Золотой капкан

– Так бы ить сразу и сказал… – подобрела девица. – А то как же. Она хихикнула в кулак и многозначительно подмигнула.

– За золото, – девица подошла вплотную и игриво толкнула Христоню пышным бедром, – все можно, касатик. Ну-ка, покажь… Она вдруг посмотрела на него с подозрением.

Христоня полез за пазуху, покопался там и вытащил наружу самородок величиной с воробьиное яйцо.

– Во, смотри…

– Ой! – невольно вскрикнула девица. И жадно схватила самородок пухлой шершавой рукой.

– Какой упитанный красавчик… – прошептала она благоговейно.

Девица попробовал желтый камешек на зуб, и быстро сунула его в карман засаленного передника.

– Будет тебе, милок, все, что душа пожелает, и даже больше, – сказала она заговорщицким голосом.

И исчезла, словно ее ветром сдуло, оставив Христоню с давно забытым из-за невзгод томлением в чреслах.

Увлеченный разговором с девицей казак не заметил, что компания на другом конце стола вдруг притихла. Все трое, как по команде, повернули головы к Христоне, внимательно прислушиваясь к переговорам. Когда же в руках девицы зажелтел самородок, тощий даже подпрыгнул на скамейке от возбуждения и больно толкнул острым локтем своего узкоглазого товарища.

– Карась! Привалило… Берем? – перегнувшись через стол, жарко зашептал Барабан на ухо тощему.

– Ш-ш-ш! – зашипел на него мигом протрезвевший Делибаш. – Заткнись!

Девица долго не задержалась, и вскоре Христоня жадно набросился на еду, больше не обращая внимания на кабацкую суету.

Тем временем кабатчик Авдюшка запустил граммофон, и чей-то грустный, чуть надтреснутый голос – трудно было разобрать из-за шума, мужской или женский – затянул песню, похоже, цыганский романс. Впрочем, Христоню этот вопрос ничуть не волновал. Еды, наконец, было вдоволь, и он уплетал с каким-то остервенением все подряд, что ни приносила ему возбужденная девица, будто это был последний ужин в его жизни.

– Во разогнался! – сказал Делибаш наигранно веселым голосом.. И с размаху опустил свое тощее тело рядом с Христоней.

– Куда так торопишься, братишка? – Делибаш открыл в широкой добродушной улыбке щербатый рот.

– М-м… – замычал казак. И недоверчиво зыркнул исподлобья на незваных гостей – вместе с Делибашем к нему подсели Гришка Барабан и китаец Ли.

– Почему посуху катишь? – спросил Делибаш. Он шумно пододвинул к Христоне медную кружку и налил ее почти доверху спиртом из притащенного с собой чайника.

– Глотни за наше здоровье. Да ты, это, не сумлевайся, мериканский, как слеза, – по-своему истолковал Делибаш отрицательный жест казака.

– Не пью… – почему-то испугавшись, буркнул Христоня.

– За наше здоровье… не хочешь? – с угрозой спросил Гришка.

Он набычился и положил на стол здоровенные кулачищи.

Делибаш укоризненно взглянул на него и заворковал над ухом казака сизым голубем:

– Что ты, в самом деле, обычай наш, это, старательский нарушаешь. Не хорошо так. Не обижай нас. Тяни, касатик… И он ткнул кружку в руку Христони, обескураженного неожиданной осадой.

Казак снова заупрямился, но тут давно забытый запах спиртного шибанул в нос, и Христоня не выдержал такого испытания…

На столе уже появился второй чайник, когда старатели, находившиеся поближе к выходу, вдруг заволновались, зашумели больше обычного. Раздались приветственные крики, и по узкому проходу между столов к стойке (из-за которой, словно выметенный метлой, вылетел подобострастно улыбающийся Авдюшка), прошел крепко сбитый, рослый мужчина с коротко подстриженной темно-русой бородкой. Он был одет в добротную куртку коричневый замши и брюки цвета хаки, заправленные в американские ботинки на толстой кожаной подошве.

– Граф… – прошептал внезапно побледневший Делибаш. От нежданного видения он едва не свалился со скамейки. Крепко зажмурив глаза, Делибаш помотал головой – видимо, он принял появление бородача за приступ белой горячки.

– Граф… Точно, он… – выдавил из себя Гришка. Он съежился и спрятал руки под стол, как нашкодивший школяр. Только китаец Ли промолчал. Но свою неизменную слащавую улыбку он спрятал в уголках тонких губ, да глаза прищурил так, что они и вовсе превратились в длинные узкие щелки.

Первым пришел в себя Делибаш.

– Хи-хи-хи… – деланно рассмеялся он, глядя на Гришку. – Чего испугались-то? Радоваться, это, надо. На ловца и зверь бежит. Слышь-ко, а где этот оборванец? Он завертел головой.

– Гришка, куда подевался наш карась!? – насел Делибаш на приятеля. – Ты чего зенки вылупил? Где!? Но Христони и след простыл.

Глава 18

Карамба, высокий угловатый субъект с длинными светлыми волосами, собранными сзади в косичку, церемонно раскланялся с сопровождавшим его милиционером и, небрежным жестом смахнув с куртки джинсового костюма воображаемую пылинку, подошел к столу Володина.

– Здравия желаю, гражданин начальник! Арестованный по собственному скудоумию Карамба явился в ваше распоряжение.

– Пикулин, являются только черти, – улыбнулся Володин. – А тебя доставили, надеюсь, с комфортом. Садись.

– Ах, гражданин начальник, где вы увидели комфорт? В камере яблоку негде упасть, «воронок» давно пора в утиль, а конвоиры – очень невоспитанные люди. Вы заметили, мой сопровождающий даже не поблагодарил меня за приличную компанию?

– Ничего, думаю, в следующий раз он исправит свою оплошность.

– Если к тому времени не уйдет на пенсию.

– Почему так мрачно, Пикулин?

– Моя бедная мама имела несчастье родить меня с выдающимися математическими способностями. Так вот, если взять все статьи глубокочтимого мною Уголовного кодекса, по которым у меня были «ходки», и сложить их совместно с последней (заметьте, часть вторая!), которая мне светит, как раз и получается, что при следующей нашей встрече мне придется поздравлять вас с чином подполковника, а тот невоспитанный милиционер будет пожинать плоды своего неустанного труда на ниве сохранения законности где-нибудь в Подмосковье на собственной «фазенде». Как видите, все просто. И отнюдь не мрачно – солнце светит и в местах не столь отдаленных.

– Логично, Пикулин. Даже очень. Но поскольку вступительную речь ты уже изобразил – талантливо и, главное, к месту – давай приступим сразу к делу, без раскачки.

– Согласен. Каюсь, виновен, пишите протокол, за подписью не постою.

– Ну что же, тогда все по порядку… Квартира под номером сорок три на проспекте Мира, дом номер сто пять – твоих рук дело?

– Э-э, нет, гражданин начальник, мы так не договаривались. Вы меня зашухерили на Коломенском? Да, признаю. Поднимаю руки, сдаюсь. Но чужие обноски мне перешивать не нужно.

– Надеюсь, Пикулин, ты со своими «выдающимися» математическими способностями науку уважаешь?

– Высокообразованный специалист моей квалификации просто обязан уважать.

– Тогда ознакомься с заключением экспертов.

Карамба неторопливо прочитал заключение и, изобразив на своей, довольно симпатичной, физиономии величайшее почтение, возвратил его Володину.

– Что ни говори, а век электроники и компьютерной техники для людей моей «профессии» явление весьма неприятное… Карамба тяжело вздохнул и элегантным жестом поправил прическу.

– Моя работа, гражданин начальник, куда денешься… – сказал он уныло. –

Сгорел, как дешевый фраер. А ведь как чисто было сделано, а? Уверен был, что не наследил. Но поди ж ты…

– Так и запишем… Поехали дальше… Ленинградский проспект, дом восемьдесят три, квартира шесть.

– Что, вы и здесь меня подозреваете!?

– Да или нет, Пикулин?

– Извините, а как насчет науки? Она-то, что говорит?

– Пикулин, ты интеллигентный человек, а о правилах хорошего тона забываешь. Здесь вопросы я задаю. Ну, это так, к слову… Итак, я слушаю.

– Гражданин начальник, что я забыл на этом Ленинградском?

– Значит, опять темнишь?

– Упаси Бог! Я весь, как на ладони.

– Тогда прочитай вот эту бумагу.

– Нет-нет, зачем! Я вам верю. Вспомнил. Было. Знаете, в последнее время что-то с памятью… моей стало. Видите ли, работа у меня вредная, профсоюз мы еще не организовали, путевку на курорт выписать некому…