Страница 94 из 231
Но с Яркиным вышел курьёз. Мы с ним должны были защищать кандидатские диссертации практически одновременно. У Яркина была очень слабая работа, и Фёдоров решил дать ему резко отрицательный отзыв. Об этом он сообщил мне. А потом, засмеявшись, сказал:
- Поговорите с этим конъюктурщиком и скажите, что его может спасти только блестящий отзыв на вашу работу. Тогда я как бы 'не замечу' его работы и не буду давать отзыва вообще. Я и не обязан это делать!
Я позвонил Яркину и мы договорились о встрече. Я, не выбирая слов помягче, изложил ему суть дела. Назавтра же был готов именно блестящий отзыв Яркина на мою диссертацию, утверждённый руководством института.
- Вот лицемеры,- подумал я, - но отзыв взял.
Теперь нужно было думать об отзыве передовой организации, и такой мог быть завод, производящий скреперы. Один был далеко - в Челябинске, а другой ближе - в Белоруссии, в городе Могилёве - завод подъёмно-транспортного оборудования им. Кирова. Игорь Недорезов созвонился с этим заводом и получил согласие Главного Конструктора на рассмотрение моей работы. Мне надо было ехать в Могилёв.
Железнодорожный билет, как я уже говорил, у меня был бесплатный, я взял с собой том моей диссертации и поехал в Могилёв. Предварительно созвонился с Главным Конструктором завода - Петром Идилевичем Ревзиным и договорился о встрече. Он обещал забронировать мне место в гостинице 'Днепровская'.
Я благополучно доехал до Могилёва и уже узнавал на вокзале, как мне доехать до гостиницы, как вдруг меня тихо окликнули сзади: 'Наум!' Я обернулся - мне в лицо улыбалась женщина лет сорока с золотыми зубами. Она пристально всматривалась в меня, а потом извинилась, сказав, что обозналась.
Одет я был несколько необычно, даже вызывающе. Пальто у меня было сине-зелёного цвета, сильно зауженное книзу и с большими 'липами'. Пуговицы, которые я выточил сам из латунного прутка, были крупными и вогнутыми, отчего они сияли, как фары. Кепочка из каракульчи и модные тогда мокасины довершали мой туалет.
Гостиница находилась в центре Могилёва на улице Первомайской. Мне дали место в 'люксе', но на двоих; один жилец уже ночевал в номере. Меня удивило чрезвычайно вежливое поведение персонала гостиницы, причём именно со мной. Бесцеремонно разбудив моего соседа, горничная показала мне мою постель и, пожелав счастливого пребывания, ушла.
Сосед мой оказался тоже москвичом, лет сорока, командированным на тот же завод, что и я. Он представился Мишей. Миша был каким-то неадекватным по поведению, нервным, что ли. Потом всё прояснилось - он ещё не выпил с утра.
День был воскресный, нам можно было расслабиться. Мы взяли в магазине много дешёвого портвейна и оставили 'про запас' в номере. А сами зашли в гостиничный ресторан. К нам за столик подсел хорошо одетый человек, лет тридцати, по его словам - тоже москвич. Сказал, что он за рулём - он показал на чёрную 'Волгу' во дворе гостиницы, которая хорошо была видна из окна.
Подошла официантка, которая тут же широко открыла глаза на меня; меню взял новый знакомый, который оказался тоже Мишей. Миша 'второй' заказал 'царские' закуски и дорогую выпивку. Сказал, что за деньги мы можем не беспокоиться, они у него есть.
- Бизнесом занимаюсь! - улыбнулся Миша.
Бизнесом тогда называлась спекуляция. Сейчас это слово используют с положительным оттенком, но тогда 'спекулянт' - это было приговором. Как впрочем, и 'проститутка', особенно валютная. Сейчас это - уважаемые люди, пример для подражания, а тогда - страшные отбросы общества.
Миша даже позволил себе ущипнуть официантку за ягодицу, что было немедленно внесено в счёт. Мы весело беседовали, Миша-'второй' рассказывал о тонкостях своей профессии, о деньгах, которые он 'зарабатывал', о том, что у него по всей Белоруссии 'всё схвачено'. Но когда принесли счёт, он похлопал себя по карманам и вспомнил, что деньги оставил в номере, и уже решил пойти за ними. Но мы услужливо скинулись с Мишей-'первым' и заплатили. Миша-'второй' попросил, чтобы мы, если ещё раз пойдём в ресторан вместе, денег с собой не брали - он теперь будет платить за всё сам.
Мы очень довольные таким знакомством, пригласили Мишу к нам в номер и допили весь имеющийся там портвейн. Вместо стаканов Миша предложил использовать вазы - так, дескать, делают настоящие джентльмены. Мне досталась хрустальная галетница, из которой я постоянно обливал свою рубашку. Допив портвейн, Миша пошёл отдыхать к себе в номер.
Миша-'первый' же, возбуждённый выпитым, предложил мне 'снять девочек' у сквера. Место, как он сказал, хорошо ему известное из прошлых поездок в Могилёв. Миша нервно метался туда-сюда, возвращался ко мне (а я ждал его у входа в гостиницу), говорил, что 'всё хорошее' уже разобрано, хотя ещё и шести вечера нет, и т.д. Наконец, он вернулся в компании совсем юной девицы, с виду школьницы, и не по сезону легко одетого юноши еврейской внешности.
Миша отвёл меня в сторону и спросил, согласен ли я, если девица будет одна на нас двоих? Я, ещё мало понимая в этом, кивнул головой, но переспросил: - и этот тоже нам на двоих?
- Ты что, педик, что ли? - удивился Миша и пояснил, - это сутенёр её, Свердлов по фамилии. А может быть по кличке. Он очень бедный, даже пальто не имеет, просил подержать его в тёплом номере, пока мы с девицей управимся. Но я - первым буду, это же я её нашёл - идёт? Я согласился.
Поднялись к нам на третий этаж; у Миши оказалась бутылка водки в заначке, выпили. Миша стал торговаться со Свердловым о цене за девицу; нам посоветовали выйти в другую комнату. Мы вышли и закрыли за собой дверь. Девушка была худенькая, бледная, почти прозрачная, лет семнадцати. Глаза светло-серые, почти белые.
- - Олеся, - представилась она и поинтересовалась, - ты из Москвы?
- Я кивнул.
- Никогда в Москве не бывала, мечтаю туда приехать! У тебя есть где остановиться? Я утвердительно кивнул, не отдавая себе отчёта, и поцеловал девушку. Она весело засмеялась, показала на дверь и сказала:
- Там меня уже продают, а ты хочешь - тайком и бесплатно?
Я кивнул головой и поцеловал Олесю ещё раз. Заметил, что она не отвечает на поцелуй, кожа на руках и плечах её холодная и в пупырышках. Я уже, было, дал волю рукам, как вдруг дверь резко открылась, вошёл разъярённый Миша, схватил Олесю за руку и стал выталкивать её из комнаты. Сзади орал ругательства Свердлов. Оказывается, не договорились о цене - нас здорово обескровил Миша-бизнесмен.
- Жмот! - кричал с лестницы Свердлов Мише, уводя за руку безразличную Олесю.
- Сутенёр! - отвечал ему сверху Миша.
- Всё - заключил Миша - обойдёмся без Свердловых! Сами найдём себе баб - пошли!
И мы снова спустились на улицу.
Миша кидался к каждой женщине, проходящей мимо, но получал отлуп. Наконец, 'клюнула' парочка женщин лет сорока, полных, видимо семейных. Одна из них, покрасивее, уговаривала вторую, очень уж деревенского вида:
- Пойдём, Мария, они же не скушают нас! Пойдём у них коньяк там, конфеты: Мария дрожала крупной дрожью, как испуганная лошадь. Я впервые видел, как пожилая (с моей точки зрения) и полная женщина так вибрирует всем телом от страха.
- Какой коньяк, какие конфеты? - прошептал я Мише на ухо.
- Молчи! - только и ответил мне он.
Наконец Мария согласилась, и мы пошли к гостинице. Но не вышло - ни с Марией, ни со второй. Путь нам преградила бойкая женщина тех же лет и комплекции с золотозубой улыбкой. И почему в Белоруссии все женщины 'носят' золотые зубы? Богатые, наверно!
- Здравствуй, Наум! - недобро улыбалась женщина, освещая мне лицо блеском своих зубов, - давно не виделись? - и она подала мне руку, на которой нехватало двух пальцев - безымянного и мизинца. Давно по проституткам ходишь?
Мария с подругой сорвались с места, как два испуганных бегемота, и исчезли.
- Что же ты меня не узнаёшь? - продолжала ехидно спрашивать меня новая знакомая.
А когда мы с Мишей попытались ретироваться, она подняля крик: