Страница 114 из 231
Глупо улыбаясь, я снял 'галстук', бросил его на койку и пошёл за Геной. По дороге Гена сообщил мне, что он меня знает - что я новый доцент с теоретической механики, и что дама, которая у них в гостях, тоже живёт в нашем общежитии - она доцент с кафедры химии.
Мы зашли в комнату Гены, где за столом пили чай две женщины - одной лет двадцать, другой лет на десять больше. Я представился дамам и сказал, что у меня со стены свалилась тяжёлая полка с книгами и чуть было не зашибла меня.
- Я - Лена, - сообщила молодая женщина, работаю на 'Иностранных языках', а это - и она кивнула на женщину постарше - Наташа Летунова, она работает вместе с моим мужем на 'Химии'.
- Выпейте чаю! - предложила она.
- А как насчёт водки, у меня есть бутылочка? - осторожно спросил я.
Лена замотала головой, а Наташа заинтересованно посмотрела на меня огромными голубыми глазами и ответила неожиданной фразой:
- С большим и толстым удовольствием!
Голос у Наташи был низкий и хрипловатый. Мы встретились с ней взглядами, и я понял, что она - наш человек! Я сбегал наверх за бутылкой и 'мухой' спустился вниз. Лена достала из шкафа два яблока и нарезала их; поставила три рюмки - мне с Наташей и Гене, сама она не пила совсем.
- Давайте выпьем мой любимый тост - за жизнь! - предложил я, - по-еврейски это звучит так - 'лехаим!'.
Гена внимательно посмотрел на меня, хитро улыбнулся и пригубил рюмку. Наташа выпила залпом; я медленно и с удовольствием отхлёбывал водку - в голове у меня был ураган. Лена захлопала в ладоши и спросила, не еврей ли я (потом я узнал, что она сама - еврейка)?
- Учусь этому! - загадочно ответил я.
Гена весь вечер допивал свою рюмку, а остальное выпили мы с Наташей. По её реакции на знакомство со мной, я понял, что 'встретились два одиночества'. Она стала называть меня 'Нури', а я, её - 'Натой'. Вскоре она захотела спать и попросила проводить её; я заметил, что Наташу сильно 'вело'.
Провожать оказалось недалеко - она жила на первом этаже в конце коридора. Наташа отперла дверь, и, отворив её, быстро протолкнула меня в комнату, видимо, чтобы не заметили студентки. Затем она заперла дверь уже изнутри, но свет зажигать не стала. Достаточно света проникало через два окна, завешанные газетами. Наташа без обиняков обняла меня за шею и поволокла к постели, которая уже была разобрана. Всё это казалось мне какой-то фантастикой или сном, но я решил, что так, видимо, это и должно быть - судьба!
- Делай со мной, что хочешь, но только обещай, что не будешь звать меня замуж! - прошептала мне прямо в ухо Наташа, когда мы уже фактически выполняли супружеские обязанности.
- Торжественно клянусь - не буду! - прерывисто дыша, обещал я.
Интуитивно я почувствовал, что уже скоро Наташа собирается нарушить тишину, и прикрыл ей рот ладонью. Звуки получились сильно приглушёнными.
- Проклятые студенты! - успела только, задыхаясь, прошептать Наташа, как ей пришлось 'глушить' уже меня.
И вот мы как рыбы, вытащенные из воды, лёжа на спинах, пытаемся дышать, беззвучно открывая рты. Студенты, вернее, студентки не дремлют! Им интересно всё, чем занимаются их доценты! В голове моей всё постепенно 'устаканилось'.
- Да, висеть бы мне сейчас с вываленным набок языком, не порвись пояс! - не давала мне покоя эта одна-единственная мысль. - Никаких суицидов больше, что бы ни случилось! - поклялся я сам себе. Заклялась, как говорят, свинья на помойку не ходить!
Предательства
Время от времени я заходил-таки на кафедру, чтобы сотрудники меня не забывали. Кроме преподавателей на кафедре работали три лаборанта - женщина-секретарь, жена доцента с соседней кафедры, а также двое мужчин - безногий ветеран войны Менадр Евстратович Олеандров (Поносян постоянно путал и называл его 'Олеандр Менандрович'), и молодой, чрезвычайно мрачный и молчаливый парень - Коля Мокин - пришедший только что после армии.
Когда на кафедре было много сотрудников, я веселил их анекдотами, которых помнил множество. Народ хохотал, только один Коля Мокин сидел молчаливый и мрачный, даже не улыбался, хотя анекдоты внимательно выслушивал. Но вот я перешёл к анекдотам на армейскую тематику. Рассказываю один из них: 'Солдат, слушающий анекдот, смеётся три раза: когда рассказывают, когда поясняют, и когда доходит. Офицер смеётся два раза: когда поясняют и когда доходит. Генерал смеётся только один раз: когда поясняют - до него не доходит!'.
Ну, все посмеялись, а Коля всё сидит мрачный, сдвинув густые брови, о чём-то думает. Прошло минут пять, все уже забыли об анекдоте, как вдруг стены кафедры сотряс громоподобный смех Коли, чего раньше от него никто и не слышал.
- Ха, ха, ха! - громко смеялся Коля, а потом, закончив смеяться, отчётливо сказал: - Да, Нурбей Владимирович, вы не лишены чувства юмора!
На этот раз стены кафедры сотряс коллективный гомерический смех всех сотрудников, длившийся так долго, что к нам в дверь стали заглядывать из коридора. Когда я уходил, Григорий Арамович, провожая меня до вестибюля, сказал напоследок:
- Как весело с тобой, будто находишься в родном Ереване! Зашёл бы в гости, так хочется выпить с кавказским человеком!
Мне и самому хотелось выпить с коллективом - Абросимовы (это Гена и Лена) почти не пили, а вдвоём с Наташей пьянствовать скучно, хотя мы и делали это каждый день. И я спросил у Поносяна, можно ли мне прийти с подругой из нашего же вуза, на что получил резко положительный ответ. Когда я сообщил Наташе, что мы приглашены к Поносяну в гости, она отнеслась к этому настороженно.
- Ты хорошо его знаешь, ведь к выпивке у нас в институте особое отношение - почти сухой закон?
Я слышал, что 'дядя Абраша' нетерпимо относится к пьянству, на партсобрании разбирали даже чьё-то 'персональное дело' за выпивку - об этом гласило объявление в вестибюле. Но мы ведь идём к кавказцу, почти к родственнику!
Заложив три поллитровки в карман кожаного пальто, подпоясавшись отремонтированным поясом, и взяв под руку мою Наташу, я отправился в гости к Поносяну. Он жил, как я уже говорил, в преподавательском общежитии, но как оказалось, в одной комнате с другим доцентом, молодым и общительным Гавриловым с кафедры философии.
Мы перезнакомились друг с другом, я вытащил три бутылки из одного кармана, что поразило хозяев, и мы начали выпивать. Почему-то Поносян после первой же рюмки пить отказался - привык, говорит, к вину, да и вообще сегодня печень побаливает. Наташу это опять же насторожило, но я шепнул её на ухо: - больше останется!
Пили, в основном, я с Гавриловым, да и Наташа - чуть-чуть. Как поётся в песне, 'выпили мы пива, а потом - по сто, а затем начали - про это и про то!' Коснулись мы того, что в институте - одни евреи. Поносян заметил, что почти все заведующие кафедрами - евреи, что нам здесь ничего не светит; он сам, например, собирается получить квартиру и снова тут же вернуться в Ереван.
- Так что, если ты собираешься получить кафедру, - забудь об этом, найдут какого-нибудь еврея! - доверительно сказал мне Поносян.
- А как же Абрам обещал мне через полгодика? - возмутился я.
- Да он всем обещает, и мне обещал то же самое! - признался Поносян.
И тут меня понесло - я и так, и этак поносил ректора, а за ним и всех институтских евреев. Даже затронул ректорскую маму, чего, правда, сам не помню.
- А какой он развратник - ты себе не представляешь! - добавил Поносян. - Был, понимаешь, в санатории в Кисловодске, да не один, а с молодой любовницей - вот с их кафедры, - и Гриша указал на Гаврилова. Тот засмеялся:
- Ну и шутник же ты, Гриша, да ей ещё тридцати нет, не верю!
- - У меня доказательства есть - фотографии! В том санатории мой двоюродный брат работает, вот он их и сфотографировал на память. А потом фотки эти мне передал, узнав, где я работаю. - Если будут обижать - покажешь, - говорит!
- Но когда Гаврилов посерьёзнел, Гриша рассмеялся и превратил всё в шутку.