Страница 124 из 231
Дело в том, что я ещё в ЦНИИСе разработал магнитную подвеску вращающихся тел и запатентовал её (получил авторское свидетельство). Ко мне как-то обратился Ленинградский электромеханический завод (ЛЭМЗ) с просьбой внедрить эту магнитную подвеску на электросчётчиках - там вращающийся диск сильно изнашивал опоры. А на кафедре физики у Люды было помещение, вакуум-насосы, маленькие кольцевые магниты.
Люда заинтересовалась предложением и согласилась поработать со мной по науке. Ну, и, разумеется, мне было удобнее заходить к Тамаре в гости - Люда и для меня стала 'своим' человеком.
Мы с Тамарой стали неразлучны, и всюду ходили вместе. Про нас даже шутили в институте: 'Мы с Тамарой ходим парой'. Я заметил ряд чёрточек характера Тамары, которые считал очень ценными для человека, и это утвердило во мне былую приверженность тем же принципам. Она было до педантичности точна. Мы однажды назначили встречу на скамейке у гастронома в пять часов вечера. Я пришёл даже заранее, но, как в Тольятти часто случается, внезапно началась гроза. Я заскочил в гастроном, и решил, что Тамара сделает так же. Но в магазине, я её не увидел, а когда минут через десять гроза прошла, и я вышел на улицу, то к своему удивлению увидел Тамару всю промокшую на скамейке. Она с презрением посмотрела на меня и спросила:
- Где и на который час мы назначили встречу?
Как я ни оправдывался, какие ни приводил доводы, она всё повторяла и повторяла свой вопрос, пока я не попросил прощения и не обещал: 'Больше не повториться!'. И я до сих пор остаюсь верен этому обещанию, правда, уже не с ней.
И ещё один случай - как-то я обещал Тамаре проделать некоторую работу и не успел закончить её к сроку. Она мне выговорила, как мальчишке: 'Не можешь выполнить - не обещай!'. Я решил 'отомстить' ей, и как-то 'подсунул' тоненький проспект фирмы на немецком языке. Попросил перевести за вечер, хотя бы вчерне. Там было страницы четыре с графиками, и Тамара обещала утром часам к одиннадцати принести перевод на кафедру. А проспект изобиловал такими терминами по магнетизму, что его и по-русски-то неспециалисту не понять.
Заранее предвещая победу, я прихожу точно к одиннадцати часам на кафедру к Тамаре и вижу её за своим столом, утомлённую и злую. Она брезгливо протянула мне проспект с вложенным туда переводом и сказала, что, так как она работала всю ночь и устала, то наша сегодняшняя встреча отменяется. Еле уговорил её не 'казнить' меня столь жестоко! Я гордился этими чертами моей Тамары, но, по правде говоря, стал её немного побаиваться. Что не так - разнос неминуем!
С этой точностью, пунктуальностью, педантизмом и аристократизмом совершенно не вязалась другая черта её характера, даже не знаю, имеет ли она определённое название. Вот идём мы по улице: например, встретив у общежития, я её провожаю до института. И вдруг она останавливается и, вся зардевшись, говорит: 'Я больше не могу! Придумай что-нибудь!' Я, уже понимая, о чём речь идёт, предлагаю ей пойти обратно в общежитие, но она отказывается: 'Люда дома, а мы её уже вечером отправляли гулять!'. Предлагаю зайти ко мне в комнату, но и это её не устраивает - эта постель, видите ли, 'видела' других женщин! Да я уже несколько раз менял бельё, но это для неё не довод.
И мы бросаемся во дворы искать погреба с незапертым входом, и там, под капающим потолком, рискуя каждую секунду увидеть хозяина с ведром картошки, стоя, по-быстрому делаем своё дело. Но моменты были незабываемые - например, если капало сильно, то я накидывал Тамаре на голову свой пиджак!
А однажды, когда мы такого погреба не нашли, она просто потребовала, чтобы мы зашли в старый двухэтажный дом. Поднявшись на второй этаж, я должен был стучать в дверь, и, если откроют, то спросить, живут ли здесь Петровы, и уйти. А если никого нет дома, то мы взламываем дверь, и 'по-быстрому' делаем своё дело. Я аж побледнел от страха, что мне придётся сейчас выбивать чужую дверь, но, видя глаза Тамары, я понимал, что сейчас буду делать это. Спасла положение железная лестница на чердак и незапертый люк. Там оказалось даже лучше, чем в погребе - по крайней мере, с крыши не капало. 'Если спросят, что мы делали на чердаке, говори - пожарная инспекция!' - шепнула мне перед выходом Тамара. Но никто ничего не спросил.
Просто удивительно, что некоторое подобие такого сексуального нетерпения, я наблюдал только у Тамар - преподавательниц иностранных языков; у других Тамар ничего подобного не замечалось:
Но всё о Тамарах, да о Тамарах: А как же Наташа Летунова, что она, так и не встретилась больше на жизненном пути Нурбея Гулиа? Да нет, встретилась, но в своём обычном амплуа. Так, мельком, мы, конечно, виделись и в институте и на улице. Кивали друг другу, здоровались, но не останавливались. А тут вдруг на улице подбегает ко мне сзади Наташа, и прикрывает глаза ладонями.
- Тамара? - не сомневаясь ни на йоту, спрашиваю я.
- Тебе всё Тамару подавай, а Наташа не подойдёт? - без тени грусти или аналогичного чувства, проговорила смеющаяся Наташа, уже 'подшофе'. - Я тебе всё прощаю, - великодушно сообщила Наташа, - ты променял меня на достойную кандидатуру, она - первая красавица в нашем городе, и мне не стыдно за твой выбор. Я вынуждена отступить перед более сильной соперницей! - напыщенно проговорила Наташа. А потом запросто добавила:
- Зайдём ко мне, выпьем на дорогу, я улетаю до осени в Казань, устроила себе туда 'повышение квалификации'. Если не веришь - вот билет!
Я внимательно осмотрел билет на самолёт до Казани, вылет из Курумоча в 1930. До Курумоча часа полтора, очереди и прочее - ещё час, то есть в пять часов вечера уже надо выходить из дома. А сейчас - три; ну, думаю, можно зайти по старой памяти, тем более до дома недалеко.
Взяли чего надо, поднялись. В квартире изменения минимальные, даже матрасы, и те лежат на полу.
- Ну, Нурбей, держись, помни, что ты любишь самую красивую девушку города, не опозорься, - убеждаю я сам себя, - может, Наташа затеяла провокацию!
Но провокацией тут и не пахло, а пахло тривиальной пьянкой. Выпили бутылку, закуски почти нет, Наташа только рукой махнула. Я же гордо показал ей свою справку, которую хранил в паспорте. Она потянулась за второй бутылкой, я её пытался ей не давать, но Наташа послала меня подальше, и отпила ещё. Я же ко второй бутылке даже не прикасался. Время - половина пятого. Наташа положила голову на стол; я приподнимаю её, мну уши (так поступают обычно для отрезвления), обдуваю газетой.
- Сейчас пойду, Нури, только дай на дорогу в туалет зайти! - взмолилась она. Я и дал. Проходит четверть часа, она не выходит. Стучу, зову - нет реакции. Ну, думаю, криминалом попахивает! Ногой вышибаю дверь - моя 'бывшая' сидит на унитазе со спущенными трусами и : спит! Да, да - с храпом! Трясу за плечи, приподнимаю, - никакой реакции, только шёпотом послала меня на три буквы.
Что ж, я и оставил её досиживать. Написал 'объяснительную записку', оставил на столе и вышел, захлопнув за собой дверь. Конечно же, она на самолёт опоздала. Но вылетела на следующий день. Подумаешь, всего делов-то!
Дела околонаучные
Заручившись поддержкой Люды, а главное, её заведующего кафедрой Александра Дмитриевича Каратаева, я заключил хозяйственный договор с ЛЭМЗом на модернизацию электросчётчиков. Стоимость договора - десять тысяч рублей, да ещё они дали для опытов три счётчика. Перечислили аванс - две тысячи пятьсот рублей. И дело пошло.
Всё свободное от занятий дневное время я проводил на кафедре физики, работая в лаборатории. Люда, у которой было много 'производственных' связей, помогала в изготовлении деталей. Магниты было очень хрупкими - они изготовлялись из феррита бария; обрабатывались лишь шлифовкой и электроискровым способом.
Три подвески дисков счётчиков были изготовлены меньше, чем за месяц. Сопротивление вращению уменьшилось раз в десять. Ещё бы - опоры в виде иголок (кернов) едва касались своих гнёзд и не несли никаких нагрузок. Всю тяжесть диска воспринимали силы отталкивания магнитов.