Страница 25 из 75
- Ладно, понял, не хочешь это обсуждать. - отвечает снисходительно. - Что там с токал Рустама?
- Ну что с токал, папа? – усмехаюсь я. – Стандартный суп-набор. Ты же сам знаешь, - любому другому человеку за такой завуалированный стеб давно бы уже не поздоровилось. Потому что ни один казахский отец не позволит дочери так с собой разговаривать. Но мне великий и ужасный Талгат Балгабаев многое прощает. Наверное, все из-за чувства вины.
- Снова язвишь? – чувствую недовольство в голосе.
- Снова.
- Что думаешь делать? – начинается наш словесный пин-понг – вопрос-ответ.
- Разводиться.
- Девочки?
- Заберу с собой.
- Он сам что?
- Не хочет. Клянется в вечной любви.
- Веришь?
- Ты сейчас серьезно? Я такие клятвы еще в 16 лет слышала и поняла, что они не работают.
На том конце провода слишком громко молчат и думают. Конечно, он ничего не ответит на мой выпад.
- Мне вмешаться?
- Пока не надо. Я могу разобраться сама.
- Вернусь через неделю, поговорим
- Поговорим, - спокойно соглашаюсь я.
- И давай без самодеятельности! – предупреждает он.
- Ну конечно. От тебя попрошу того же.
- А что я? - чувствую, что ухмыляется. – Я вообще на Мальдивах.
- Одно другому не мешает, папа. Но поговорить все равно надо.
- Хорошо. Только ради тебя пока ничего не буду делать…
- Но?
- Но я могу и передумать.
- Набери меня, когда будешь в городе. Встретимся, чаю попьем, - прошу я спокойно. Пока я знаю, что отец меня послушает. А дальше буду действовать по ситуации.
- Ладно. Береги себя, - папа смягчается.
- И ты! Детям привет, - специально не упоминаю его жену. Чисто из вредности.
- Передам.
- Пока.
Отключаюсь. Я прекрасно знаю возможности Талгата Баглабаева, учитывая, что сейчас у них с моим мужем одно общее дело, связанное с нефтеперерабатывающим заводом. Однако они зависят друг друга. Правда, Рустам и его отец в большей степени. У меня есть определенные мысли на этот счет, но они слишком страшные, чтобы озвучивать их.
Подул легкий ветерок, зашелестела листва на деревьях и кустах. Я закрыла глаза и начала размеренно дышать, чтобы утихомирить разбушевавшиеся эмоции.
- Знал, что найду вас здесь, - послышался голос Арсена Ильясовича.
Я открыла глаза и улыбнулась ему.
- Мне здесь очень нравится.
- Я заметил. Присяду? – спросил он.
- Конечно.
- Ну слава Богу, - усмехается он. – А то в первый раз вы извелись из-за того, что я сел на вашу скамейку.
- Простите, пожалуйста, - краснею и прижимаю ладони к щекам. – Мне жутко стыдно. чувствую себя снобом.
- Все нормально, - снова улыбается он. – Я пошутил. Кстати, - Арсен Ильясович достает из кармана голубую плитку Казахтанского, - шоколадку?
- А мне можно?
- Если только одну дольку, - доктор надламывает шоколад и только потом разворачивает обертку.
- А вы знаете, я очень люблю Казахстанский шоколад, - беру маленькую дольку и с наслаждением надкусываю. – Ммм, как я соскучилась по сладкому.
- Я тоже его люблю. Может, это самообман, но шоколад хорошо влияет на работу мозга.
Сидим в тишине. Каждый думает о чем-то своем.
- Айлин, - Арсен первым прерывает молчание, - хотел извиниться за тот случай с вашим мужем. Это было непрофессионально.
- Бывшим, - хмыкаю я, и Арсен удивленно смотрит на меня.
- Муж скоро станет бывшим. Мы разводимся.
- Мне жаль, - доктор отламывает еще один кусочек.
- Это неизбежно. Хотя и неожиданно, - пожимаю я плечами. – Вы женаты?
Я вдруг понимаю, что мне интересно узнать, есть ли у него возлюбленная, жена, или бывшая.
- Вдовец, - спокойно отвечает он, а у меня все внутри сжимается от грусти и неловкости.
- Простите, пожалуйста, - только и могу прошептать я.
- Все нормально. Вера умерла пять лет назад.
- Красивое имя.
Арсен ничего не отвечает, а просто опускает голову и улыбается. Я понимаю, что он сейчас вспоминает любимую жену. Сижу молча и не мешаю ему, но не могу отвести глаз от его красивого лица и глаз, наполненных светлой грустью.
- Мне пора возвращаться, могу вас проводить до отделения, - доктор встает и протягивает мне руку.
- Да, я тоже уже собиралась идти.
Арсен Ильясович медленно ведет меня под руку, так как мне временами еще больно. Мы проходим мимо круглой беседки с голубым куполом, и он, показывая на нее, говорит:
- Мы здесь любили сидеть летом, когда я дежурил по воскресеньям. Вера приносила мне обед из дома и ждала, пока я освобожусь. Иногда долго ждала, если я был на операции.
- А какой она была? – мне правда очень интересно узнать, что же за женщина так прочно поселилась в его сердце.
- Вера спешила жить. Я это только сейчас понял. Она была очень деятельной, увлекающейся, активной. Даже лекции у нее всегда были интересные, она всегда чертила какие-то схемы, диаграммы. Вера преподавала менеджмент в университете. И умерла даже на работе, во время занятия. Аневризма разорвалась.
Голос его дрогнул, а у меня сердце ухнуло вниз и заныло. Ну неужели можно так любить человека? Я ведь тоже любила и думала это взаимно. А сейчас кажется, что я ничего не знала о чувствах.
-И еще она все доводила до конца. Даже, когда ничего не получилось. Вначале нашей семейной жизни решила мне бешбармак (национальное казахское блюдо из теста, лука, мяса конины) приготовить. Все у моей мамы узнала. Но потом столько муки извела, потому что тесто не получалось. А покупное варить не хотела. Говорила: ну ты же любишь, чтоб по-настоящему. И пока не сделала идеально не успокоилась. Хотя я ей твердил: "Вера, остановись!" А она:"Нет, я же казахская келин (невестка). Ты будешь мной гордится", - он с такой нежностью рассказывает о жене, что у меня начинает болеть душа.
- Как вы пережили ее смерть? – как бы я не прикрывала своего волнения, оно все равно чувствуется.
- Плохо. Меня тогда в отпуск отправили, и я из дома не выходил, на звонки не отвечал. В квартире такой свинарник устроил. Детей у нас, к сожалению, не было. Хотя я бы очень хотел, чтобы на земле жила ее частичка, - он тяжело и шумно вздохнул. – В общем, ко мне приехали мама, брат и сестра. А я не открывал. И брат стучал в дверь и орал, что вышибет. Пришлось открыть. Брат меня тут же под душ поставил, потом побрил, я же так оброс. А мама с сестрой квартиру выдраили, кушать приготовили. А потом постепенно начал в себя приходить. Сейчас уже не так больно думать о Вере. Наверное, это есть состояние светлой грусти. Когда теряешь любимого человека, любовь к нему никуда не уходит. Она трансформируется.
- Но все равно смерть близкого так рано - это страшно. И я вас понимаю. Несколько лет назад я потеряла малыша на позднем сроке, - сказала я на удивление спокойно. – Пять месяцев. Мы даже имя придумали. Я тогда сильно сдала, очень переживала. Наверное, тогда и наступило начало конца.
- Мне очень жаль, - искренне прошептал он.
Мы не заметили, как дошли до корпуса. Арсен помог мне подняться по ступенькам, а я на несколько секунд задержалась на последней, ощутив покалывание в боку. Он обернулся, и в это мгновение луч августовского солнца упал на его лицо. Я, кажется, разучилась дышать. Арсен посмотрел на меня не так, как раньше. Не так, как врач, спасший свою пациентку. Меня это смутило и напугало, потому что я все еще замужняя женщина, которая только месяц назад не представляла себе жизни без мужа. А теперь я чувствую себя девчонкой, краснеющей от того, что мальчик обратил на нее внимание. Словно мне снова 15.