Возлюбленная

Прошлым вечером с Хью она чувствовала себя по-домашнему, настолько уютно, что если бы, вместо того чтобы идти провожать его до входной двери, она бы отправилась с ним наверх, в постель, то это выглядело бы для нее совершенно естественно.

Становлюсь легкомысленной, подумала она. Вот уже завожу других мужчин. Говорят, что не больно, когда в тебя выстрелят, во всяком случае, не в первые секунды, пока шок и оцепенение не пройдут. Больно становится потом. Может, она все еще в шоке, в оцепенении. Нет. От мысли, что Том с Лаурой просыпаются вместе и Лаура готовит ему завтрак, внутри ее завертелась бурлящая острая боль.

В трактире было пусто и прохладно. За стойкой бара читал «Спортивную жизнь» хозяин Вик. Игральный автомат с потухшими огоньками безмолвствовал. На фоне стойкого аромата пива, впитавшегося в стены и в балки перекрытий, прорезался слабый запах кофе.

Пока Вик отмечал кружками набор из лошадиных бегов, Чарли терпеливо стояла перед ним. Заметив ее, улыбнулся улыбкой человека, захваченного за перелистыванием пошлого журнальчика у киоска.

– Что, получаете какие-нибудь подсказки? – спросила она.

– Не всегда.

– Те два старика, ну здесь, вчера вечером, вот так они сидели. – Чарли показала где. – Кто они такие?

– Постоянные посетители, – ответил он. – Артур Моррисон и Билл Уайнрайт.

– А кто из них был с трубкой?

– Билл Уайнрайт.

Таращился на нее главным образом другой.

– А вы не знаете, где живет Артур Моррисон?

– На ферме Крэмптона. В коттеджах шорников.

– Как их найти?

– Довольно просто.

Менее чем в миле по шоссе она обнаружила указатель. Свернув на изрезанную колеями проселочную дорогу, шедшую через открытое поле, Чарли миновала большой амбар и проехала через двор фермы. Выбежавшая на двор черно-белая собака облаяла автомобиль. В нескольких сотнях ярдов дальше стоял рядок ветхих кирпичных коттеджей. Остановившись около последнего, впритык к старенькому фургончику, Чарли выбралась из машины.

Сад с разросшимся кустарником был забит ржавым металлоломом. К стене приткнулся старый черный велосипед, позади дома кудахтали куры.

У Чарли голова раскалывалась от усталости. Ей показалось, что она была здесь совсем недавно, вроде с Томом, когда они искали сельский магазинчик, или, может, с Гидеоном, когда ездили покупать кур.

Итак, Артур Моррисон. Артур Моррисон, с морщинистым угрюмым лицом и наполовину выпавшими зубами, который потягивал в трактире пиво из своей личной пивной кружки с крышечкой и таращился на нее. Этот его пристальный взгляд…

Она прошла по тропинке, остановилась перед выцветшей голубоватой передней дверью и поискала звонок. Не найдя даже дверного кольца, она постучала израненными костяшками пальцев, морщась от боли.

Тишина. Затем ей показалось, что она расслышала шарканье ног и позвякивание посуды. Она снова постучала, на этот раз воспользовавшись ключами от машины. Рядом с ней в окне дернулась занавеска.

На дворе фермы залаяла собака. Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и сморщенное, с выражением подозрения лицо показалось из темноты. Сквозь волосы этого человека проглядывал череп. Вместе с ним из-за двери пришел запах старости, плесени, иссохшей мебели, иссохших людей – распада.

– Мистер Моррисон? – спросила Чарли, пытаясь вежливо улыбнуться.

Выражение сморщенного лица становилось все более враждебным, шишковатые руки тряслись. Но сквозь эту враждебность и дрожь она увидела тоску, так и бившую ключом из маленьких желтоватых глазок, тоску и слезы.

– Убирайся, – сказал он дрожащим голосом. – Оставь нас в покое. Ты нам здесь не нужна.

Он проворно отступил назад и захлопнул дверь.

В тот же вечер Том вернулся домой. Было поздно, темно, уже за полночь, и Чарли легко и некрепко спала, когда щелкнула дверь. Бен залаял.

– Привет, дорогая.

Когда она услышала его шаги по комнате, когда почувствовала, как он садится на постель и берет ее руку, ее сердце затрепетало. Рука его была холодной, словно он прогуливался на улице под снегом, и Чарли стиснула ее.

– Извини, – сказал он.

– Да все в порядке, – сонно пробормотала она.

Он наклонился, и она ощутила резкий мускусный запах духов, ощутила его дыхание, отвратительное и воняющее дымом – не от сигарет или сигар, а дымом прогоревшей соломы и дерева. Он поцеловал ее.

Его губы были жесткими и холодными.

Чарли в потрясении отпрянула. Запах горелого мяса, перемешанный с запахом духов, становился все сильнее, все более едким, он заполнял ее ноздри. Холодные жесткие губы вжимались в ее губы, словно пытаясь протереть их насквозь. Она попыталась отодвинуться, отстраниться, но его руки цепко держали ее за шею, волокли к нему все жестче и жестче.

Она затрясла головой, закричала, слыша, как сердито рычит Бен.

Холодные иглы вонзались в ее тело. Казалось, в комнате все замерзало. Она ощущала его дыхание, этот мерзкий пугающий запах жженой плоти. Давление его рук становилось все крепче и крепче. Попытавшись выбраться из постели, она сообразила, что и не была в ней. Она стояла, вмятая во что-то.

А его руки сжимали все крепче.

– Том!

Ее голос прозвучал как бывает при полоскании горла. Ей казалось, что шейные позвонки вот-вот сломаются. Дышать становилось все труднее, лай Бена – оглушительнее. Она задергала ногами, но ноги едва касались пола. Она дышала короткими удушливыми глотками, стоя на цыпочках. Выбросив руки вверх, Чарли завертелась волчком, упала вперед, треснувшись обо что-то головой, и свалилась на бок. Давление на шею стало еще сильней. Она исступленно таращилась вокруг, смотрела вверх, но смогла разглядеть лишь луну за окном.

Луна.

И это окно.

Окно было не на том месте!

А потом она почувствовала тишину. Слабое дуновение холодного воздуха. И неистовое сжатие вокруг шеи. Нет, не рук. Это не руки сжимались вокруг ее шеи, это было что-то мягкое и одновременно жесткое, врезавшееся в кожу. Все было бы хорошо, если бы она стояла прямо, на цыпочках и не двигалась, все тогда было бы вполне хорошо, вполне терпимо.

Тиски вокруг шеи продолжали крепнуть.

Это был шелк. Чарли потянула за него. Запахи исчезли. Вокруг ее шеи было завязано узлом что-то шелковое. Она встала на цыпочки – так высоко, как только могла, и попыталась ослабить тиски. Ей удалось отыскать узел и потянуть, но он был слишком тугим. Она споткнулась, и узел снова стал душить ее. Бен неистово залаял.

Помоги мне.

Вытянув руки вверх, над головой, она ощутила, что шелк упруго натянулся. Где, черт подери, я нахожусь? Я хочу немедленно проснуться. Ну пожалуйста, пусть я проснусь!

Но она не спала. И она знала это. Она не спала и свободно качалась на конце шелковой удавки. Кто-то обвязал эту петлю вокруг шеи. Кто-то в этой комнате.

Понемногу привыкая к подсвеченной луной темноте, она различила пустую постель, арочный проход в ванную, Бена… Она стояла спиной к гардеробу. Чарли попыталась отодвинуться, но удавка, сжимавшая шею, резко дернулась. Чарли вцепилась в нее пальцами и попыталась ослабить ее, но петля все затягивалась, и Чарли тряслась от страха, хватая ртом воздух. Для того чтобы подышать, ей приходилось заставлять себя подниматься на цыпочки.

Протолкнув руку назад, она нащупала гардеробную ручку и потянула ее. Дверца распахнулась, ударив ее. Чарли отступила на несколько дюймов, крепко ухватилась за платья, которые, как она знала, были позади нее, почувствовала полиэтиленовые чехлы, услышала шуршание одежды и постукивание вешалок. Она пробежала рукой вниз. Дно гардероба было высоким, в несколько футов от пола, под ним еще находились выдвижные ящики, но Чарли не могла дотянуться до них: удавка не пускала ее.

Чарли попыталась снова: протянув руки как можно дальше, она коснулась туфли и едва ухватилась за нее кончиками пальцев. Она дышала с трудом, в какой-то момент решив, что вот-вот потеряет сознание. Покрепче ухватив туфлю, Чарли подняла ее.