Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 204 из 231

А утром, часов в восемь, раздался телефонный звонок. Звонила Витольдовна, просила срочно встретиться у метро 'Кунцевская'! Я был свободен, и через полтора часа уже стоял в назначенном месте. Тамара пришла нарядно одетая, хорошо причёсанная, 'причепуренная' и надушенная моей любимой 'Красной Москвой', где, как говорят, содержится мускус.

Увидев её, почувствовав этот знакомый запах, я так непреодолимо захотел с ней 'у койку', что всё сжалось внутри, аж дыханье спёрло. 'Спокойно, спокойно, джигит, - сказал я себе, - не давай себя оседлать! Ты сделал выбор, и не мельтеши теперь, как цанцар!' (цанцар или цанцари - грузинское слово, означающее человека малодушного, слабовольного, необязательного, у которого 'семь пятниц на неделе', 'перекати поле' и тому подобное. Не могу даже подобрать точного русского синонима!).

- Нур, сердце разорвалось на десять частей! - целуя меня, сладким, манящим голосом заговорила соблазнительница-Витольдовна. - Зря я тебя обидела, каюсь и беру свои слова назад! Давай сейчас пойдём домой, а потом поедем вместе в Сухум!

У меня так засосало внутри, что в глазах потемнело от желанья. 'Вот она, сирена Одиссева, губительница мужиков!' - Твердил я самому себе. 'Улисс выдержал, а ты, мастер спорта, силовик, и подашься! А Тамара-маленькая, бесхитростная и простодушная, зря будет ждать тебя! Обещал ведь, а ещё мнишь себя европейцем!'.

- Тамара, у тебя семь пятниц на неделе, а у меня - только одна! Я уже обещал другой женщине провести с ней лето. Конечно, после того, как ты мне указала на дверь. Не я нарушил слово, а ты. И тебя не я подвёл, не подведу и другую женщину, которой обещал!

- Ах, ах, у тебя есть и другая женщина! - запричитала Тамара, - а я-то тебе верила!

- Ни ты мне девственницей не досталась, ни я тебе нецелованным! - жёстко сказал я Тамаре. Будем хоть честны и верны слову. Я обещал поехать с тобой и поехал бы, но ты отказалась. Тогда я дал слово другой, и теперь сдержу его, если теперь она сама не пойдёт на попятную. Такова уж наша мужицкая доля!

- А как же моё лето, мой отдых? Куда я поеду, ведь я уже вышла в отпуск! - проговорилась Тамара: она облегчила мне расставание.

- Надо было думать, когда указывала мне на дверь! Чао, какао! - я 'сделал ручкой' и зашёл в метро. - Господи, спасибо тебе, что не дал мне смалодушничать!

Этим же днём я прибыл в Ивановское через Черноголовку. Это сейчас мы знаем Черноголовку, как мощного производителя водки и газводы; а тогда тоже знали, но как посёлок весьма серьёзных физиков. Что-то они опасное для человечества производили, а что - не было дано знать простому народу.

Мы встретились в детском саду, и Тамара пошла показывать мне наш домик. Домик принадлежал местному жителю - Витьке-горбуну, доброму, но сильно пьющему парню. Сдал он этот домик нам дёшево, а сам жил у какого-то приятеля. Комната в домике была одна, с койкой у печки, которую не топить было почему-то нельзя. Так что мы ночами просто плавали в поту от жары. Иногда Витька, уже сильно пьяный, приводил в домик своих друзей, и когда они допивались до положения риз, то оставались и на ночь. А нам приходилось перешагивать через валяющиеся на полу тела.

Туалет был во дворе, и туда нужно было проходить мимо собачьей будки, где на цепи сидела большая и свирепая с виду собака. Её пасть, при натянутой как струна цепи, находилась в миллиметре от тела человека, проходящего в туалет. И именно этого миллиметра не хватало разъярённому чудовищу, чтобы задрать насмерть страждущего. Поэтому иногда человек так до туалета и не доходил - страх делал своё дело раньше.

Но, несмотря на все эти страсти, всё было путём и весело. Сексуальный режим Тамару-маленькую, в отличие от Тамары-грозной, вполне устраивал. Не мешала даже жаркая печь, пьяные тела на полу, и свирепая собака. Тамара-маленькая всё воспринимала спокойно и как 'подарок от Бога' - 'Айнэ гутэнэ гебратэнэ ганц ист айнэ гутэнэ габэ фон Готт' - как любят говорить евреи на своём идиш.

Я привёз с собой фотоаппарат с автоспуском; мы наводили его на нашу койку, закрепляли и фотографировались во фривольных позах. Они подчас были настолько новы и оригинальны, что я таких не встречал даже в спецжурналах. Приятно сейчас бывает взглянуть на эти фотографии и вспомнить молодость. Телосложение у обоих партнёров было тогда на зависть - будь это сейчас, наши 'фотки' можно было бы продавать любителям 'клубнички'.





Купались мы в озере, вода в котором была хоть и прозрачной, но с рыжим оттенком. Наверное, присутствовали соли железа или что-нибудь подобное. Тамара совсем не умела плавать, и я научил её этому искусству, именно в этом озере.

- Плыву, неужели я плыву? - удивлённо кричала Тамара, делая круги по озеру. Плавала она 'по-собачьи', но очень быстро, почти как ильфопетровский Скумбриевич.

Я взял с собой в Ивановское томик Зощенко, и мы на полянке у озера читали книгу вслух, оглашая окрестности заразительным хохотом. Читаем так однажды, смеёмся и чувствуем, что потемнело как-то вокруг. Поднимаем взгляд - о, ужас! Над нами одни любопытные коровьи головы. Огромные, как 'мичуринские' сливы, глаза коров, вернее, молодых тёлок, с наивным любопытством уставились в книгу Зощенко - задние животные теснят передних, и рога 'ближних' коров уже начинают тыкать нам в бока. Слюна из их ртов капала прямо на страницы нашей книги.

Тут я вскочил, схватил коврик, на котором мы лежали, и стал стегать им коров по любопытным мордам. Те же стали испуганно пятиться назад, и мы, освободившись из коровьего плена, быстро ретировались.

Оказывается, мимо проходило стадо; коровы - животные любопытные, они заинтересовались, что там такого смешного нашли эти хитрые люди, и решили сами проверить. После этого случая мы в самых интересных местах книги тревожно поднимали головы, оглядываясь - нет ли вокруг любопытных рогатых тварей?

На этой же полянке, мы иногда выпивали, приглашая в компанию подругу Тамары - Нину. Эта Нина, высокоинтеллектуальная худенькая женщина, была прирождённой спорщицей.

Пасущиеся рядом коровы и их пастухи слушали обрывки наших с Ниной фраз: 'Монотеизм', 'нравственная парадигма', 'демиург', 'теософия': И другие, столь же непонятные, сколь совершенно бесполезные для коров и их пастухов, выражения. К общему знаменателю мы с Ниной никогда не приходили.

И чему только могли научиться пионеры и пионерки, многие из которых были уже великовозрастными, от такой вожатой? Им лучше бы послушать про гигиену секса, а то все кусты вокруг были увешаны использованными презервативами. А тут, видите ли, 'нравственная парадигма'! Но вопросы секса для Нины были закрытой темой.

Вот так отдохнули мы с Тамарой-маленькой, почти что до самого сентября. С ней было в меру весело, в меру сексуально, и в меру спокойно. Никаких коллизий, сцен, скандалов упрёков, запретов, нравоучений и других атрибутов сосуществования полов. Я 'подумал и решил' (прямо цитата из мисс Витольдовны!), что для жизни это не так уж плохо. Витольдовне бы поучиться такой толерантности!

Кадры редеют

В конце августа мы вернулись в Москву, где меня ждал целый ряд сюрпризов. Прежде всего, дома я нашёл Олю с мужиком, которого она представила 'своим другом Юрой'. Еврейская внешность, возраст - чуть постарше меня. Юра как-то саркастически поздоровался со мной, сказав что-то вроде 'премного наслышаны про вас'. Оля, наверное, выболтала! Но, испытав моё костоломное рукопожатие, Юра стал вести себя поскромнее.

Оля наедине сообщила мне, что она будет жить у Юры, и освободит для меня квартиру.

- Можешь встречаться здесь с кем хочешь! - разрешила она мне, - и, вообще, - Оля перешла на шёпот, - я планирую уехать жить за границу! Да, да, не удивляйся! Юра - еврей, я выйду за него замуж и уеду с ним в Израиль, а там - в Америку! Но у меня к тебе две просьбы, как к другу и бывшему мужу. Первая - напиши справку, что я, как бывшая жена, нахожусь у тебя на содержании. Не таращь на меня глаза - иначе наша советская власть будет судить меня за тунеядство, я же официально не работаю! Вторая просьба серьёзнее - я освобождаю тебе квартиру, поэтому собери мне, пожалуйста, денег на моё обустройство за границей. У тебя есть в запасе годик-полтора. Тысяч пятнадцать хватит, рублей, конечно!