Страница 165 из 231
- Можно ли вам зайти ко мне домой? - и ответила загадочно, - вам, Нурбей Владимирович, всё можно! Только предупреждаю, вам у меня не понравится!
Жила Тамара в самом центре Курска - рядом с Обкомом Партии, на крутом берегу реки Тускарь, правда до самой реки было далековато.
Мы договорились о встрече. Я положил в портфель 'джентльменский набор' и встретил Тамару у входа в Обком. Она проводила меня дворами до своего полутораэтажного дома старой постройки. Комнатка её оказалась в полуподвале с окном, выходящим во двор.
- Подождите здесь, я зайду сама и открою вам окно. Вот так, придётся по-партизански! - огорчённо предупредила она.
Мне такое проникновение в жильё показалось хоть и романтичным, но странным. Открылось окно, подоконник которого чуть выступал над землёй, к окну из комнаты был придвинут стул, и я, оглядевшись по сторонам, шмыгнул внутрь.
Комнатка была маленькая, подоконник - в уровень груди, а окно - высокое, под потолок. Оказалось, что эта квартира Тамары - коммунальная, в ней жили ещё две семьи, одна из которых - пожилая пара, вызывала наибольшее опасение у Тамары. Женщина была смирная и тихая, а вот её гражданский муж - выпивоха и скандалист.
Квартира была без удобств, вода во дворе, туалет деревянный с выгребной ямой. Вот так и жила рафинированная интеллигентка-филолог с оксфордским произношением. Сам я в Оксфорде, правда, не бывал, но так говорили коллеги Тамары.
Чтобы отличить эту Тамару от предыдущих, скажу, что фамилия её (по мужу) - Хвостова, а отчество - Фёдоровна. Интересный народ - куряне, они букву 'ф' произносят как 'хв', а словосочетание 'хв' - как 'ф'. Слово 'хвост' они сплошь и рядом произносят как 'фост', поэтому фамилию Тамары они часто произносили как 'Фостова', а отчество - как 'Хвёдоровна'.
Насчёт своего мужа и его фамилии Тамара вспоминала с иронией. Он был журналистом по профессии и работал в одной из местных курских газет.
- Графоман, как и его предок - поэт граф Хвостов, - вспоминала о нём бывшая жена, - на все текущие события отзывается в своей газетке заметками, часто даже стихами. Помните стишок графа Хвостова, посвящённый какому-то наводнению:
'И сотни крав лежали навзничь, ноги вздрав!'
Вот и мой бывший благоверный - Гелий Афанасьевич Хвостов, пишет в том же духе!
Но вернёмся к моему проникновению в комнату через окно. Спрыгнув со стула, я тут же отошёл от него, пока Тамара не зашторила окно плотной портьерой. Только тогда она включила свет, и мы сели за стол. Посидели с бьющимися от волнения сердцами пару минут, а потом я выставил 'джентльменский набор'. Тамара тоже достала кое-что из холодильника, и обычный для подобной 'тайной вечери' пролог начался.
Мы почему-то спешили выпить, наверное, чтобы набраться храбрости. Был и брудершафт, с переходом на 'ты', был тост за любовь (тот, который 'до брака, после брака', и т.д.), за успех безнадёжного дела, а под конец - мопассановский шедевр с 'братским' разделом вина.
Я понял, что Тамара Фёдоровна - женщина повышенного темперамента, и что она уже давненько одна. Блондинка-то она блондинкой, а едва заметные тёмные волоски на верхней губе о чём-то говорили. Вино кончилось, и Тамара нервически спросила, снова переходя на 'вы':
- Теперь вы что, пойдёте домой?
- Нет, - отвечал я, - жена уехала в командировку, и я могу не идти домой. Дети уже взрослые, лягут спать сами.
Тамара с удовлетворением восприняла эту информацию и как-то поспешно предложила:
- Тогда давайте же спать! - и мы как-то неинтеллигентно, в спешке, подминая друг друга, завалились на застеленную постель. Оказалось, что я не ошибся в оценке темперамента Тамары.
Потом уже, когда мы успокоились и, лежа, отдыхали в постели на раскиданном белье, Тамара, неожиданно рассмеялась и рассказала мне анекдот:
- Вопрос: что делают мужчины после полового акта? Ответ: пять процентов выпивают, пять процентов закуривают, а девяносто - бегут к жене домой. Ты к какой категории относишься? - спросила меня моя новая любовница.
- Пока - к первой, было бы что выпить! - степенно ответил я.
Выпить нашлось - Тамара оказалась запасливой. Спать, в прозаическом понимании этого слова, мы легли только под утро. Я как-то забеспокоился, и это не ускользнуло от Тамары.
- Хочу предупредить - ты сам ночью с туалетом не разберёшься, да ещё когда в темноте будешь влезать в окно обратно, за домушника могут принять! У нас осталось достаточно пустых бутылок, а утром мы их выкинем на помойку. Она-то рядом! - вздохнула Тамара.
- Отвернись только! - попросил я её.
Бутылки были укупорены их же 'родными' пробками и поставлены в угол.
- Только не позабудь утром о содержимом бутылок, не попробуй этим опохмелиться! - серьёзно предупредила Тамара.
- Я вообще не опохмеляюсь! - так же серьёзно ответил я, и мы улеглись спать.
Развод
Я серьёзно увлёкся Тамарой, можно сказать, даже влюбился в неё. Интересно, что её коробило моё имя, и она называла меня 'Ник', точно так же, как и моя предыдущая Тамара-англичанка из МГУ.
Приехала из Львова Лиля, и я, чтобы оправдать свои опоздания домой, рассказал, что хожу в зал штанги на тренировки. Причём, чтобы наверстать упущеное, тренируюсь каждый день. А прихожу 'выпимши' потому, что 'отмечаемся' с ребятами после тренировок - традиция!
Уходя на встречу с Тамарой, я брал с собой полотенце, тренировочный костюм, штангетки и пояс, а уже на улице дополнял всё это 'джентльменским набором'. Вечером же у Тамары я слегка смачивал водой свой костюм ('пропотел на тренировке'), обильно смачивал полотенце ('вытирался после душа') и приезжал домой. Иногда, когда я забывал увлажнять реквизиты у Тамары, мне приходилось это делать на улице.
Декан строительного факультета, мой приятель Толя Чижов, однажды утром, полушутя-полуозабочено рассказывает мне:
- Еду под полночь мимо здания Обкома Партии и вижу: у водопроводной колонки стоит завкафедрой профессор Гулиа и, поставив портфель на сугроб, стирает под колонкой полотенце, тщательно выкручивая его. Нурбей, ты в порядке, или нужна помощь?
Отвечать мне было нечего - даже самая буйная фантазия не могла подсказать мне ничего путного.
Так продолжаться долго не могло, и 19 ноября вечером Лиля выгнала меня из дома. Я три раза переспросил её: 'Что, мне действительно уходить?' И она трижды подтвердила мне: 'Да, уходи, мне надоело!'
Я, как был в спортивном костюме, накинув куртку, вышел из дома и поспешил к Тамаре. В голове был сумбур - неужели я взаправду, насовсем ушёл из дома, бросил жену и детей? А потом понял, что это раньше следовало сделать - между нами уже давно не было никакого взаимопонимания. Малейшее разногласие сразу же перерастало в ссору с царапаньем 'физиномордии' и обливанием меня вином, чаем, щами: Естественно, я заслуживал всего этого, но жить с семьёй я просто физически не мог. Как кот, которого вздумали бы кормить фруктами - просто подох бы, и всё!
У меня были совершенно другие представления о семейной жизни, и, по правде говоря, я в ней разочаровался. Но семью бросить не решался - думал, что так им будет хуже. Всё это было ошибкой - почувствовав несоответствие моего с женой менталитетов, надо было разбежаться немедленно!
Весь в этих мыслях я взволнованно шёл по улице Ленина, направляясь к Красной площади (да, есть такая в Курске тоже!), как вдруг яркая вспышка и пушечный грохот чуть не лишили меня сознания. Голова пошла кругом, и я схватился за дерево, чтобы не упасть. Что это - война, взрыв, глюки?
Нет, нет и нет - всё объяснялось гораздо проще. Сегодня, 19 ноября - День Артиллериста, и страна салютовала своим героям. А невзначай она салютовала ещё одному герою, нашедшему в себе силы, наконец, сделать решительный мужской поступок, прекративший садо-мазохизм в семье. И этот герой - я!
Одним словом, пришёл я под праздничный салют к Тамаре, а на душе отнюдь не празднично - не нанёс ли я им, 'брошенным', вреда ради своего благополучия? Опять - дурак, хотя и профессор! Да разве справедливо основывать чьё-нибудь благополучие на угнетении или принуждении другого? По современным понятиям - нет!