Страница 184 из 231
- А что получу, доллары? - поинтересовался я.
- Доллары у вас не являются платёжной валютой, их надо преобразовывать в рубли, так нас инструктировали! - толково пояснил нам Билл, и мы расстались - я ушёл в баню.
Если американцы все такие, как Билл, то как же там скучно! Как там живёт Оля, привыкшая к моему искромётному юмору? А мои ученики, уехавшие жить туда, дурят там своих сотрудников, признаваясь, что они, якобы, засланные агенты КГБ, и те им верят. Верят и бледнеют от страха! Добрые, порядочные, правдивые ребята - эти американцы! Только очень уж наивные. Как они ещё выдерживают наплыв наших ушлых 'русаков' к себе - ума не приложу!
Итак, для интимных встреч я стал использовать дачу в Расторгуево, но покоя мне не было и там. Однажды уже в декабре, я выделил день специально для консультаций Осе Юдовскому. День мы с ним поработали, прерывая занятия прогулками по природе. Поблизости от дачи было кладбище (из-за чего я по вечерам боялся даже в туалет выходить), и небольшие озёра. Лёд на них был ещё гладкий, на нём - небольшой слой снега, который легко стирался ботинками, а под снегом лёд казался почти чёрным, и на нём можно было легко писать слова. И я, недолго думая, вывел ботинками трёхметровые буквы: 'Долой КПСС!'. Перепуганный Ося тут же принялся их лихорадочно стирать.
- Нурбей Владимирович, как вы можете такое писать, увидят с вертолёта - арестуют! - беспокоился Ося.
- А как узнают, что это мы писали? - поинтересовался я.
- Не мы, а вы, - поправил Ося, - а узнают по почерку; дайте мне защитить диссертацию, а потом пишите, что хотите!
Теперь, живя в Америке, мой ученик - миллионер Ося, наверное, уже не боится писать на американских озёрах: 'Долой КПСС!'. Если у них озёра вообще замерзают!
Вечером выпили и спокойно улеглись спать. А ночью, что-то часа в два, вдруг раздаётся стук в окно. Моя кровать была как раз близ него. Я испуганно вскочил, включил свет и посмотрел в стекло. А там маячило что-то зелёное и бледное лицо посередине, и окно-то, как раз выходит на кладбище.
- Кранты! - решил я, и с истерическим криком заметался по комнате, - не иначе - привидение!
Вскочивший на мои крики Ося всмотрелся в окно попристальнее и успокоил меня:
- Так то же Тамара Фёдоровна!
Ося знал Тамару Фёдоровну ещё по институту, да и по многочисленным встречам в Курске.
- А как она могла оказаться тут ночью? - не поверил я.
- Вот у неё и спросите! - посоветовал Ося.
Мы открыли дверь дачи и не без страха пустили замёрзшую Тамару внутрь. Она была в зелёном пальто и в мохнатой зелёной же шапке. Вина у нас уже не оставалось, но она привезла бутылочку мадеры с собой. Оказывается, она летела в Курск с Урала, где была в командировке. А самолёт сделал посадку в Домодедово, которое рядом с Расторгуево. Вот Тамара и решила навестить меня на даче, без какой-нибудь гарантии, что я в эту ночь именно там. Взяла такси и приехала. Что она делала бы, не застань меня здесь, даже не представляю! Поэтому я дал ей один ключ на всякий случай, если надумает вдруг меня ночью проверять, а на даче пусто. Хоть переночевать будет можно.
Застав меня с Осей, Тамара успокоилась, хотя продолжала подозрительно посматривать на нас. Тогда я и пояснил ей, что один здесь ночью я бы не остался и за кило золота. Не будь Оси, не попала бы она ночью на тёплую дачу, а делала бы нивесть что. И её грязные подозрения я отметаю напрочь! Мы переместили Осю в соседнюю маленькую комнатку и плодотворно переночевали. Вечером Тамара уехала в Курск поездом.
А ключом от дачи Тамара Фёдоровна не преминула воспользоваться. А получилось это так.
Встречая в ИМАШе Инну, я иногда спрашивал у неё про Тамару - маленькую.
- У неё всё о'кей! - говорила обычно Инна, - о тебе и не вспоминает, у неё много поклонников!
А тут как-то Инна призналась, что Тамара была беременна от меня и сделала аборт, причём очень поздний, и долго болела после этого. На мой вопрос, почему мне об этом ничего не сказали, Инна поинтересовалась:
- А чем бы ты смог нам помочь?
- Хотя бы деньгами, ведь это всегда нужно, врачу, там, заплатить, или на что другое: неуверенно сказал я.
- Аборты делают бесплатно, да и вообще мы здесь обошлись без тебя! - как-то вызывающе ответила Инна.
Так и не разобравшись, кто это мы, и кому это нам, я понял, что на восстановление отношений с Тамарой-маленькой, после всего произошедшего рассчитывать нельзя. И почему-то пригласил Инну в Расторгуево.
Она долго колебалась, но завтра была суббота - выходной день, и всё-таки согласилась. Инна несколько раз предупредила меня, чтобы я не думал приставать там к ней, и я уже пожалел, что пригласил её. Но, так или иначе, мы приехали в Расторгуево, взяли в сельмаге вина с закуской и пошли на дачу. Выпили, вышли погулять по глубокому снегу, вернулись, ещё выпили. И легли спать, каждый на свою койку. Я на свою - широкую, а Инна на Осину - узкую.
Как настоящий педант, я, дав слова не приставать, так и поступил. Заснул себе без всяких дурных мыслей. И вдруг среди ночи меня будят: поцелуем. Я уже был готов вскочить и кричать от страха, но увидел, что это Инна. Видимо, пожалела о сказанной фразе - 'не приставай'. Пришлось нарушить слово джентльмена, причём два раза - ещё под утро. Хотя приставанием с моей стороны я бы это не назвал, скорее это было 'непротивление приставанию со стороны партнёра'. А об этом я слова не давал.
В субботу мы встали поутру, выпили чаю, почистили зубы, сходили в туалет, который одиноко стоял в глубине двора, и выехали в Москву. Причём на вокзал шли 'по сокращёнке' - Инна куда-то спешила.
На Павелецком вокзале мы расстались, и я заспешил домой - на Таганку. Оля ещё лежала, и пришлось к ней поприставать; к тому же я ей слова, запрещающего это делать, не давал.
Мы ещё лежали в кровати, когда прозвучал звонок в дверь. Оля, чертыхаясь, встала и отворила; через минуту она вошла в комнату и хмуро бросила мне:
- Это к тебе - Тамара Фёдоровна!
Я не поверил - ведь Тамара никогда не бывала на Таганке. Накинув халат, я вышел за дверь - Тамара почему-то никак не хотела заходить в квартиру. Наконец, она согласилась зайти и присесть на кухне. Я присел рядом, а Оля зашла в комнату. На лице Тамары было выражение высшей степени презрения, как у Станиславского в его мимических портретах.
- Я только что из Расторгуева, - медленно цедила она, - там горячий чайник, мокрые зубные щётки, женские следы на снегу до туалета - какая-то 'киска' шла в туалет и обратно! Кого приглашал на дачу?
Я внимательно слушал Тамару, уверен был, что и Оля слышала её слова.
- Оля! - крикнул я, и послушная жена явилась передо мной, 'как лист перед травой', - где я был ночью?
- Как где, - ответила Оля, - дома, разумеется!
- А вот Тамара утверждает, что я был в Расторгуево, да ещё с какой-то 'киской'! А я тем временем спал у себя на квартире, в маленькой комнате, - подчеркнул я, чтобы Оля не перепутала, что следует говорить.
- А кто же тогда был в Расторгуево? - допытывалась Тамара
- Хорошо, - сказал я, - давай поедем в Расторгуево и там на месте разберёмся!
Мы собрались, и к неудовольствию Оли, уехали. Пока мы ехали, шёл сильный снег. А Тамара всё переживала, что следов 'киски' не будет видно. Но она ошиблась. На участке действительно отчётливо были видны следы киски, но без кавычек, натуральной киски, от дверей в сторону туалета.
- Вот следы киски - милого животного, вот чайник - он холоден, а вот - зубные щётки, - они сухи! - констатировал я. - Где 'вещдоки'?
Под натиском этих доводов Тамара сдалась. К тому же, она устала. Мы разделись (сняли верхнюю одежду), выпили вина, которое взяли по дороге. Потом снова разделись (на сей раз основательнее) и помирились действием.
Так мы мирились и отдыхали весь субботний день и в воскресенье до вечера, а вечером доехали до Курского вокзала, где я и посадил Тамару на Курский поезд 'Соловей'.
Домой я пришёл совершенно обессиленный. Но я был виноват перед Олей, и эту вину пришлось тоже заглаживать: