Апокалипсис Welcome

Словно в подтверждение его слов, со дна ямы слышится заливистое конское ржание. Ничего не понимаю. В глазах – карусель: с визгом, хохотом, свистом. Серый овальный камень, наполовину зарывшийся в землю. Я приняла его за столбик. Такие же камни повсюду, да и не только они. Слева – элегантная беседка с крышей-луковкой, а справа – грустная мраморная скульптура сложившего крылья ангела. Земля устлана обломками досок. Подол платья испачкался в белой глине. Пахнет затхлостью и мокрым мхом: запах земляного нутра, чьи кишки бесцеремонно вытащили наружу.

Я вглядываюсь в лицо девушки, вставленное в полированный серый камень у края ямы. Печальное, в чем-то наивное. Большие глаза, косы, закрученные вокруг головы, ямочки на щеках… надо же, симпатичная девица. Губы сурово сжаты – есть такой тип людей: нормальные в общении, они не могут заставить себя улыбнуться на снимках и всегда получаются чересчур серьезными. «Свет-ла-на» – читаю я по слогам литые буквы из белого металла, касаюсь пальцем цифр на камне – «1981–2009».

Знакомая девушка. Кажется, я ее видела. Она моя подруга? Сестра? Племянница? Пульсирующий болью комок разума, обледенев от ужаса, с шумом взрывается, расцветая внутри головы восхитительным, кроваво-малиновым фейерверком. Ноги подламываются… – я неловко, боком, опрокидываюсь в грязь, не думая о последствиях для шикарного платья.

СЛОВНО НАЯВУ, Я ВНОВЬ ВИЖУ И СЛЫШУ…

Звук и картинка выше всех похвал – как в современном кинотеатре. Рев мотора надвигающегося грузовика. Громкие крики в ушах. Сильнейший удар – сломанные ребра с хрустом цепляются за сердце, пытаясь спасти мне жизнь. Острый, плоский и длинный осколок автомобильного зеркальца, разрезая фату, входит в глазницу – моя голова откидывается назад, как у куклы. Один глаз открыт, второй отчаянно брызжет красным, напоминая раздавленный помидор… светлые волосы превращаются в тяжелые, кровавые сосульки. Включились «дворники», бездушно щелкая по лобовому стеклу. Пятна м о е й крови, расплывающиеся на свежей рубашке Олега.

К л а д б и щ е. Вот почему здесь серые надгробия с фотографиями умерших, мрачные склепы с толстыми стенами, безвкусные и дорогие памятники в виде ангелов. И венки из темно-красных цветов, которые никогда не пахнут, – их запах забирает к себе смерть. Призрачные фигуры, окружающие меня, – французский офицер, чокнутый старик, девочка с розовым бантом… это мертвецы, вставшие из своих могил. Они разделяют мои чувства: испуг, неспособность понять происходящее. Все люди ожили в один и тот же момент, по незримой команде. На мертвых лицах нет ни малейших следов разложения. Кожа дышит свежестью, будто обитатели кладбища обрели статус покойников не более часа назад. Мои ладони вновь наливаются горячей кровью. Никаких червей, запаха, плесени. Как огурчик.

Вот почему на мне настолько красивое и белое подвенечное платье.

Согласно старой традиции, так принято обряжать на похороны невесту.

Мертвую невесту.

Глава II. Черновик Эсфигмена

(Проспект Мира – через час)

Здесь на бумагу так и просится заштампованная фраза «жили-были». Но это совершенно ни к чему. То, что они «были», и без того подтверждается многими источниками, ну а «жили» – так это вообще отдельный разговор. Начнем с интересного факта: редкие гости, удостоившиеся посещения той самой квартиры на проспекте Мира, уже с порога не скупились на восторженные восклицания – поражаясь тонкому вкусу хозяина. Это своеобразный закон бытия: едва у человека появляются деньги, он начинает воспитывать вкус, иногда даже против собственной воли. Меняет отдых в Хургаде на Ниццу, выбрасывает «москвич» и покупает «порше», продает дачу в Подмосковье и строит виллу на Бали. Именно по причине наличия у хозяина достойной суммы денег квартира напоминала скорее музей, чем жилище. В каждой из шести комнат (а в особенности в той, что была искусно обставлена дорогим и штучным антиквариатом) хотелось зависнуть в воздухе, дабы без помех обозреть каждую деталь. Стильная гостиная, выполненная в лимонных тонах, с желтым диваном, столиком-баром и плазменными ТВ-экранами на всех четырех стенах, дарила впечатление детского счастья. Свет хрустальной люстры был намеренно притушен, отбрасывая шпионские тени, но собравшиеся в гостиной в освещении не нуждались. Да, они познакомились не так уж и давно. Однако при желании смогли бы узнать лица друг друга даже в кромешной тьме. Каждый жалел, что они не встретились раньше, но в то же время не уставал благодарить обстоятельства за то, что каприз судьбы, совершив настоящее чудо, собрал их десять лет назад – именно в этом городе…

Хозяин квартиры (к слову сказать, ее обширные комнаты занимали весь последний этаж – «пентхаус» элитного дома с вертолетной площадкой) – обладатель купеческой бороды, сгорбленный человек лет сорока, ловким жестом бармена виртуозно выбил дубовую пробку из бутылки старого французского коньяка. Наморщив покатый, высокий лоб, он плеснул гостям приличную порцию темно-янтарной жидкости. Не удовлетворившись результатом, сразу же долил еще столько же – практически до краев.

Все молча залпом выпили – до дна, как привыкли в этой стране.

Хозяин и один из двух гостей потянулись к нарезанным цитрусам. Они тоже олицетворяли определенный стиль: аккуратные кружочки лимонов в центре лимонной гостиной, чудесно гармонировавшие с обоями из китайского шелка. Бородач всегда лично занимался дизайном квартиры, не доверяя это душевное дело посторонним, – он с давних пор любил самостоятельно украшать стены. Каждый закусывал по-своему, выдавая поведением давнюю привычку. Владелец квартиры проглотил цитрус вместе с коркой, разжевав в месиво. Второй человек – крепыш с выбритой головой, горбатым носом и накачанными бицепсами, помогая языком, вырвал желтую мякоть зубами – сок брызнул на столик. Третий собутыльник – молодой человек лет двадцати, с длинными черными кудрями, прикрывавшими тонкий, еле различимый шрам у мочки левого уха, побрезговал лимонами. Он лишь крякнул, уважительно покрутив головой.

– Послушай, – чеканным голосом произнес горбоносый, сглатывая остатки лимонной дольки. – Ты уверен, что на этот раз приметы действительно совпали? В Москве газетчики обожают выпускать пар впустую. Еще год назад был у меня случай – сломалась машина, ехал в метро. Час пик, стиснули меня со всех сторон: стою, держусь за поручень, трясусь. Вижу, девушка разворачивает газету, а на первой странице аршинный заголовок: «Завтра – конец света!». Сердце обледенело. Прыгнул, как обезьяна, через весь вагон, пассажиров кругом насмерть перепугал. Ну и что? Оказалось, водка подорожала на двадцать рублей. И не поспоришь ведь – для России это действительно Апокалипсис. Про толпу дурацких сектантов, которые в ожидании светопреставления дружно забрались под землю, я вообще молчу. Лично откопал бы каждого, чтобы персонально съездить по роже. Наперсточники. Объявили Апокалипсис – уж будьте добры, держите марку!

Паренек заранее подготовился к беседе. Сунув руку за спину, он вытащил из-за ремня джинсов свернутую трубкой пачку свежих газет.

– Вот, погляди, – профессорским тоном заметил он, разворачивая газетный лист на останках лимона. – Видишь заметочку? Да нет, не эту. Смотри внизу, сразу под рекламой телефонного секса – рядом с новостью о Пугачевой…

«Двести человек в Либерии поражены загадочной болезнью».

Здоровяк по-лошадиному фыркнул, не скрывая раздражения.

– Обалдеть, как гениально! – с издевкой произнес он. – Разумеется, эта сенсационная новость – стопроцентный признак грядущего Апокалипсиса. Откуда же в Африке и вдруг взяться болезням? Чистейший, стерильный, пышущий здоровьем континент: ни вируса эбола, ни желтой лихорадки, ни тропической малярии. Только глупые скептики говорят, что там лишь присядешь на землю, так будешь потом всю жизнь на лекарства работать. Поздравляю, Малик. Как-то раз в пылу спора я несправедливо назвал тебя мудаком. Беру свои слова обратно. Ты – полный мудак.