Страница 26 из 61
Глава 21
Ульвургын покрикивает на собак, и упряжка, набирая ход, мчится по первому снегу у самой кромки морского прибоя. Снег еще не успел слежаться. Невесомый, пушистый и белоснежный, как лебяжий пух, он покорно ложится под полозья нарт, безжалостно кромсающих его белизну и оставляющих позади серые глянцевые бороздки.
Ульвургыну весело. Ему хочется петь, но встречный ветер бросает в лицо снежинки, и каюр только довольно смеется. Сегодня, наконец, сбылась его мечта – в нартах лежит новенький винчестер и патроны к нему.
Ульвургын уже не молод, однако он до сих пор лучший охотник в стойбище. А что за охотник без хорошего безотказного оружия? Долго Ульвургын собирал шкурки песцов и горностаев, чтобы сторговать себе в фактории американца Олафа Свенсона винчестер. Очень долго.
Сколько плиток чая, сколько муки, сахара и соли можно было выменять за эти меха, но Ульвургын стоически преодолел искушение и теперь радуется своему приобретению, как маленький умка, впервые в своей жизни вышедшей из берлоги.
Неожиданно каюр схватил остол и воткнул его с размаху между полозьев нарт. Собаки в азарте рванули раз, другой, затем смешались в кучу и с яростным лаем и рыком сцепились друг с дружкой. Но Ульвургын и не подумал восстановить мир и порядок в упряжке: вытаращив глаза, охотник с удивлением уставился на мужчину в изодранной меховой парке, казалось, вынырнувшего из-под снега. Мужчина стоял молча, слегка пошатываясь, и смотрел куда-то поверх головы каюра. И это был человек с белой кожей.
«Может, он напился той воды, что веселит?» – подумал Ульвургын. При особо удачных сделках помощник Свенсона, рыжий Макларен, заправлявший делами фактории, угощал охотников-чукчей такой чудесной водой. Она хранилась у него в металлических запаянных банках и стоила очень дорого. Но, присмотревшись, Ульвургын заметил то, что на первых порах упустил из виду: чуть поодаль, за пригорком, стояли нарты, и в них были запряжены всего четыре отощавших пса. Они лежали на снегу обессилевшие, тяжело дыша, безучастные ко всему происходящему. А их хозяин был вовсе не пьян, только голодный, обмороженный и смертельно уставший…
В яранге Ульвургына тепло и уютно. Сам каюр сидит у входа на оленьих шкурах, сложенных стопкой, и неторопливо курит трубку. Посреди яранги горит костер. В котелке, подвешенном на длинной палке с крюком на конце, варится оленина. Ленивый дым медленно уползает через отверстие в конусообразной крыше.
Жена каюра, толстая Рынтынэ, чинит одежду, ловко орудуя костяной проколкой. Возле нее примостилась дочь, совсем еще юная Вуквуна, первая красавица в стойбище. Она чему-то улыбается, изредка украдкой посматривая в сторону гостя, белого господина, – укутавшись в меха, он спит, чуть слышно посапывая.
Ульвургын тоже время от времени бросает на него взгляд, при этом, замечая улыбку Вуквуны, хмурится – ему не нравится легкомысленное поведение дочери.
Проснувшись, Кукольников некоторое время не мог сообразить, где он находится. Только услышав покашливание каюра, ротмистр вдруг ясно и отчетливо припомнил события последних недель. И даже чуть слышно застонал: его, одного из лучших сыскных агентов Жандармского корпуса, обвел вокруг пальца (да еще как ловко!) простой и недоумковатый казак Христоня! Он ушел вечером на одном из привалов, выкрав часть золота, разложенного предусмотрительным Кукольниковым по небольшим мешочкам из замши; ротмистр связал их ремешком и пристроил вместо пояса под рубаху.
Вестовой Деревянова подстерег момент, когда Кукольников, педант и чистюля, раздевшись догола, решил искупаться в неглубоком озерке. Христоня подкрался незамеченным к одежде ротмистра, оставленной на берегу, и подменил содержимое трех мешочков обыкновенным песком и мелким галечником. А затем был таков.
Когда Кукольников хватился казака, уже стемнело, а потому искать в потемках беглеца, да еще в дикой нехоженой тайге, не имело смысла. Только спустя сутки, нечаянно обнаружив подмену, понял Кукольников хитроумный замысел Христони, который рассудил на удивление мудро, прихватив с собой только часть золота. Забери он все, ротмистр сразу же обнаружил бы пропажу, а значит, шанс замести следы, оторваться от неминуемого преследования, у казака был мизерный.
«Кончать надо было его, сразу кончать! Экий негодяй… Ну, попадешься ты мне…» – Кукольников нащупал рукоять нагана, крепко сжал.
Отпустило. Мысли постепенно очистились от мутной пены неприятных воспоминаний, приобрели необходимую ясность, стройность и последовательность.
«Надо уходить за границу. Пора. Рядом фактория. По словам этого туземца, скоро туда должна прийти шхуна. Нужно не прозевать. Иначе северные ветры пригонят к берегу льды, и тогда придется ждать до весны или пробираться на Аляску через пролив. Не хотелось бы…»
Море волновалось; похоже, близилось штормовое ненастье. Олаф Свенсон, дюжий русоволосый детина, озабоченно всматривался в недалекий берег и прикидывал, как скоро шхуна укроется от непогоды в небольшом заливчике, где располагалась одна из его факторий. Он недавно сбрил бороду, повинуясь очередному своему капризу, и теперь ежеминутно тер на удивление белую, женственную кожу щек, под пронизывающим насквозь ветром казавшуюся ему голой. Длинное, с квадратным подбородком лицо Свенсона не портил даже чересчур крупный нос с чувственными, широкими ноздрями. Он был красив, как древний викинг, покоритель морей и океанов, в представлении современных художников.
Наконец, основательно иззябнув, – сильный, холодный ветер подхватывал водяную пыль и густо кропил палубу и надстройки шхуны, – он прошел в свою каюту. Сбросил длинный прорезиненный плащ и, потирая руки, Олаф присел к столу. Он открыл вместительный сейф, привинченный к полу, достал бумаги, аккуратно подшитые в кожаную черную папку, и стал читать, неторопливо переворачивая листы.
Одна из бумаг – шершавый ломкий лист грязно-желтого цвета с едва различимым машинописным текстом, видимо, второй или третий экземпляр, – надолго приковала его внимание. Свенсон читал ее и перечитывал несколько раз, нервно постукивая крепкими пальцами по столу.
«Протокол № 6 заседания Дальконцесскома от 15 октября 1923 года… …2. Слушали: О фирме «Олаф Свенсон и Кo».
Постановили:
а) признать, что фирма «Олаф Свенсон» подставная, в которой участвует и русский капитал;
б) признать несомненным, на основании имеющихся документов, что у фирмы существует связь с белогвардейской контрреволюцией;
в) признать, что подставная фирма «Свенсон» никакого исключительного экономического значения не имеет и носит хищнический характер;
г) просить Дальревком направить дело Свенсона прокурору…»
– Черт побери! – отшвырнув папку, Олаф разразился проклятиями. – Эти Советы имеют наглость угрожать мне, американскому подданному!
Грохнул огромным кулаком по столу, выругался, на этот раз почему-то на русском языке, смешно глотая окончания слов.
Задумался. Большевики, судя по всему, и впрямь решили заняться Свенсоном всерьез. Недавно открытую факторию в Усть-Чауне пришлось в срочном порядке ликвидировать. И не по той причине, что Олаф не выдержал конкуренции с факториями коммерсантов из Аляски – недалекого тугодума Линдона и прожженного ловкача Райта; куда им тягаться с ним, не тот размах. А потому, что теперь Советы начали усиленно создавать свои скупочные пункты, где чукчам платили за меха и оленей в три-четыре раза больше, чем он. И, конечно же, туземцы на факторию Свенсона стали наведываться гораздо реже, чем раньше, и в основном за спиртным.
Это бесило его, доводило буквально до белого каления, но противопоставить что-либо такой политике большевиков он был не в состоянии. Оставалось только плюнуть на все и свернуть дела, что он и сделал.
Не лучшее положение складывалось и на других факториях американцев, разбросанных по всему Чукотскому полуострову. За исключением, пожалуй, фактории, где управляющим был Макларен. Рыжий лис умел завоевать доверие туземцев…