Страница 36 из 231
Делалось это так. В то время хлеба убирали раздельным способом - сперва косили и укладывали в валки, а потом, когда зерно недели через две дозревало в валках, подборщиками на комбайнах подбирали и молотили это зерно. Этот метод, пригодный для высоких, крепких колосьев, например, на Кубани, плохо подходил для целины 1958 года.
Колосья были слабые, часто шли дожди, и подбирать жиденькие, прибитые к земле валки было очень трудно. Все комбайнёры понимали это, но было указание партийного руководства, то ли области, то ли Казахстана, то ли самого Хрущёва - косить враздельную. Мы же с моим комбайнёром Толиком на нашей самоходке, косили впрямую по диагонали поля - 'напрямки' к какой-нибудь деревне. Там медленно ехали вдоль домов и громко предлагали: 'Кому пшеницы?'
Покупатель находился тут же. Мы высыпали ему за забор наш бункер - 11 центнеров, а он давал за это четверть самогона, огромный кусок сала, засоленного мяса, маринованных огурцов и другой снеди. Так что, водкой и закуской мы были обеспечены! В своё слабое оправдание могу только, забегая вперёд, сказать, что к середине августа пошли непрерывные дожди, когда подбирать валки было нельзя, а к концу месяца повалил снег, засыпав всю скошенную пшеницу толстым слоем. Только весной такой хлеб частично подбирали и отправляли на спиртзаводы. А мы косили 'по уму' - напрямую, спасали зерно, отдавая его труженникам деревни, а спирт получали тут же, минуя спиртзаводы. И быстро и экономично!
Мне постоянно приходила на ум крамольная мысль - а нужно ли было вообще 'поднимать' целину? Окупятся ли такие колоссальные финансовые затраты, переброс людских ресурсов, сломанные судьбы людей? Кормила же Россия в 1913 году пол-мира и без всякой целины. В приватных беседах с 'бывалыми' людьми - и на целине и в Москве, я получал однозначный ответ: 'Не нужно!' Правда, ответ произносился тет-а-тет и шёпотом.
А вот на другой, менее глобальный, но более близкий мне вопрос - нужно ли было посылать на целину неопытных студентов со всей страны - я однозначно отвечаю: 'Нет!'. Не самый худший был наш 'призыв' - все идейные, готовые к труду ребята. И что же мы сделали полезного? Скосили малую часть хлебов, которые всё равно пропали. Причём за счёт совхоза съели столько, что все остались должны не менее, чем по тысяче рублей. Кроме того, израсходовали государственные деньги на проезд (будь он неладен!) и обмундирование - телогрейки, сапоги, матрасы, одеяла и пр. Вместо летнего отдыха чуть ли не половина ребят заболела, и на два месяца все опоздали на занятия. А два парня с нашего вагона вообще погибли нелепой смертью. Доходили слухи, что в соседних отделениях совхоза тоже были погибшие - кто от электротока, но больше всего от убийств со стороны местных и драк с ними. Мы были очень невыгодны местным жителям - работали почти бесплатно, отбивая их хлеб. Да и подворовывать так или иначе им мешали.
Местные несколько раз стреляли дробью по фанерному туалету близ нашего амбара-общежития. Они появлялись со стороны деревеньки, обычно поздно вечером, дожидались, когда кто-нибудь пойдёт с фонарём в туалет, а потом стреляли крупной дробью. Дробь легко пробивала фанеру, и несчастный студент мчался обратно в амбар, отправляя свою нужду по дороге. В амбаре мы заливали ему ранки йодом и выковыривали дробинки иголкой или шилом. Жаловаться было некому, да и лечиться было не у кого. Хорошо ещё, что ранки были неопасные. После двух-трёх случаев я нашёл лист железа и прибил его к стенке туалета изнутри. Договорились, что когда прозвучит выстрел, сидящий в туалете должен истошно орать, имитируя ранение. Довольный снайпер шёл домой и не придумывал новых способов борьбы с нами.
Как-то 'старик' Калашян, двухметровый студент-богатырь Чуцик и я пошли в засаду в кусты. Дождались, когда местный вышел с ружьём, выбрал позицию и стал ждать свою жертву. 'Жертва', с которой мы, конечно же, договорились, надев сапоги, телогрейку и обмотав голову одеялом, несколько раз перебегала с фонарём, привязанным к швабре, до туалета и обратно.
Наконец раздался выстрел и тут же - другой. Мы бросились наперерез стрелку, отгородив его от деревни. Мы ногами свалили его на землю, потоптали прилично, избили прикладом его же ружья, которое потом сломали ударами о пень и бросили рядом. Напоследок я вынул свой кинжал-ножовку, порезал на 'снайпере' куртку и сделал несколько неглубоких проколов в мягкие области - ягодицы, бёдра, икры. Стрельба по 'бронированному' туалету прекратилась.
Поединки с десятником и первый секс
До уборочной 'страды' нас почти не использовали, мы даже просили работы. Направили как-то подровнять силосный ров, но нас там от вони стошнило, и мы сбежали. Я попросил у десятника Архипова 'силовой' работы, поднять там чего-нибудь или перетащить. Штангист, дескать, сила пропадает. Десятник хитро улыбнулся и повёз на своём 'козле' меня в поле. Там стоял комбайн 'Сталинец - 6' со снятым двигателем. Видимо, двигатель отремонтировали и поставили на землю рядом с машиной. Поднять двигатель надо было метра на полтора.
- Поднимешь - сто рублей дам! - сказал на прощание Архипов и повернул машину, - заеду часа через два!
Я уже продумывал хитрые комбинации из рычагов и верёвки, как вдруг увидел ехавший навстречу мне 'газик' с чужими студентами на борту. Я замахал руками, и когда машина остановилась, попросил:
- Студенты, дорогие, помогите комбайнёру поднять двигатель обратно! Свалился по дороге, узнает начальник - головы не сносить!
Студенты попрыгали с кузова, и за пару минут двигатель был на месте. Я сказал им: 'Большое целинное спасибо!', а водитель, хитро подмигнув мне, увёз студентов дальше. Я не стал ждать десятника и пошёл сам в контору - дороги туда было минут двадцать. Архипов аж рот раскрыл от удивления, когда узнал, что двигатель на месте. Не поверил, посадил меня в козла, и мы поехали на место. Вышел, посмотрел на двигатель, потом на меня и покачал головой.
- Хочешь, ещё за сто рублей сниму его снова? - предложил я, но десятник отверг мое предложение. Вернулись в контору, и он без разговоров выдал мне сто рублей. Но злопамятный Архипов решил доконать меня следующим своим заданием. Он предложил уложить фундамент для печи в строящейся конторе. Цоколь конторы был уже выложен саманными блоками - 'саманами'. Изготовлены они были из навоза, глины и рубленой соломы, и весили, наверное, по пуду штука. На дворе валялась куча саманов и куча земли, вырытой из ямы под фундамент. Нужно было замесить глину (бочка воды и глина имелись), уложить саманы в фундаментную яму в пять слоёв, подогнать их, положить на глину, подровнять топором и лопатой, которые лежали тут же рядом.
Кучу земли нужно было вывезти подальше и рассыпать - для этого стояла лошадь с телегой. Одной бочки воды не хватило бы, и на этой же телеге мне пришлось бы привозить воду из озера. На это давался целый день и двести рублей оплаты. Архипов должен был заехать часов в шесть и проверить работу.
Я почесал голову и понял, что не в коня корм. Работу эту я не осилю, а уж Архипов разнесёт 'парашу' по всему совхозу. Тогда я (даром, что ли отличник!) решил схитрить. Я вылил бочку воды в глину и размешал ее, затем засыпал лопатой кучу земли обратно в фундаментную яму, и как следует утрамбовал её ногами. Небольшой остаток разровнял по полу конторы. Затем уложил сверху один слой саманов, обильно смазанный глиной и даже отштукатуренный ею же сверху. Остальные саманы набрал в телегу и отвёз подальше, свалив в овраг, а затем улёгся отдохнуть на траву близ строящейся конторы и заснул.
Забегая вперёд, расскажу, что на следующий год сюда приехали наши же студенты, но курсом младше. Так вот, бригада, которая достраивала контору, рассказала мне, как чертыхался Архипов, когда поставленная на мой фундамент печь осела и покосилась так, что чуть не свалилась. Пришлось разбирать печь и перекладывать фундамент.
Проснулся я оттого, что кто-то будил меня. - Неужели, Архипов! - в страхе подумал я, но будили меня очень уж нежно, явно не по-Архиповски. Открываю глаза: надо мной сидит женщина в косынке, загорелая, глаза голубые, улыбается. Зубы - как у всех местных - находка для стоматолога.