Страница 121 из 129
— Сударыня, вас зовут Луизой Гато, по прозванию Блида?
— Да, сударь, — пробормотала Блида, совершенно не обладавшая смелостью женщин ее сорта.
— Внизу нас ждет карета, не угодно ли вам последовать за нами?
— Последовать за вами?
— Да, сударыня.
— Но я ни в чем не виновата… я не совершила ничего преступного… я…
— Тс! — остановил ее человек с длинными усами: — Вы объяснитесь где и когда следует.
— Однако! — в свою очередь вскричал Эмиль Дюпор, к которому вернулось присутствие духа, — это ошибка, господа, эта дама у меня… я отвечаю за нее…
— Отлично, милейший господин Эмиль, но не мешайте в деле, вы этим только повредите. Если эта дама невиновна — там увидят.
— Но, наконец, в чем же меня обвиняют? — пробормотала Блида, вырываясь от второго мнимого агента.
— Вам все объяснят, идемте…
Блида хотела защищаться и кричать, но один из полицейских сказал ей:
— Если вы будете сопротивляться, то я кликну в окно моих людей, которые ждут внизу, и вас свяжут по рукам и по ногам… Если вы будете кричать, вам засунут в рот платок и заставят замолчать.
— Ну, хорошо! — сказала Блида, немного успокоившись. — Не надо употреблять насилие, я последую за вами.
Она протянула руку студенту, пораженному ужасом, и позволила увести себя агентам. Спускаясь по лестнице, они держали за руку молодую женщину, потом открыли дверцу кареты, помогли ей сесть и сами поместились рядом с нею. Карета помчалась.
Один из полицейских преспокойно вынул из кармана кинжал, лезвие которого мелькнуло перед глазами Блиды при свете каретного фонаря.
— Слушайте же меня внимательно, — сказал он, — мы не полицейские агенты, хотя получили приказание привезти вас туда, где от вас желают получить некоторые объяснения; остерегайтесь кричать или звать на помощь во время пути, потому что вы умрете раньше, чем кто-нибудь успеет помочь вам.
Блида вздрогнула и промолчала. Куда же ее везут?
Это ей было трудно угадать, хотя два предположения одно за другим мелькнули в ее голове в то время, как карета выехала из улицы Мазарини и покатила к набережной.
Первое, что граф Гоилов, ее повелитель, внезапно вернулся в Париж, узнал о ее бегстве к студенту и, по привычке русского важного барина, третирующего свою содержанку, как рабу, решился подвергнуть ее какому-нибудь ужасному наказанию.
Но это предположение испугало Блиду менее второго.
Блида вспомнила о Фульмен, перед которой она была, конечно, неправа и встречи с которой она старалась избегать, уезжая из своей хорошенькой квартирки на улице Матадор и решившись поселиться у Эмиля Дюпора на пятом этаже на улице Медицинской Школы. Она знала Фульмен за женщину энергичную и решительную и боялась увидеть ее участие в дерзком похищении, жертвой которого была она; ее подозрения перешли в уверенность, когда она увидела направление, по которому ехала карета. Карета действительно, проехав вдоль набережной, свернула на площадь Согласия, поднялась по Елисейским полям и въехала на улицу Марбеф. Блида не думала ни защищаться, ни кричать, потому что она приняла всерьез слова одного из полицейских, пригрозившего убить ее. К тому же в этот час в Елисейских полях не было ни души. Карета остановилась перед отелем Фульмен.
— Выходите, сударыня, — пригласил ее один из мнимых агентов.
Блида повиновалась. Агент взял ее за руку и провел на нижний этаж, в прекрасную оранжерею, где в начале этого рассказа мы видели танцовщицу, ужинавшую со своими друзьями.
Фульмен ждала Блиду. Молодая женщина небрежно развалилась в кресле; она улыбалась и, увидев свою старинную подругу, сказала:
— Согласись, моя дорогая, что у меня смышленые лакеи… они разыграли свою роль в совершенстве.
Фульмен расхохоталась, в то время как Блида остановилась, нахмурив брови, на пороге оранжереи.
— Если ты захотела сыграть надо мною шутку, — сказала она, — то я должна объявить тебе, что она плохого сорта.
— Неужели?
Фульмен жестом отпустила слуг, потом взглянула на Блиду, и ее взгляд был так пронзителен, что та была потрясена до глубины души.
— Дорогая моя, — сказала Фульмен, причем улыбка исчезла с ее губ, — я никогда не шучу в серьезных вещах.
— Гм! — заметила Блида. — Ты хочешь, значит, говорить со мною о серьезных вещах.
— Да, — утвердительно кивнула головою Фульмен.
— В таком случае, — пробормотала Блида, — ты могла бы написать мне или послать…
— Моя крошка, — резко перебила ее Фульмен, — у нас нет времени, ни у тебя, ни у меня, дольше обманывать друг друга и обмениваться длинными фразами: тебе грозит смертельная опасность.
При этих словах Блида отскочила к двери. Но Фульмен выпрямилась, подошла к Блиде, выше которой она была целой головой, и сказала:
— Выслушай внимательно и прими к сведению мои слова. У меня в отеле шестеро слуг. Все они мне преданы и умрут за меня. Двери заперты, и ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока я этого не захочу.
— Но чего ты хочешь от меня? — вскричала бледная и дрожащая Блида. — Что я тебе сделала?
Фульмен взяла кинжал с камина и снова подошла к Блиде. Та, испугавшись, хотела было отскочить, но очутилась припертою к стене. Фульмен положила на плечо подруги свою красивую руку, под нежной кожей которой скрывались стальные мускулы.
— Слушай: если ты будешь неблагоразумна, то я всажу тебе на три дюйма в горло эту игрушку, затем прикажу положить тебя в карету, отвезти на площадь Согласия и бросить твое тело к подножию обелиска. Потом велю заложить себе дорожную карету и отправлюсь в Калэ, а оттуда в Лондон, прежде чем узнают, кто ты.
— Но… чего же ты хочешь от меня? — опять проговорила дрожащая Блида.
— Ты это сейчас узнаешь. Вчера ты обманула меня, дав мне ложные сведения о таинственной Даме в черной перчатке; ты захотела потешиться надо мною… Я хочу знать все.
И Фульмен занесла кинжал над Блидой.
Но, странная вещь! Вместо того, чтобы испугаться еще сильнее, вместо того, чтобы молить о пощаде, Блида выпрямилась и сказала:
— Если ты хочешь убить меня, то убивай, но я ничего не скажу, потому что здесь дело идет о жизни моего ребенка.
Поднятая рука Фульмен опустилась.
— Твоего ребенка? — спросила она с удивлением.
— Да, — подтвердила Блида, — ведь ты знаешь, что у меня есть десятилетний сын.
— Ну, так что же?
— А то, что у меня отняли, похитили моего сына; меня заставили служить людям, которых я совершенно не знаю, и я должна хранить их тайну; если хоть одно слово сорвется у меня о том, что мне известно, то они убьют моего ребенка…
Блида говорила с такою искренностью, что Фульмен поверила ей и увидала, что материнский инстинкт победил в ней в эту минуту страх женщины. Однако она толкнула Блиду в кресло и снова занесла над нею кинжал.
— Ты смеешься надо мною, — сказала она. — И за это я тебя убью.
Она приставила острие смертоносного оружия к ее горлу.
— Они не убьют моего сына! — прошептала Блида, и лицо ее осветилось улыбкой, в которой вылилась вся ее любовь к ребенку.
— Ну, так говори, — сказала Фульмен, — объяснись… неужели ты ровно-таки ничего не можешь сказать?
— Могу сказать только одно.
— Что?
— Арман любит Даму в черной перчатке, не правда ли?
— До сумасшествия.
— А ты любишь Армана?
— Страстно.
— Значит, ты не хочешь, чтобы с ним случилось несчастье?
— Как ты глупа, — пробормотала Фульмен.
— Ну, так слушай, — быстро заговорила Блида, — я дам тебе совет; если ты его любишь и имеешь на него хотя бы малейшее влияние, то посади его в карету, увези подальше от Парижа, на край света, если понадобится, а в случае крайности, заставь его переменить имя.
— Но к чему все это?
— Чтобы никогда, — продолжила Блида, — он не искал случая увидеться с Дамой в черной перчатке, потому что ты не знаешь, до чего его доведет эта любовь.
— До чего же она доведет его? — спросила Фульмен, поверив искренности голоса и жестов Блиды.