Страница 92 из 101
— Твой бог защищает рабов!
— Мой бог защищает всех! — голос жреца усилился десятикратно. Грохотал будто глас небесный. — Что есть Бездна? Это тьма! А что защищает этот мир от тьмы? Только свет! А откуда исходит свет? От Солнца! И каждый, будь то норд или бритт, будь то ярл или бонд, земельный или бродяга, мужчина ли, женщина ли, старик ли, — каждый получает его главный дар: свет и тепло! И неважно, кому мы воздаем хвалы! Все мы ходим под одним и тем же небом!
В его словах была какая-то правда. Все знают, что Бездна — это тьма. И все знают, что день начинается с восходом солнца. Но ведь нет никакого бога-Солнца? А если и есть, то он не наш бог! Но ведь Солнце и вправду есть, и оно светит всем.
У меня аж голова затрещала от мыслей.
А потом я вспомнил слова Тулле, что солнечные жрецы не умеют говорить со своим богом, а потому мелют всё подряд. Никто же не проверит! За их речами пустота.
— Так восславим и бога-Солнце! Возблагодарим его за спасение Бриттланда!
И вот тут мое терпение лопнуло. А ведь я так хотел дождаться конца пира…
— За что его благодарить? — громко спросил я, вставая.
Хоть за этот год мой голос заматерел, иногда он все же срывался на цыплячий писк. И после громоподобного жреца я звучал, как щенок сосучий. Но даже щенки могут укусить.
В пиршественном зале стихли последние шепотки и ругань. Меня узнали. Помнили мой выкрик возле тела Ульвида.
— Может, его следует поблагодарить за другой подвиг?
— Бог-Солнце каждый день совершает тысячи благих деяний, — кивнул Гачай.
— Например, подымает мертвецов на всем Бриттланде!
Альрик, уже поднявшийся с места, упал обратно на лавку и прикрыл рукой лицо. Тулле, сидевший подле хёвдинга, открыто улыбался. Он будто подбадривал меня продолжать.
— Что… — растерялся жрец.
— Что слышал! — рявкнул я и обратился к пирующим нордам. — Братья! Я пробыл в Бриттланде год и не слышал, чтобы мертвецы подымались каждую весну. Кто-нибудь прежде видывал здесь драугров?
— Нет!
— Откуда?
— Никогда не было такого!
— И на Северных островах тоже никогда не видели такой напасти. Один мертвец восстать может, мало ли: отомстить обидчику! Наказать убийцу! Покарать вора! Но чтобы целое войско? Так просто? Если бы конунг Харальд слушал не только пришлых богов, но и наших, он бы знал, что на землях Бриттланда был проведен темный ритуал! Как раз чтобы поднять мертвецов и уничтожить всех людей!
Храбрые воины загомонили, зашептались. Одно дело сражаться сталью против стали, и совсем другое — против колдуна, что может подымать мертвых.
— Жрец Мамира, что жил возле Сторборга, сказал, что кто-то лил человечью кровь в реки Бриттланда и говорил запретные слова. Сказал, что зимой этот колдун закрыл кровавый круг где-то на севере, и все неупокоенные внутри этого круга восстали.
— И ты говоришь, что это сделал мой бог? — удивленно спросил жрец. — Бог-Солнце не льет крови и не любит темную ворожбу.
— Это же тот мальчишка! — узнал-таки меня Харальд. — Тот самый! Я же тебя изгнал! Выкинуть его отсюда! Заковать в цепи!
— Постой, конунг, — не согласился с ним Гачай. — Порочащие слова уже сказаны и услышаны. Нельзя оставлять их безнаказанными. Пусть договорит до конца.
И хотя запоздалый страх продрал мне спину, я видел вокруг одобрительные взгляды нордов. Каждый хотел знать, кто виновен в тысячах смертей, в разрушении домов, в нападении на Сторборг.
— Конечно, твой бог этого не делал!
Харальд довольно откинулся на спинку высокого стула и отхлебнул из дымчатого кубка заморское питье.
— Это сделал ты!
И конунг поперхнулся, закашлялся, разбрызгивая вино и слюни.
— Я? — еще сильнее удивился Гачай.
— Да, ты. Кто еще мог это сделать? Ты пришлый. Чужеземец. У тебя здесь нет ни родителей, ни жены, ни детей. Ты пробыл тут несколько лет, но кто слушал твои речи о круглом боге? Только рабы! А тут, едва прошел Вардрунн, конунг вдруг начал прислушиваться к словам чужих жрецов. Разве не так?
— Так! Так! — закричали норды.
Еще бы они не согласились. Они сами рассказывали нам это.
— А как появились драугры, так и вовсе начал молиться кругу.
— Конунг Харальд услышал наши слова и всем сердцем поверил в бога-Солнце, ибо тот каждый день…
— Где ты был зимой? — перебил я Гачая. — Круг… — я помолчал, давая людям услышать это слово, — круг ритуала замкнулся зимой. Так сказал жрец Мамира. Где ты был зимой? Разве в Сторборге?
Я улыбался, глядя в растерянное лицо солнечного жреца. Он не мог соврать, ведь не только я, но и все ульверы видели его у диких бриттов. И не мог сказать правду: вряд ли конунгу придется по душе, что Гачай ходит к диким и привозит им оружие.
— Нет… Я был не в Сторборге. Я…
— Ты ходил на север, верно?
— Я был во многих местах…
О Фомрир, сколько раз я мысленно проговаривал эти слова! Последние вечера я только и думал, что скажу на пиру! Хоть язык мой гибче, чем у Ньяла Кулака, но в спорах и дружеских перебранках я зачастую проигрывал своим братьям. Что уж говорить про жреца? Потому я спешил, перебивал его и обращался к хирдманам, а не к самому Гачаю.
— Вы слышали, братья! Где был этот чужеземец до драугров? Сидел в лачуге в окружении трэлей. Где он после победы над драуграми? Возле нашего конунга! На почетном месте! Там, где должен сидеть жрец Мамира! Зимой, когда добрые люди сидят по домам и греются о зады своих жен, он ходил на север, в дикие леса. Зачем? Чтобы завершить ритуал и направить мертвецов на наши дома. А кто защищал Бриттланд? Мы! Мы, норды. Я всего лишь хускарл, но сражался за Сторборг.
Оттар поднялся и крикнул:
— Подтверждаю. Я видел его хирд и его самого. Они дерутся как волки!
— Мой друг Гисмунд, сын Вемунда и брат Кетильмунда, был всего лишь карлом. Но он сражался рядом со мной и пал от руки драугра-хельта.
Прости, Гис. Я вспомню каждого, кто поможет мне обвинить клятого Гачая!
Вскочил незнакомый мужчина-хускарл.
— Мой отец! Мои братья! Они погибли от рук драугров! Я последний сын Вемунда! И я верю словам того, кто бился бок о бок с моим братом!
— А где был девятирунный жрец? Кто-нибудь видел его с мечом на улицах Сторборга?
— Не видели!
— Где ты был, жрец?
— Трус!
— Колдун!
— Предатель!
Харальд хватил кулаком по столу.
— Молчать! Жрец, ты можешь сказать, где был зимой? Я посылал за тобой не раз и не два.
По смуглому бесстрастному лицу Гачая мало что можно было понять: зол ли он, в бешенстве или напуган.
— Ходил к малахам, чтобы поведать им о боге-Солнце. Это дикие племена…
И снова жреца перебили.
— Малахи? Они как раз на севере. И по нашему не понимают, — сказал один из конунговых хёвдингов. — Как же ты с ними говорил?
— Я и на вашем языке сначала не говорил, — отрезал Гачай. — Бог-Солнце одарил меня даром быстро перенимать чужую речь.
— Колдун! Колдун! — загомонили воины.
Другие жрецы в желтых одеждах несколько раз порывались вмешаться, но я видел, как Гачай жестом показывал им молчать. Почему? Разве он не знает наших обычаев? Разве не слышал, что во время суда каждая сторона должна приводить побольше сторонников? У плохого человека много друзей быть не может. А сейчас он один. Один против всех, против целого пиршественного зала, битком набитого матерыми и изрядно выпившими воинами.
— Сталбыть, это ты убил брата? — взревел Ньял Кулак и от гнева полыхнул рунной силой.