Сага о диком норде

Глава 11

Несколько раз мы просыпались от громовых раскатов, доносившихся с площади, один раз — от рунной силы, которая, впрочем, быстро исчезла. А под утро зарядил мелкий дождь и усыпляюще застучал по крыше.

Я проснулся от запахов дыма и лепешек. Тулле сидел на лавке и баюкал поломанную руку, кажется, он так и не сомкнул глаз.

— Всё, — сказал он чуть слышно, и уголок его рта дернулся вверх. — Бой окончен.

— Правда?

Я подскочил на месте.

— И как? И что? Ньял убил того, ну, который драуграми правит?

— Нити, ведущие к ним, оборваны. Теперь это снова тупые мертвецы. Наверное, Харальд уже получил радостную весть.

Тулле отвернулся, а я подошел к столу и стащил верхнюю лепешку, обильно смазанную жиром.

А где все? Ни Альрика, ни Видарссона, ни бриттландцев. Только я, Тулле, хмурый Вепрь, допекающий последние лепешки, всё еще спящий Энок да Рысь, который разглядывал свое опухшее лицо в мутном отражении на лезвии меча.

Дверь хлопнула, и ворвался мокрый с ног до головы, зато счастливый Эгиль. Он с грохотом опустил на стол небольшой ларь, распахнул его и приглашающе махнул рукой.

— Гляньте, что нашли! Выбирайте кому что!

Ларь был битком набит женскими украшениями на любой вкус. Я вытащил наугад первое попавшееся и обомлел. Такие бусы достойна носить только конунгова жена. На длинной нити перестукивались разноцветные яркие бусины, переливались всеми цветами и полыхали огнями.

— Вот это матери возьму, — сказал я.

Посмотрел на Эгиля: можно ли? Не много ли беру? Но тот рассмеялся.

— Мы уже набрали всякого. Бери еще.

Тогда я выбрал красивые серебряные серьги с камушками для Ингрид. Потом вспомнил о жене, почесал голову. Что ей глянется? Она же не захотела украшения как свадебный дар, попросила нож, но негоже, если моя жена будет ходить как последняя рабыня! Так что ей я взял бусы, хоть попроще, чем матери, серьги и кольцо. Да и родне ее надо что-нибудь подарить. И вдруг я еще кого порадовать пожелаю? Так что я набил кошель под завязку, расстроился, что не все влезает, нашел в доме штуку полотна, отхватил лоскут, высыпал на него украшения и завязал узлом.

— Там Бьярне еще и доспехи неплохие нашел, как раз под хускарла. Мелких, правда, там нет, но укоротить-то всегда можно, — добавил Эгиль.

Тулле взял только небольшую серебряную брошь в виде птицы. Рысь брал то одно, то другое, потом вздохнул и положил обратно.

— Некому мне дарить бусы. Сестра-то…

— Бери-бери, — толкнул его в плечо Кот. — Вдруг девка какая понравится? Ты к ней с пустыми руками пойдешь?

Вскоре подошли и остальные ульверы, все в новых доспехах, кое-кто и оружие поменял, на руках браслеты, за плечами мешки с добром. Альрик сунул мне в руки звенящую блестящую кольчугу тройного плетения, лишь в двух местах колечки разбиты, да вытащил из-за пояса скрамасакс — длинный толстый нож с косо обрубленным лезвием на конце. Тулле дали шлем, закрывающий не только голову, но и половину лица вплоть до рта. В таком шлеме не будут видны ни его шрамы, ни пустой глаз. Да и других ульверов хёвдинг тоже не обидел.

Если б я увидел наш хирд со стороны, подумал, что это сильные ребята и им можно доверить любую тварь. Все хускарлы как на подбор, с хорошим оружием и доспехами по силе. Нам еще бы корабль!

Тут я вспомнил про Скирикра и вполголоса пересказал о нем Альрику. Беззащитный кивнул.

— Молодец, что остановился. Не твой он кровник, не тебе и виру с него брать.

Пронзительный зов рога долетел и до нашего дома.

— Ну, вот и Харальд прибыл. Пойдем, — сказал Альрик обыденно.

Мы быстро собрались и вышли под моросящий дождь. Кольчугу я надевать не стал, нечего ей ржаветь, пусть полежит в наплечном мешке, прикрытая щитом.

На звук рога шли и другие воины, тоже не с пустыми руками. Не все из них довольствовались серебром и оружием. Кряжистый бугай тащил наковальню, хускарл с перевязанным лицом взгромоздил себе на плечи шкуры, чей намокший мех напоминал облезлую кошатину. Другой хускарл нес корыто, обычное деревянное корыто, в котором свиней кормят, зато набил его серебряной посудой с чеканным узором. Многие завистливо косились на его добычу, но лезть не лезли. Пусть с ним его хёвдинг разбирается.

Впрочем, как раз хирдманы не жадничали, брали примерно как мы. А вот горожане, чудом выжившие во время вчерашних боев, хватали всё подряд и волокли не к площади, а в свои дома, если те уцелели.

Бдзынь! Хускарл с корытом споткнулся, часть посуды разлетелась по дороге. Я не удержался, подхватил ложку, повертел и засунул за пояс. Буду, как конунг, серебром есть! Растеряха ожег меня злобным взглядом, но в распрю не полез, поспешил дальше.

Когда мы добрались до Красной площади, я не сразу ее признал. Дома поблизости были сметены безумной сторхельтовой мощью, в том числе и жилище Ульвида. Даже камни, которыми мостили дороги, вывернуты и разбросаны чуть ли не по всему городу. Земля вздымалась валами и проваливалась ямами. И дышать здесь всё ещё было тяжеловато, словно сам воздух пропитался силой сторхельтов.

И первым делом я уставился не на конунга Харальда, который шел сюда во главе своих приближенных и стражей, а на тела погибших. Драугров оттащили и свалили кучей, подымающейся выше моего роста, будто нам, сражающимся в городе, достались лишь остатки от могучего войска мертвецов.

— Он звал их, — негромко сказал Тулле, глядя на отдельно лежащего драугра. — Сзывал со всего города, со всего Бриттланда.

Я посмотрел на предводителя мертвецов. Вроде ничего особенного. Обычный мужик, каких полно на этих землях, ни тебе широченных плеч, как у Флиппи Дельфина, ни мощной шеи, как у Ньяла Кулака, ни других необычностей. Голова его лежала отдельно, исполосованная и смятая, так что лица не разобрать. Был это поруганный Редфрит или другой забытый бритт, никто не узнает. А может, это и вовсе норд, сгинувший некогда в местных болотах, хотя я не представлял, как может утонуть сторхельт. Он скорее осушит море или вычерпает бездонную топь.

А неподалеку лежали тела защитников Бриттланда. Радужные кольчуги, сделанное по руке оружие, крепкие шлемы, железные щиты и многие руны — ничто не помогло им уцелеть. Одного я узнал: старик с длинными на северный манер волосами и белой бородой. Я видел его лишь однажды. Вальгард-сторхельт, основатель рунного дома, отец Вальдрика и дед Скирикра. Значит, теперь Скирикр остался без старших? Враз потерял и отца, и деда. Сам он человек подлый, но его родные сражались до самой смерти за Сторборг и заслужили доброе погребение. И пусть Фомрир даст им место подле себя!

Еще там лежал брат Ньяла Кулака, я запамятовал его имя, помнил лишь, что он был хельтом и до следующей руны ему не хватало чуть-чуть.

А еще… у меня перехватило дыхание… Ульвид. Ульвид, как я его помнил. Его тело словно обглодали дикие звери, но лицо осталось нетронутым. Я, сам того не замечая, опустился рядом на колени и осторожно приподнял ему веко. Прямо на меня смотрел густо-рыжий зрачок. Значит, Ульвид умер измененным. Тогда почему он лежит не с драуграми, а с людьми?

Подходили и другие, останавливались возле знакомых тел, смотрели на лица героев. Скирикр тоже был тут, сидел возле деда, и почему-то выглядел старше на десяток зим, чем тот наглый парень в рунном доме год назад.

А серый дождь всё лился и лился из серых туч, нависших над Сторборгом.

Краем уха я слышал голос Харальда. Он говорил что-то о великой победе, о славной битве, о силе нордского духа и могуществе солнечного бога. Меня это разозлило. Какой солнечный бог? Где он был? Нет, с нами были наши боги! Если не благодать Фомрира, сколько бы еще людей погибло? Если не милость Орсы, сколько мучений принесли бы раны? Если не усердие Корлеха, сколько драугров бы мы убили?