Страница 120 из 136
И он – Клавьер – еще пожалеет. Придет время, и он горько пожалеет. Пусть мои сыновья будут чьи угодно, но они вырастут такими, что Клавьер посчитал бы за честь назваться их отцом. Но я никогда не дам ему такой возможности. Пусть он подавится своим богатством, пусть нагромоздит его целую кучу. Пройдут годы, и он, старый и больной, еще узнает, что почем в этой жизни и что в ней самое важное.
Как-то вечером, уже в конце сентября, мы с Авророй, как обычно, вышли к фонтану в тюремном дворе, чтобы постирать белье. С тех пор как моя беременность сильно продвинулась и я чувствовала себя неважно, Аврора очень много помогала мне. Совсем как я, она замачивала белье, терла его скверным жгучим мылом, стирала, полоскала. Во время этих занятий я занималась с девочкой: рассказывала ей те основы катехизиса, которые мне твердо вдолбили в монастыре.
В тот вечер мы дошли уже до царя Саула, как вдруг Аврора крепко сжала мою руку. Глаза ее округлились от удивления.
– Мама, мама, смотри-ка на того мальчишку! Это же он!
– Кто? – спросила я и взглянула.
– Это Брике! Честное слово, мама, это он!
Я не сразу поняла, как она так легко его узнала. В этом подростке трудно было узнать того Брике, с которым мы расстались чуть меньше года тому назад. Теперь во дворе Консьержери я увидела тощего, длинноногого, нескладного парня лет семнадцати. У него уже явно пробивались усы – правда, пока в виде легкого русого пушка. Ничем, уже абсолютно ничем не напоминал он прежнего Брике. Вот разве только этот характерный нос – длинный и ястребиный!
– Надо же, – прошептала я. – Он тоже в тюрьме!
К этому парнишке я могла чувствовать только хорошее. Он сделал мне немало добра.
Но пока я стояла и размышляла, Аврора кинулась вперед, крича:
– Брике! Брике! Да подожди же, черт тебя побери!
«Где она только успевает набраться таких слов?» – подумала я мельком. Брике, уже готовый скрыться за дверью, ведущей в мужское отделение, обернулся.
– А, так это ты, малышка!
Он тоже не забыл ее. Я подошла ближе, с улыбкой – первой за много дней улыбкой – наблюдала, как Аврора прильнула к Брике, прижавшись к прутьям решетки.
– И вы здесь, ваше сиятельство!
– Да, и я здесь, Брике.
Не думая долго, я поступила так же, как Аврора, и обняла Брике через решетку. И только потом заметила, как странно и оробело он оглядывает меня.
– Да уж… не ожидал я увидеть вас такой.
– Какой?
– Да такой, как вы сейчас.
Он повзрослел, и я не могла уже разговаривать с ним, как с несмышленышем. Что могут сделать одиннадцать месяцев в таком возрасте… Брике казался мне незнакомцем.
– А ты? Как ты?
Нимало не смущаясь, он поведал мне о случившемся. Несколько последних месяцев, еще в разгар террора, он пребывал в одной из банд пресловутого Двора чудес, воровской шайке Андре Беккера. Они подвизались на ограблениях квартир и карет, которые останавливали в темных переулках. Это занятие не принесло Брике богатства. И как раз тогда, когда пал Робеспьер и все богачи снова стали подавать признаки жизни, их банду вместе с главарем поймали полицейские агенты Комитета общественной безопасности. И, разумеется, бросили за решетку.
– И ты грабил? – спросила я пораженно.
– Еще бы!
– Сам? – снова спросила я.
– Ну а как же! С товарищами. Мне давали приказания, я их исполнял. А что я еще, по-вашему, мог делать? Ремесла у меня никакого нет. На что ж мне было жить?
– Ты же говорил, что запишешься в армию.
– В армию меня не взяли. Мне было только шестнадцать. Да и сейчас еще не возьмут.
Окинув меня внимательным взглядом, он вдруг хмуро и даже как-то грубо спросил:
– А вы, видно, повстречали здесь, в Консьержери, своего белокурого красавчика? То-то он вас с подарочком оставил.
«Да, – подумала я, неприятно пораженная этим не слишком тактичным вопросом, – Брике изменился. Попробовал бы он раньше так говорить со мной… И как легко он догадался обо всем. О Клавьере. О моей встрече с ним».
– Уж позволь, Брике, мне тебе не исповедоваться, – сказала я и горько и едко в ответ.
Но Аврора, внимательно следившая за нашим разговором, вмешалась так решительно, что я не смогла ее остановить:
– Да, Брике, да! Это все тот человек виноват. Мама встречалась с ним, а потом поссорилась. Его уже давно выпустили. Это из-за него мама стала такая грустная, он ее обидел, я знаю!
Мне стало жарко и стыдно.
– Да замолчи же ты, глупая девчонка, тебя это не касается! – вскричала я вне себя от того, как легко Аврора выбалтывает все мои тягостные тайны.
Брике сплюнул сквозь зубы.
– Я так и знал. Я сразу понял; мне-то известно, что вы еще раньше с ним встречались. Этот хлыщ ничего доброго сделать не может, я таких хорошо знаю. Мы с дружками давно облюбовали его хижину, да все как-то руки не доходили…
Подняв на меня глаза, он с грубоватым сочувствием, с какой-то смесью стыда и гнева спросил:
– Так что ж… что ж, мадам, вы от этого хлыща беременны, что ли?
Я молчала, глядя в сторону. Мне все еще казалось невозможным говорить на эти темы с Брике. С сопляком Брике – для меня он оставался сопляком, несмотря на свой рост, басок и усы.
– Погодите, – сказал он хмуро, – я тут вам кое-что покажу.
Из кармана рваной куртки он извлек обтрепанную мятую-премятую газету.
– Вот она, смотрите! Я не думал, что она вам понадобится, а думал из нее папиросы делать. Читайте, вы ж читать умеете!
И грязным пальцем он ткнул в уголок газеты. Это была заметка из нескольких строк, обычная – при Старом порядке обычная – светская хроника:
«В субботу, 9 вандемьера, в доме гражданина банкира-поставщика Рене Клавьера на площади Карусель, 11, будет дан прием в честь годовщины провозглашения Республики. В программе ужин, бал, преферанс, бильярд и прочие развлечения. Как стало известно, прием почтят своим присутствием граждане депутаты Конвента Лежандр, Камбон, Фуше, Тальен, Ровер в сопровождении очаровательных спутниц-республиканок, а гражданин хозяин обещает гостям сюрприз в виде прежде неизвестного в Париже изысканного восточного лакомства».
У меня заныло сердце, и краска унижения залила щеки. Я машинально отдала газету Брике и тупо, яростно посмотрела перед собой.
Итак, Клавьер снова на коне, у него снова деньги, ужины, банкеты, банки, девочки. Он пользуется влиянием в правительственных кругах и запросто приглашает к себе виднейших якобинцев. Он задает балы в доме на площади Карусель – в моем доме, проданном с торгов!
– Проклятье, – прошептала я одними губами.
Этот мерзкий буржуа Клавьер развлекается и пьет шампанское без всяких угрызений совести, хотя прекрасно знает, что я – женщина, которой он клялся в любви, – до сих пор нахожусь в Консьержери. «Это и есть его месть, – подумала я в ужасе. – Боже мой, какой же он все-таки подлый!»
– К черту все, – сказала я вслух. – Он еще пожалеет…
– Вас, может быть, скоро выпустят, – проговорил Брике.
Я вспомнила о Доминике Порри и усмехнулась. Вот еще поразительный образчик того, как мужчины исполняют свои обещания. Почти три недели прошло, как его выпустили, а он, вероятно, и думать забыл обо мне. Ну и прекрасно. Мысль о Порри даже не вызвала у меня гнева, только досаду и презрение. Пусть они убираются к черту, они – все мужчины на свете, кроме Жанно, Брике и моих мальчиков. Я все выдержу, со всем справлюсь сама. Мне не нужна помощь. Я посильнее любого из них.
– Что с тобой сделают? – спросила я у Брике.
– Выпустят, это уж наверняка.
Помолчав, он добавил – с детской горячностью, оставшейся от прежнего Брике:
– Я помогу вам, мадам. На меня вы можете рассчитывать. Уж я-то вас никогда не брошу; я ой как хорошо помню, как вы тащили меня, раненого, по пескам возле Ла Рошели к морю…
Я наклонилась и молча поцеловала своего юного друга в чуть шершавую щеку.
Пасмурный осенний день медленно угасал за окном. Мы с Авророй только что закончили ужинать. Жидкий бобовый суп, абсолютно безвкусный, ни у меня, ни у нее не вызывал аппетита. Ничего другого здесь не давали, а денег у нас не было уже давно.