Страница 92 из 231
Жаль мне стало ничтожного Васю, а ещё больше хотелось досадить Мазиной. Вася выслушал предложение и пулей помчался в магазин за бутылкой.
Я зашёл на Опытный завод (три минуты хода), взял белой нитрокраски, кисть и дюжину мелких гвоздей. Собрал разломанную в области замка дверь на гвозди и выкрасил всю дверь нитрокраской. Велел открыть все окна, и через десять минут от запаха ацетона не осталось и следа. Дверь была как новая, вернее, как старая - до поломки. Затем я снова восстановил пластилиновую пломбу и припечатал её, как обычно, пробкой от бутылки, что принёс Жижкин.
А часов в 11, когда Мазина привела комиссию, дверь была в полном порядке. Мы - Лукьяныч, Саид (который сегодня работал в вечер), Жижкин и я, поздоровались с Мазиной, и с интересом стали наблюдать за поведением комиссии.
- Что-нибудь потеряли Татьяна Павловна? - ехидно спросил я.
- Где дверь? - не найдя ничего умнее, грозно спросила Мазина у Жижкина.
- Вот она! - робко ответил Вася, глядя бесстыжими глазами прямо в лицо грозной 'комендантше'.
- Но она была разнесена в клочья! И дерьмо - в шкафу!
- Какие клочья, какое дерьмо? - выдвинулся вперёд Лукьяныч, - ты, Мазина, наверное, перепила с вечера! Я - пожилой человек, участник войны, старший здесь по годам, и такое слышать не хочу! - завёлся Лукьяныч, обращаясь к комиссии. Эту Мазину, наверное, пора в Кащенку забирать, может у неё белая горячка! Не нужно нам такой дурной комендантши! - заключил Лукьяныч и вытер руки о подол френча.
- Ну, мы пойдём отсюда, - заключил председатель комиссии, - а вы, Татьяна Павловна, займитесь своими делами, пожалуйста!
Мы заперли за гостями дверь, и я высказал гениальную мысль:
- Мы выберем Лукьяныча 'руководителем общежития', а самому общежитию присвоим гордое имя Дм. Рябоконя - участника войны, незаметного её героя, защитника интересов трудящихся и жильцов общежития! И пусть тогда Мазина сюда сунется! Кто - за? Кто - против? Единогласно!
Грандиозная свара с Мазиной
Война Мазиной была объявлена. Вечером мы созвали полное собрание жильцов общежития и составили протокол. Он гласил:
Собрание жильцов общежития по улице Вересковой 23 кв.1 - постановляет:
1. Перейти на самоуправление общежития и избрать старшим (руководителем общежития), полномочным представлять общежитие перед административно-хозяйственной службой ЦНИИС, тов. Рябоконя Дмитрия Лукьяновича, 1900 г. рождения, пенсионера.
2. Учитывая большие заслуги тов. Рябоконя Д.Л. в деле становления благоустройства и быта общежития, а также его героическое участие в ВОВ и послевоенном строительстве социализма в нашей стране, присвоить поименованному общежитию имя Дм. Рябоконя, и впредь именовать его: 'Мужское общежитие ЦНИИС им. Дм. Рябоконя'.
3.Установить доску с соответствующей записью на дверях при входе в общежитие.
4. Считать нецелесообразным участие коменданта общежитий ЦНИИС тов. Мазиной Т.П. в управлении делами мужского общежития ЦНИИС им. Дм. Рябоконя.
Председатель собрания Дм. Рябоконь.
Секретарь С. Асадуллин.
Я отпечатал протокол на своей пишущей машинке 'Москва' в трёх экземплярах, один из которых отнесли в канцелярию зам. директора по АХЧ - Чусова, а другой подшили в дела общежития - в отдельную папку. Третий я взял себе на память, и он сейчас лежит передо мной.
Я немедленно подобрал на Опытном заводе латунную доску приличного размера и бормашиной выгравировал на ней: 'Мужское общежитие им. Дм. Рябоконя'. Огромными винтами с гайками мы навечно прикрутили доску к входной двери и забили резьбу, чтобы развинтить было невозможно. Заодно сменили замок в двери, и Маша теперь вынуждена была звонить, когда шла убирать к нам.
Мазина была в бешенстве, она пыталась поцарапать гвоздём нашу латунную доску, но Лукьяныч пригрозил ей уголовным делом за порчу имущества. Её ознакомили с протоколом собрания жильцов и сказали, что копия протокола находится в делах канцелярии АХЧ.
- Рабочие постановили, что в твоих услугах, Мазина, мы больше не нуждаемся. А у нас, Мазина, в стране власть рабочих. Маша будет нам убирать и приносить бельё, а ты, Мазина, нам и даром не нужна! - строго сказал ей герой войны и труда Дм. Рябоконь и захлопнул перед ней дверь.
Примерно через неделю пришла комиссия из трёх женщин, наверное, из АХЧ ЦНИИС. Вежливо поздоровавшись, они попросили разрешения поговорить с Дм. Рябоконем. Лукьяныч вытер руки о подол френча, надел фуражку без кокарды, и за руку поздоровался с каждой из женщин.
Мы сели у нас в комнате, и я поставил перед собой машинку.
- А это что? - удивилась одна из женщин.
- А это я буду вести протокол, ведь вы, чай, не на чай пришли? - скаламбурил я.
Дамы посерьёзнели.
- Это мой секретарь, - пояснил Лукьяныч, - я ему поручил вести дела общежития. Он - учёный, почти профессор, его на мякине не проведёшь! - хихикнул наш руководитель общежития.
- Не считаете ли вы, Дмитрий Лукьяныч, что называть общежитие вашим именем - это несколько нескромно? - начала одна из женщин.
- Очень даже скромно! - уверенно отвечал Лукьяныч, - я - участник войны, ветеран, я кровь проливал за вас, а потом строил Москву - тоже для вас. Вот вы все в квартирах живёте, а я - не взял, хотя и предлагали. Я с рабочими хочу жить, я - очень скромный человек!
- Дмитрий Лукьяныч - это образец советского человека, с которого мы должны строить свою жизнь. Вся его жизнь была отдана служению рабочим, простым советским людям. Поэтому он и заслужил ту честь, о которой вы говорите, - пояснил я. - Да и потом, велика ли честь - в общежитии-то всего пять человек живут, и все они беззаветно преданы своему руководителю. Включая его самого!
- Товарищ Рябоконь, но ведь именами живых не принято ничего называть! Вот умрёте - и пусть вашим именем и называют! - продолжила другая дама.
Лукьяныч панически боялся смерти и поднял крик: - Ты что это говоришь такое, ты что, с ума сошла, что ли? Ты хочешь, чтобы я умер? - смотрите, люди добрые, что эта ведьма сказала! Тебя Гитлер, что ли, послал сюда, он тоже хотел меня убить, но не вышло!
Лукьяныч состроил кукиш и сунул даме под нос. - Накося, выкуси!
Взбешённый Лукьяныч вскочил и вышел из комнаты.
- Зачем вы взволновали старого больного фронтовика (чуть не добавил 'и полицая'!), - усовестил я даму, задавшую вопрос. А отвечу я вам так, - как называется школа, что по дороге в деревню Медведково? Имени Гагарина? Но Гагарин ведь - жив и здравствует! Называть ещё примеры?
Комиссия встала и стала собираться, Лукьяныч из кухни попросил их не приходить больше, или, если придут, то задавать вопросы поумнее.
Я понял, что это - проделки Мазиной. Но и я не оставался в долгу. Жила моя врагиня неподалёку на третьем этаже пятиэтажной хрущёвки. Я разузнал номер её дома, квартиры, и распечатал штук 50 коротких объявлений:
'Куплю дорого собаку дворовой породы для охраны участка. Приводить по адресу: (адрес Мазиной с указанием этажа и квартиры)'.
Объявления я расклеил возле магазинов и забегаловок. И десятки ханыг бросились отлавливать бродячих собак, чтобы отнести их к Мазиной, - вдруг на бутылку перепадёт! Ханыг, разумеется, гнали, но собак они уже обратно не вели, а бросали прямо у дверей. Лай, визг и вой брошеных собак был слышен даже в общежитии.
Как-то Лукьяныч купил за рубль у какого-то несостоявшегося пьяного художника копию картины 'Даная' Рембранта. Картина была незакончена, но сама 'Даная' вышла наславу - если до этого не был импотентом, то, посмотрев на эту 'Данаю' - станешь обязательно. То ли у Лукьяныча вкус был особый, то ли он чрезмерно любил полных женщин, но он не уставал нахваливать свою 'Данаю'.
- Ой, ты только посмотри, какая баба красивая, полная! А сиськи-то, сиськи - красота-то какая, что твои арбузы!
Лукьяныч огромными гвоздями прибил картину над своей кроватью. Придя утром, Маша, буквально, ошалела от этой картины.