с ней, то есть дважды чмокая воздух возле щеки, как вдруг стало принято после показа рекламного ролика «спрайта» по телевизору, молодёжь зашла в квартиру.

— Чай, кофе кто будет? — спросила Ксения.

Все захотели кофе. Ксения ушла на кухню, и было слышно, как там зажужжала кофемолка. По квартире потянуло ароматом хорошего свежемолотого кофе.

Владимир Сергеевич Дегтярёв, профессор

19 марта, понедельник, день

Владимир Сергеевич Дегтярёв стоял в лаборатории перед двойной стеной из толстого ударостойкого стекла, обрамлённого металлом. С Дегтярёвым были ещё двое. Один молод, высок, худ, жилист и слегка сутуловат, стрижен почти наголо. Второй, наоборот, немолод, небольшого роста, в очках без оправы. Свои седоватые редеющие волосы он зачёсывал назад.

Высокого звали Сергеем Крамцовым, был он аспирантом, а Дегтярёв — его научным руководителем. Вторым был американец из института, принадлежащего американской же фармацевтической компании «Ай-Би-Эф», доктор Биллитон. Он приехал поработать с Дегтярёвым два месяца назад, и занимались они тем, что сводили воедино результаты, достигнутые в своих странах двумя командами учёных. Он неплохо говорил по-русски, а Дегтярёв сносно объяснялся по-английски, так что обходились без переводчиков.

Сейчас они пришли в виварий «на ЧП», и вид у всех троих был весьма озадаченный. За стеклянными стенами в несколько ярусов выстроились стеллажи с большими проволочными клетками. Стеллажи разделялись стенами на отсеки. В некоторых отсеках было пусто, а в некоторых в клетках сидели зелёные мартышки, привезённые из Африки. В первом слева отсеке был разгром и беспорядок. Одна из клеток была открыта, другая ещё и сброшена на пол. Дверца её распахнулась, в самой клетке обезьяны не было, зато пол под решётчатой стенкой залит кровью, и в багровой, быстро густеющей, липкой луже плавали клочки шерсти и ещё какие-то куски.

Одна из обезьян, с замазанной запёкшейся кровью мордой, сидела на полу неподалёку и равномерно покачивалась взад и вперёд, как китайский болванчик. Вторая сидела на перевёрнутой клетке, но не вся. В смысле, сидела она вся, но у неё на одной из рук не было ни единого клочка мяса или шерсти, и кое-как скреплённые друг с другом кости висели плетью. Ещё у неё отсутствовала часть лица на черепе, точнее, вся левая его половина, которая была тщательно обгрызена с костей. Обезьяна сидела молча и совершенно неподвижно, и было видно, что подобные жуткие, скорее всего даже смертельные, раны её совсем не беспокоят, словно и не случилось ничего.

— Так всё же что произошло? — спросил Владимир Сергеевич Крамцова.

— Замки на этих клетках плохие, я уже несколько раз говорил, — ответил аспирант. — Открываются самопроизвольно. Рано или поздно все обезьяны разбегутся.

— С замками понятно, их на следующей неделе все заменят, но что именно случилось?

Крамцов кивнул на ряд компьютерных мониторов, стоящих на столе:

— Посмотрите всё в записи, а если кратко… В этом отсеке всего две обезьяны, обе были инфицированы. Сидят они уже больше месяца, чувствуют себя прекрасно.

— Это те самые, которые ВИЧ-инфицированные, — повернулся Дегтярёв к Биллитону. — Мы пытались вытеснить ВИЧ нашей «Шестёркой».

— И что получается?

— Получается, что мы побеждаем СПИД. И не только СПИД. Все гепатиты, например, даже банальный грипп. Любые вирусные заболевания. Наш вирус не терпит вообще никаких конкурентов, особенно тех, которые вредят носителю. Если удастся довести «Шестёрку» до стабильного уровня, то можем ехать в Стокгольм заранее и ждать Нобелевские премии уже там. Ну и господин Бурко станет богаче раз в десять ещё. Или в сто. Извини, Серёжа, и что дальше?

Крамцов кивнул и продолжил:

— Я услышал шум, вбежал в лабораторию. Одна из обезьян сумела открыть клетку, начала прыгать по отсеку, открыла вторую клетку, а затем повисла на её открытой двери. Вторая обезьяна тоже начала беситься, и вдвоём они раскачали клетку и уронили её с полки так, что клетка убила обезьяну, висящую на дверце. Её рука застряла в решётке, обезьяна не смогла увернуться, и клетка упала на неё, проломила ей грудную клетку. Если она к вам повернётся другим боком, вы увидите, какая у неё рана. Все рёбра сломаны, и наверняка проткнуты лёгкие. Вторая обезьяна испугалась и забилась в дальний угол отсека. Пока я надевал на себя защиту, намереваясь войти внутрь и навести порядок, обезьяна, которую я считал мёртвой, вдруг зашевелилась.

Попутно Крамцов отматывал на экране компьютера до нужного места чёрно-белый ролик, снятый камерой слежения.

— Вот, смотрите с этого места.

На одном из экранов появилось изображение стоящего у стеклянной стены Крамцова в белом комбинезоне, но без шлема, на втором и третьем экранах можно было наблюдать за отсеком изнутри. Действительно, придавленная обезьяна неожиданно зашевелилась, выбралась из-под клетки, села и замерла в неподвижности. У второй мартышки она вызвала любопытство. Та медленно приблизилась к неожиданно воскресшей товарке. Но вплотную не подошла, как будто что-то удерживало её на расстоянии. Вся её поза выражала неуверенность. Воскресшая поначалу не реагировала на её приближение, даже не смотрела в ту сторону. Так прошло около трёх минут. Затем воскресшая молча, не издавая никаких звуков и не делая никаких предупредительных и угрожающих жестов, бросилась на вторую, вцепилась в неё, опрокинула на пол. Последовала недолгая возня, затем атакованная прекратила дёргаться и растянулась на полу, а воскресшая уселась рядом с ней, схватив за руку.

— Это… это что она делает? — спросил Биллитон.

— Она её убила и теперь ест, — ответил Крамцов.

— С ума сойти, — словно не веря своим глазам, помотал головой американец. — Почему? В наших материалах никогда не упоминались случаи немотивированной агрессии или каннибализма. А эти мартышки вообще травоядные.

— Наши материалы — это или полевые наблюдения за людьми, или опыты на крысах, — пожал плечами Крамцов. — Может быть, вирус мутировал, а может быть, это воздействие непосредственно на психику обезьяны. А агрессия очень даже мотивированная, как мне кажется — ради пищи. Какой мотив ещё нужен? Вот, вот, смотрите! Вот самое главное!

Он постучал ногтем по экрану монитора. Там происходило нечто удивительное. Одна обезьяна продолжала объедать мясо с руки второй, а вторая, мёртвая к тому времени, зашевелилась.

— Видите?

Обезьяна-убийца неожиданно бросила свою жертву и отошла в сторону, сев на пол и делая глотательные движения. Вторая обезьяна тоже села и замерла. Затем начала раскачиваться вперёд-назад.

— Так они и сидят уже больше часа. Ничего не изменилось. Судя по всему, обе мертвы. Тепловизор показывает, что их тела продолжают остывать, — подвёл итог Крамцов.

— И что у нас получается? Вирус работает, но не совсем в том направлении, что мы рассчитывали? — спросил Биллитон.

— Похоже на то, — ответил за аспиранта Дегтярёв. — Обе были живы, несмотря на инфекцию. Были абсолютно здоровы с виду, пока одна из них не погибла в результате несчастного случая. И тут мы видим подтверждение австралийских и гаитянских басен — мёртвая обезьяна «восстала из гроба», причём классически, чтобы «питаться от живых». Хотя даже у аборигенов агрессия фактами не подтверждалась, только в сказках. Как это получилось?