Страница 16 из 117
— Поезд пропустим и дальше пойдем, — сказал мастер.
— Что ж, пропустим, — согласились мужики.
Кто хворост начал собирать, кто на реку — лунку рубить, чай сварить решили. Место сподручное передых устроить.
Лом уж по мосту марширует, ковыряет круглым носком валенка каждую шпалу да рельсы пинает. Так просто, от нечего, как говорят, делать. И вот видит: рельса лопнувшая, и сместилось место разрыва. Пощупал рукой, обсмотрел внимательно, понятно, что старая трещина, не заметили просто раньше. Бежать, бригадиру о находке доложить, как положено, времени нет, потому как знает Лом, что поезд уже где-то на подходе. Да вот же и слышно уже за поворотом. Помчался что есть духу навстречу. Валенки большие, запинаются, дух захватывает, в груди чо-то сдавливает, а он бежит, стягивая на ходу фуфайку ватную, дальше и шапку бросил. На кривой поезд враз намалевался во всей своей красе. Дал "остановку" Лом и свалился в сторону, отполз по снегу подальше. Над самой головой оглушило его трубным гудком, заскрипели тормоза, сыпануло искрами из-под колес. "Экстренное торможение включил", — потеплело в груди, даже задышалось легче.
Бригадиру тогда сам министр именные часы вручил "за предотвращение крушения". Лому тридцать рублей к премии прибавили.
Так везде Лом неприметный, еще и поддергивают кому не лень. И тут в общаге тож.
— Ты бы женился, Лом, Варька вон сохнет по тебе, а ты…
Женитьба еще одна опостылевшая тема. Варька такая же, как и он. Натуры схожие, вот и травят то его, то Варьку. Больше бы молчали, может, давно бы дело сделалось.
…Лом сопит пуще прежнего. Ужин готовит — продукты-то общие. Лапшу сварил, с тушенкой смешал, луком жареным заправил… Холостяцкое блюдо — быстро и сытно.
— Айда кушать! — скупо обронил.
— Ты, Лом, не обижайся, — мягко говорит за ужином Санька, понимая, что достали уже Дмитрия, — но заявление напиши да оставь вахтерше. Она и получит за тебя. Все равно там уже нечего примерять — одни сорок третьи остались. Ты какой носишь?
— Сороковой, — глухо ответил Лом и засопел.
"Сорок первый еще куда бы ни шло, — подумал Митька Лом. — Хлябать, однако, будут. Ну, ничего, портянки подмотаю — только теплее будет", — стал тешить себя и улыбнулся.
— Чо лыбишься, ешкин кот, портянки подмотаешь, — словно угадав мысли Лома, мотнул головой Санька, — чудак человек.
Попили чаю с твердыми, как кирпичи, пряниками. Лом убрал со стола посуду, Санька стал сметать крошки. "Вахтерше нельзя доверять… Она курящая". Курящих женщин Лом не любил. Он до северов никогда не видел женщину с сигаретой. Только в кино. И то думал, что это специально делают, чтобы вызвать противность к отрицательному персонажу, а так, в жизни, женщина курить не может. "Как же доверишь вахтерше. Она еще два левых возьмет. Несерьезная… А Иван Иванович, кладовщик, тоже хорош. Он что, не знает, что я поздно с работы прихожу? Мог бы дождаться… "
— Слушай, Лом, теперь без шуток: напиши заявление. — В голосе Саньки не было обидных ноток.
Лом долго искал листок бумаги в своей тумбочке. Нашел старую, затертую тетрадь, непослушными пальцами неровно оторвал лист. Нашел ручку, сел спиной ко всей компании. Долго смотрел в окно. В темном стекле отражалось его худое лицо с наморщенным лбом. Испарина проняла виски, загорело в мозгах. "Легче смену отмахать, что б его… это заявление". Он не знал, как начать.
Все уже давно ходят в сапогах, а у него сапог нет. Ему нужны сапоги, потому что только у него нет сапог. Уже зима… Как же он один без сапог останется? Обидно… Все вроде понятно, но то на словах… А это ж написать надобно. Не привыкла рука бумагу марать.
Друзья смотрели на его сгорбленную спину. Никто даже не хихикнул, не шелохнулся, боялись спужнуть. Заупрямится — потом без сапог останется.
Вдруг голова Лома встряхнулась, в его фигуре появилась решительность, и он стал корявым почерком писать:
"Заявление". Долго думал, чесал ручкой затылок. "Скока можна без сапог. Прошу сказать Ивану Ивановичу пусть дождетца". Поставил подпись: "Лом" с закорючкой. Непослушные пальцы разжались, ручка выпала, покатилась в сторону окна, но Лом ее не видел. Его душа предчувствовала что-то важное и значимое. Такой душевный порыв он испытывал редко, обычно перед очередным зигзагом судьбы.
Вдруг он представил себя в сапогах, рядом с Варей… Оглянуться не посмел: вдруг исчезнет… За его спиной никто не шелохнулся.
Лом громко выдохнул, как после тяжкого испытания, плечи его безвольно упали. Он, улыбаясь, медленно сложил листок вчетверо, сунул под подушку и лег спать.
МАРИНА ЯКОВЕНКО
Растопила печку, Засветила свечку. Попрошу у Бога Я совсем немного:
Чтобы детям нашим, Ваням и Марьяшам, Не забыть дорогу К отчему порогу.
www
Вороной косач на деревине Сеголеток песням обучал. Ток весенний, ток тетеревиный, Бормотал, чуффыкал и журчал.
Ветер хрустнул веточкой кедровой — Всколыхнулась огненная высь! Лирохвосты были краснобровы… Жили-были, да перевелись.
ЯКОВЕНКО Марина Игнатьевна родилась в Иркутской области. Окончила ИГУ. С 1990 года работает директором социологического центра "Мнение", кандидат социологических наук, председатель Иркутского отделения Российского общества социологов. Автор сборников стихов: "Шафраны", "Цветы морозом схвачены". Публиковалась в журналах "Наш современник", "Сибирь". Живёт в Иркутске
Ветер спрашивал меня:
— Как тебе живётся? Отвечала я ему:
— Мне ещё поётся.
Ветер змейкой вихри вил И за мною гнался:
— Ну а кто тебя любил, Кто тебе достался?
Отвечала я ему:
— Многие любили
И сваты не раз на дню В дом к отцу ходили.
— Но одна-то почему? — Не унялся ветер.
— Ждёшь кого ты в терему — Дотемна весь вечер?
— Любопытным ветер стал, Задаёт вопросы,
А забыл, как помогал Расплетать мне косы…
Я не меняла адрес. Жила себе, жила. Чинила старый парус. Строгала два весла.
Встречала буйность весен, Любила свою Русь. Все бабушкины песни Я знала наизусть.
Я предков почитала, Растила дочерей И с молоком впитала, Что нет страны милей.
Бывает, что ругаю, Но за тебя держусь, Поклон тебе, родная, Моя святая Русь!
Тишиною встретила деревня, Носится босая детвора. Вдоль дороги скошена трава, Сложены в поленницы дрова.
Пахнет сладко: клевером, горохом, Мак краснеет с берега реки. Полегоньку дышат — на полвздоха, Греются на брёвнах старики.
Кузница стоит в чертополохе, В свалках деревенские зады. Радуются, прыгают сороки Возле первой свежей борозды.
На лугу пасётся кобылица, Табуном за нею — облака. Жеребёнок вдоволь нарезвился, Ищет вымя — тычет мать в бока.