Страница 15 из 231
Я был готов к труду (в том числе и сексуальному!) и обороне (от злых одноклассников!). Для этой же цели я, вслушиваясь в разговоры людей, тех же одноклассников, запомнил и выписал самые неординарные ругательства, составив неожиданные комбинации из них, как на русском, так и на армянском языках. Периодически повторяя их, я был готов 'обложить' самой грязной бранью достойную кандидатуру.
И в довершении всего я начал ходить в зал штанги, и помогла мне в этом : соседка Рива. Наша Рива, по отчеству Ароновна, к тому времени преобразилась в солидную даму-билетёра из Филармонии, и стала называть себя Риммой Арониевной, грузинкой по национальности. Благо, фамилии грузинских евреев отличит от подлинно грузинских только специалист. Она очень удачно вышла замуж за бывшего боксёра Бреста Файвеля Боруховича, который стал Фёдором Борисовичем. Я, с его подачи, называл его 'дядя Федул' - так более по-русски,- шутил он.
Он был репрессирован за антисоветскую деятельность - поговаривал с друзьями, что неплохо было бы переехать в Израиль, который с подачи Сталина организовали в 1948 году. Друзья, конечно же, заложили Федула, и сидел он до 1953 года, когда по Бериевской амнистии весной его отпустили. Квартиру в Москве он потерял, ему предложили несколько городов на выбор, и он выбрал Тбилиси, где еврейская община сразу же нашла ему невесту - нашу Риву. Всё произошло очень быстро, и у нас появился сосед - муж Ривы.
Мастер спорта, бывший чемпион СССР в легчайшем весе, ученик знаменитого Градополова, дядя Федул был очень интеллигентным и грамотным человеком. Мы быстро подружились с ним, и он подучил меня кое-каким приёмам из бокса. Дядя Федул стал воспитывать Риву, создавать из неё Римму, как Пигмалион, но получалось не сразу. Вот пример. Дядя Федул ездил иногда в Баку и покупал там по-дешёвке у браконьеров икру. А в Тбилиси Рива её понемногу продавала, в основном, соседям. Однажды она уронила на пол эмалированный таз, наполненный икрой, и острые как стёклышки осколки эмали прилипли к икре. И Рива не нашла ничего умнее, как перемешать икру, чтобы осколки не были бы видны, и так продавать эту смертельную смесь соседям.
Но дядя Федул, узнав об этом, сразу же строжайше запретил производить какие бы то ни было операции с икрой, и решил осторожно и понемногу съесть её, причём вместе со мной.
- Нурик, иди икру кушать! - звал постоянно дядя Федул, и мы садились на два табурета друг против друга, ставили между собой на третий табурет злополучный таз, и чайными ложечками, медленно, тщательно обсасывая каждую икринку, поедали 'смертельный' деликатес. При этом мы внимательно смотрели в глаза друг другу.
- Попался мне осколок, попался! - радостно произносил время от времени кто-нибудь из нас, вынимая изо рта эмалевый 'кинжальчик'. Не помню уже, доели ли мы этот таз до конца или нет, но икру, на сей раз, я окончательно возненавидел.
Как-то раз весной 1954 года дядя Федул решил определить меня на спорт и повёл на стадион 'Динамо' (бывший им. Л.П. Берия). Стадион был в двух кварталах от дома, и я с удовольствием пошёл туда с бывшим чемпионом - это было для меня почётно.
Заглянули мы в гимнастический зал - тренера не было, в зале борьбы - тоже, а в зале штанги тренер сидел на своём месте, и как оказалось, он был другом и 'соотечественником' дяди Федула; звали его Иосиф Шивц.
- Йоська, прошу тебя, сделай из этого стиляги штангиста! - сказал тренеру дядя Федул.
Я действительно в последние годы стал 'стилягой' - вызывающе одевался, носил волосы до плеч, а часы - на ноге, из-за чего одноклассники возненавидели меня ещё больше.
Йоська, подозрительно посмотрел на меня бычьим взглядом и велел подойти к штанге. Я, подражая тренирующимся спортсменам, поднял её на грудь и медленно выжал над головой - сказалась моя самоподготовка. Тренер взвесил меня - с одеждой я 'тянул' на 60 килограммов.
- Свой вес выжал с первого раза, это редко бывает! - удивился тренер, - можешь ходить в зал, только тряпки свои сними, - презрительно отозвался он о моих одеждах, - не раздражай ребят, а то побьют ведь!
Итак, я буду ходить в зал штанги! Мы с дядей Федулом радостные возвращались домой, он - что пристроил меня, а я - что появился шанс стать полноценным человеком, спортсменом.
Зайдя на веранду мы застали бабушку и Риву за разговором, в котором услышали последние слова Ривы:
- Да не еврей он, какой же может быть еврей - Фёдор, даже Федул, как его друзья зовут :
Фёдор Борисович мигом сунул большие пальцы рук подмышки и, отплясывая 'семь - сорок', дурным голосом запел частушку:
- Полюбила я Федула, оказался он - жидула!
Все расхохотались, а Рива стала шутливо бить мужа по спине, приговаривая:
- Заходи, жидула, в комнату, а то люди услышат, какие ты глупости поёшь! Ещё и взаправду решат, что ты - еврей!
Стиляга
В мае 1954 года произошли два основополагающих события в моей жизни - начало занятий штангой и первая настоящая, но неудачная любовь. Эти два события совершенно по-новому повернули мою жизнь. Занятия штангой, общение со здоровыми телом и духом товарищами, помогли мне почувствовать себя не только полноценным, но, я бы сказал, сверхполноценным юношей. Казалось бы, начитанный и умный отличник учёбы, да ещё спортсмен-силач с завидным телосложением - чем не предмет зависти для окружающих ребят!
А первая любовь, которая оказалась неудачной, не только без взаимности, но и с презрением со стороны объекта любви, всё поставила с ног на голову. К тому же, если говорить о любви, и об этом будет ещё сказано чуть попозже, я сам сделался объектом любви, но совершенно непонятной и, казалось бы, ненужной для меня. Эти противоречивые события обрушились на мою педантичную голову с такой силой, что не в состоянии философски оценить обстановку, я решился на суицид. Но до этого оставалось ещё целых два года :
С 12 до 14 лет, помимо домашней самоподготовки уже описанными выше способами, я имел ещё два рода любимых занятий, хобби, что ли, - стиляжничество и занятие химией. Стиляги в начале и середине 50-х годов прошлого века - это не нынешний панк или что-то в этом роде. Движение стиляг, как мне показалось, возникло на фоне робкого проникновения к нам западной, в первую очередь, американской моды и образа жизни. Это проникновение было искажённым - ведь получить правдивую информацию объективно мы не могли, а пользовались суррогатными источниками. Фильмами, чаще всего нашими об Америке, а не произведёнными в ней непосредственно, музыкой, которая прорывалась по 'вражеским' передачам и культивировалась кулуарно. Наши 'стиляги', чаще всего, имели смутное представление об американском образе жизни, моде, музыке, культуре, и просто пытались выразить свой протест затхлому постсталинскому времени.
Мне смешно, когда говорят о Хрущёвской 'оттепели' - я рос в это время и понимал, что жизнь в СССР в этот период становится просто безнадёжной. При Сталине существовала опасность быть арестованным, допустим за антисоветскую пропаганду. Но были и перспективы стать большим учёным, артистом, руководителем, не будучи комсомольским вожаком, партийным подхалимом, демагогом и т.п. Во времена Хрущёва и далее Брежнева, без членства в партии, без рабского вылизывания анальных зон у партийного и комсомольского начальства, можно было рассчитывать только на жизнь рабочей пчелы.
Я лично стал стилягой в знак протеста против удушающе-затхлой, буквально вонючей жизни молодёжи в то время. Может, я и был нетипичным стилягой по внутреннему содержанию, но внешнее сходство старался соблюсти на 100 и даже более процентов. Начну сверху вниз. Волосы у меня были гладкие, почти до плеч, с загнутыми кверху концами (я их загибал горячими щипцами), чтобы причёска была похожа на Тарзанью. Тогда все стиляги подражали Тарзану-Вайсмюллеру в причёске; серия фильмов о Тарзане была тогда супермодной. Но, в отличие от Тарзана, я носил длинные бакенбарды и тонкие усики. Плечи у меня, в отличие от других стиляг, были и взаправду широкие, но жёлтый клетчатый пиджак, который я сам заказал портному, был с каррикатурно большими 'липами' - накладками на плечи. Низ пиджака плотно обтягивал бёдра, а на красном галстуке из клеёнки я сам нарисовал масляными красками пальму с обезьяной на ней.