Страница 32 из 101
Что за бред? Зачем выгонять Тулле? Из-за бездны? Так в ком из нас ее нет? Ну, может, поменьше, чем в Тулле, но все же…
— Значит, шестая руна, — протянул Альрик. — И каков твой дар?
— Вся благодать ушла на сдерживание бездны. Я, увы, не стал самым сильным хускарлом среди ульверов, моя сила едва превышает пятую руну. Кай легко меня одолеет.
Хёвдинг подумал, сказал, что сейчас вернется, и ушел. А я успокоился даже. Это всё тот же Тулле, ответственный, серьезный, думающий сразу за весь хирд, а не только за свою шкуру. Ну да, немножко с бездной, но так ведь чего только в людях не бывает! У меня вон бриттские бабы на спине.
— А как ты нас нашел? Мы ведь только что вернулись, — спросил я.
— Бездна шепнула, — утробно прогудел Тулле.
Я аж дернулся.
— Что, правда?
Он рассмеялся.
— Нет. Бездна же не гулящая девка, которую можно спросить о чем-угодно. Я вернулся в Сторборг, искал вас два дня, наткнулся на Фарлея, он меня узнал и рассказал, что с вами приключилось. Правда, дорогу показывать не хотел. Тогда я намекнул ему про драугров, после этого он отвел меня сюда и сказал ждать, а сам удрал. В поселок заходить я не стал, мало ли, вдруг с перепугу прирежут, так что прождал дня три. А как увидел, решил показаться не сразу.
— И тебя не заметили за три дня?
— Да они и не выходили за ограду. А вы? Как придумали пойти к бриттам? Жить с рабами — самому стать рабом.
— Ты же Полузубого видел! Тот мужик со шрамом на всю морду. Он ли трэль?
— Так это бритт? А говорит как чистый норд.
— Угу, единственный из них. Остальные вообще по-нашему не понимают. Настоящие дикие бритты. Зато я научился говорить и на их языке, и на малахском.
— Толмачом, значит, стал… — улыбнулся Тулле. Совсем как раньше.
Не знаю, захочет ли он теперь стоять за моим плечом или отойдет в сторонку, но я наконец обрадовался его возвращению.
Альрик вернулся не один, прихватил с собой Вепря и Полузубого. Он коротко пересказал им, что приключилось с Тулле, делая упор не на бездне, а на драуграх.
Полузубый спросил:
— Как много драугров встанет?
— Много. Сотни. Это старые мертвецы.
— Насколько старые? Это бритты или норды? Что это был за ритуал? Как узнать, кто его начал?
Тулле развел руками.
— Скажи, что ты видел.
— Среди сотен разных видений чаще всего мелькали те, что были связаны с мертвецами. Я сражался с ними, я был одним из них, я видел реки, в которых текла кровь вместо воды. Я слышал слова на неизвестном языке, которые эхом прокатывались по лесам. Слова взывали к крови, а кровь следовала за словами, впитывалась в землю, стекала в озера и болота, ее капли касались мертвых тел, и те зашевелились. По указу жреца я искал того, кто говорил слова, но не видел его, видел лишь нити, что тянулись за ним. На конце одной из таких нитей был Кай. Я схватил нить и дотянулся до Кая, оставил на нем отпечаток ладони. Только поэтому я смог посылать ему сны. От Кая тоже отходили нити, но не черные, как у того человека, а всякие. Я хотел найти через нити Кая Альрика, но не смог. Сложно понять, кто на конце нити. Жрец удивился, что я хоть кого-то узнал.
— Значит, ритуал связан с водой, кровью и словами? — уточнил Полузубый.
— Не обязательно. Может, именно бездна показала это так. Я не умею разгадывать ее видения. Ворон тоже заглядывал туда в поисках ответов, но увидел и того меньше. Лишь подтвердил истинность видения.
— Но ты сказал, что ритуал не был завершен.
— Это Ворон сказал. Он предположил, какие именно реки я видел. Мы побывали на каждой из них, нашли те самые места, где приносили жертвы. Даже я почувствовал там отпечаток бездны. Жрец сказал, что круг не замкнут, точнее, уже замкнут, но неправильно. Словно в конце чего-то не хватало. Тогда я и подумал, что еще не поздно отменить ритуал, хотя драугры уже начали подниматься. А потом круг замкнулся. И прошла волна над Бриттландом.
— Ты говоришь, как настоящий жрец, — усмехнулся я. — Так же запутанно и бессмысленно.
Тулле нахмурился.
— Попробуй описать слепому цвет неба! Тогда поймешь, как сложно объяснить то, для чего еще не придумали слов.
Полузубый ударил кулаком о кулак.
— Видать, боги и впрямь возненавидели Бриттланд, раз шлют нам беду за бедой. И ни одного жреца не осталось у нас, кто смог бы угадать их волю. Не судьба нам поохотиться вместе, Альрик! Думается, лучше нам вернуться в свою деревню и готовиться к приходу драугров.
— Верно, — кивнул Альрик, дождался, пока Полузубый уйдет, и спросил у Тулле: — А тот жрец, что тебя учил… Куда отправился он?
— Не знаю, я ушел первым. Три дня назад его в Сторборге еще не было.
Хёвдинг переглянулся с Вепрем, потом посмотрел на меня.
— Если поступать по чести, мы должны пойти в Сторборг и предупредить конунга Харальда о драуграх.
Меня сразу же ожгла злость.
— Предупредить? Да он же сделал нас изгоями! Нас порубят еще на входе в город! Да пусть хоть все драугры мира придут и сметут Сторборг!
— А если б то был твой Сторбаш? Вот обидел бы ты кого, а он пришел и сказал об огненном черве. Как бы ты поступил? Снова прогнал его? Или простил бы обиду?
Я подумал-подумал, а потом сказал:
— Но ведь не только обида меж нами. Я Хрокра убил и дом его сжег.
— Ты убил? — сощурился Альрик.
— Резал-то Живодер, но я его привел в тот дом. Я хотел наказать Хрокра. Да если конунг и простит, так ведь кровники останутся, и один из них хельт. Нельзя мне в Сторборг!
— Да, подпортил ты мне дело. Тогда сделаем иначе. К конунгу пойдем только мы с Тулле.
Доселе молчавший Вепрь пробасил:
— Я тоже пойду.
— Нет, останешься за старшого. Третьим будет Плосконосый. Он местный, его род здесь давно живет, подтвердит наши слова.
— Только он как раз ничего не знает и не видел, — заметил я.
— Хватит и того, что видел драугров. А вы пока поищете подходящую тварь рун на десять.
На том и закончили разговор. Альрик с Вепрем ушли, а мы с Тулле продолжили болтать. Он рассказывал про всякие жреческие штуки: про кости для рун, про отвары, которыми пичкал жрец, после которых Тулле видел странные вещи. Нехотя упомянул о пытках. Вроде как жрец через боль выводил его из себя и учил сдерживаться, даже когда голову заволакивает безумие.
— Нужно отыскать то, что удерживает тебя, что-то настоящее, за что можно ухватиться. У меня этим оказался выколотый глаз. Когда я был в ярости, то видел двумя глазами, как прежде. Потому приучился закрывать здоровый глаз: если наступала темнота, то вокруг меня правь, если же я все еще мог видеть, значит, вокруг навь, видения. А потом жрец учил погружаться в навь и понимать, о чем она говорит.
Я же пересказал ему про бриттов, малахов, про Живодера и месть Хрокру, показал Домну и Дану и попросил поспрашивать у бездны, когда я там получу седьмую руну, чтобы заранее содрать кожу на спине.
— С бездной лучше не шутить, — серьезно ответил друг. — Вот ты говоришь, что бритты дали ей имя, думают, что она выглядит, как женщина… Это не так. Бездна — она как море. Ты можешь любить море, можешь считать его мужчиной или женщиной, можешь думать, что какие-то жертвы утихомирят его и подчинят твоей воле. Но приходит время, и море показывает, что ты — никто. Песчинка. Мелкая рыбешка. И жертвы нужны не морю, а тебе, чтобы решиться взойти на корабль и отплыть, отдаться волнам. Ты же не можешь спросить у моря, будет ли буря? Вот и я не могу говорить с бездной. Она… она бесконечна. Никто не может объять ее, но любой может коснуться, и тогда сложнее всего сохранить разум, не раствориться в ее тьме. Мамировы жрецы — безумцы, чудом удержавшиеся на краю.