Вечность

— Мне все равно, если ты заплачешь, Чарли. — Карие глаза Обри смягчились.

— Я знаю. — Я вздохнула, когда еще одна волна слез обрушилась на меня. — Я просто… тьфу.

— Его потеря, — сказала она, подходя к паре шезлонгов на террасе.

— Истина. — Я последовала за ней, села рядом и позволила послеполуденному солнцу высушить мои щеки.

Обри улыбнулась мне, прежде чем вытащила солнцезащитные очки из волос и прикрыла глаза.

Люди всегда говорили, что мы с Обри похожи. У нас были одинаковые темные волосы. Один нос. Тот же наклон верхней губы. Обри была красива как внутри, так и снаружи, и, кроме мамы, если бы у меня был выбор женщин, на которых я могла бы походить, это была бы она.

— Я рада, что ты здесь. — Она похлопала меня по руке. — Даже при таких обстоятельствах, я так рада тебя видеть.

— Я тоже рада тебя видеть. И я рада быть дома.

Ларк-Коув всегда будет моим домом.

Если и было в мире место, где можно залечить разбитое сердце, так это здесь, в моем родном городе, расположенном на берегу озера Флэтхед.

Дом моих родителей гордо возвышался на береговой линии. Высокая скатная крыша и множество окон открывали потрясающий вид на эту часть озера. Окруженный высокими вечнозелеными растениями, он был кусочком рая. Сам дом был одним из самых дорогих домов в этом районе, но для меня он был просто домом.

Несмотря на богатство моей семьи, мама всегда усердно работала, чтобы удержать нас на земле. Вместо того чтобы вешать знаменитые картины, она развесила на стенах свои собственные произведения искусства. Ее акварельные и масляные холсты были смешаны с фотографиями нашей семьи. Книги на полках в гостиной были здесь не для украшения, а для чтения. Мамины и папины потрепанные книжки в мягкой обложке были перемешаны с романами для взрослых и нашими любимыми детскими книгами из тех времен, когда мы были маленькими.

Плинтусы были поцарапаны от ховерборда Колина. Камила унаследовала мамины художественные таланты, и однажды вечером, когда она рисовала перед телевизором, она разлила оранжевый акрил на ковер. Как бы усердно она ни терла, пятно так и не сошло.

Моя комната была такой же, какой была до того, как я уехала в восемнадцать лет, с сувенирами и безделушками, разбросанными на моих полках. Засушенный букетик с выпускного бала. Открытка на день рождения от моей бабушки, Хейзел. Коллекция дешевых брелоков, которую я собирала на семейных каникулах по всему миру.

Мамина художественная студия, старый сарай, располагалась рядом с гаражом. А вдалеке, среди деревьев, виднелась крепость, которую я построила в детстве. Мое убежище от всего мира.

В данный момент прятаться казалось хорошей идеей.

— Хочешь поговорить об этом? — Спросила Обри.

— Я не знаю. — Мои внутренности были в беспорядке. Если не считать того, что я рассказала маме и папе грязные подробности, с тех пор я большую часть времени проводила в слезах. Может быть, разговор об этом и был выходом.

— У меня столько вопросов, — сказала я. — Как я могла не заметить? Как я могла не заметить, что он изменяет? Как долго он крутил шашни у меня за спиной?

В своем вчерашнем потоке оправданий Дастин пообещал, что это было один раз. Он поклялся, что это больше никогда не повторится. И он умолял меня никому не рассказывать.

Он умолял меня не рассказывать моей семье.

Может быть, потому, что он боялся, что они возненавидят его навсегда. Что он потеряет расположение отца.

— Ты думаешь, он был со мной, потому что папа богат? — Это был вопрос, который я не могла задать. Вероятно, потому, что в глубине души я знала ответ уже два года.

Дастина всегда восхищало богатство моей семьи, настолько, что он провел свой исследовательский проект в Фонде Кендрик, включая интервью с отцом. Когда Обри была на обложке Forbes в прошлом году, он купил дополнительные экземпляры, чтобы подарить их своим друзьям, убедившись, что все знают, что она моя тетя.

Я посчитала его парнем, проявляющего интерес к наследию своей девушки. Но, может быть, дело всегда было в деньгах.

— Что ты об этом думаешь? — Спросила Обри.

— Да, — призналась я. — Я думаю, что деньги всегда были на первом месте.

— Хотела бы я сказать тебе, что каждый человек, которого ты встретишь, будет смотреть дальше денег.

Но они этого не делали.

Обри не нужно было ничего объяснять. Я видела это воочию в колледже.

Мой отец — сверхуспешный Логан Кендрик. Друзья — или те, кого я считала друзьями, — стали относиться ко мне по-другому, как только поняли, кто я такая. Вместо того чтобы делить чек в ресторане, они рассчитывали, что я покрою счет. Они просили брать мою машину, куда бы мы ни поехали, потому что я могла позволить себе бензин. Меня приглашали на вечеринки по случаю дня рождения людей, которых я едва знала, потому что они думали, что я принесу шикарный подарок.

Дастин был другим — или я так думала. Он платил за наши свидания. Он был тем человеком, который покупал дорогие подарки. Когда я настояла на том, чтобы покрыть половину арендной платы, он колебался, пока я не приставала к нему достаточно долго, чтобы он, наконец, сдался.

Что, если это было шоу, способ втереться в доверие моего отца? Что, если бесчисленное количество раз, когда он говорил «я люблю тебя», было ложью?

Что, если все, что я значила для него, было будущего состояния?

Каждый оставшийся без ответа вопрос усугублял боль.

— Тебе когда-нибудь разбивали сердце? — Спросила я Обри.

— Да.

— Что ты сделала, чтобы сердце перестало болеть?

— Ничего не остается, как дать ему время. Боль пройдет. Я обещаю. — Она перевела взгляд на озеро.

Папина лодка пронеслась по другой стороне залива. За ним находилась туба, в которой находились два мальчика Обри. Папа срезал поворот, заставляя тубу пересечь кильватерную волну. Она подпрыгивала и скользила, пока не накренилась в сторону, отправив своих седоков в воду. Даже на таком расстоянии мы могли слышать их смех и радостные возгласы, пока они ждали, когда их заберет лодка.

Обри рассмеялась.

— Им здесь нравится.

Я улыбнулась своим двоюродным братьям, первая настоящая улыбка за сегодняшний день.

— Она найдет тебя, когда тебе понадобится, — сказала она.

— Кто?

— Любовь.

Нет. Нет, спасибо. Одиночество звучало для меня как чертовски хороший план.

— Твое сердце исцелится, — сказала она.

— Когда? — Потому что, боже, это было больно.

Дастин никогда не был идеальным, но он был моим. Когда я представляла себе будущее, он был рядом со мной. А теперь… Может быть, больнее всего было то, что эти мечты исчезли. Стерты, как будто их никогда и не существовало.

— Я не знаю, Чарли. Но этому научил меня твой дядя Лэндон. Это произойдет тогда, когда это должно произойти. Там нет часов. — Обри коснулась бриллианта на своем обручальном кольце. — Любовь неподвластна времени.