Сага о Бриттланде

Глава 11

Я очнулся из-за холода. Ледяные струи воды стекали с самой макушки и до пят, мокрые волосы неприятно облепили лицо и мешали открыть глаза. Я еле-еле сдвинул одну прядь и открыл правый глаз. Вроде меня привязали к столбу и забыли.

Темно, будто в погребе. Холодно, хотя даже еще не зима, да и на волосах нет стылых корочек льда, как бывало дома. Почему ж я так замерз? Зубы стучали, как бешеные дятлы. Я пошевелил руками и ногами, как мог, и ничего не почувствовал, будто отморозил их. Тогда я начал елозить, скручивать и распрямлять пальцы на ступнях, двигать кистями и вскоре ощутил сильную боль. Только боль не обдавала изнутри колючками, как после обморожения, она резала ножом по всему телу.

Вон оно что… Бой с Живодером. Поганые бритты даже не замазали раны. Сколько ж из меня вытекло крови за это время? Знобило так сильно, что я трясся всем телом, как припадочный.

Пить. Я разинул рот и запрокинул голову. Но это ж бриттландский дождик, который вымочит любого сверху донизу, зато чтобы набрать глоток, нужно изрядное терпение. Впрочем, время у меня было, много времени, больше, чем терпения. Капли будто уворачивались от моего рта, так что я языком схватил прядь волос и высосал воду оттуда.

Зря я про богинь сказал, очень зря. Как только в живых оставили? Неужто Живодер сумел засунуть свои живодерские желания поглубже и все же сказал за меня пару слов? Ха, конечно. Поди, попросил, чтоб оставили ненадолго, пока он шрамами меня не разрисует с ног до головы.

Скрип двери где-то сбоку. Чавкание грязи под ногами. Журчание струйки. Я почувствовал, что тоже хочется, вот только не мог снять штаны. Ну и бездна с ними, всё одно до утра выполощутся, так что я расслабился и обмочился.

Кто-то шел ко мне. Шестирунный. Несильный удар в плечо, отозвавшийся во всем теле. Заодно я понял, что руки скрутили чересчур крепко. Если меня вдруг развяжут и перетащат в тепло, плечи и локти будут болеть зверски.

— Нордур…

И еще множество непонятных слов, попахивающих руганью и проклятьями.

— Бритт, — выдавил я пересохшим горлом. — Бритт, да пошел ты в бездну!

Еще один удар, посильнее. И он ушел.

Я посмотрел на небо. Ни единого просветления, будто до рассвета еще нескоро. И зачем я очнулся? Висел бы себе и висел до утра. Глядишь, сказал бы еще чего-нибудь, а там и до костерка недалеко, хоть согрелся б напоследок. Хотя зря я хорохорился, не перед кем.

Остаток ночи длился бесконечно. Я то и дело задремывал, но стоило телу обмякнуть, как веревки натягивались и выкручивали озябшие руки. Из-за деревьев восточной полосы неба не разглядеть, и рассвет можно было угадать лишь по тому, как проступали из темноты очертания домов, деревьев, частокола, и казалось, будто бы тому причиной не начало дня, а глаза привыкали к ночи.

В лесные шумы вплетались новые звуки: мекание коз, недовольное кудахтанье голодных кур, хриплые кукаренья петухов, скрип дверей, женские окрики, тоненькие детские голоса. В меня полетел первый комок грязи за сегодня. Я с трудом повернул задеревеневшую за ночь шею и увидел белобрысого мальчугана зим четырех-пяти. И не поленился же выйти под дождь ради такого! Он смотрел на меня с любопытством и восторгом, явно кинул грязь не из-за ненависти или страха, слишком уж мал, а чтобы поглядеть, как этот страшный дядька поступит. Я оскалил зубы и зарычал, он притворно взвизгнул и убежал.

Всё же я болван! Теперь мальчишка позовет приятелей, и они ради веселья закидают меня грязью. Когда же я буду думать вперед языка? Отец учил-учил, Альрик учил, даже ублюдок Ульвид, и тот учил уму-разуму, а помог лишь Живодер.

Зачем я удрал? Сидел бы сейчас в теплом доме, щупал девок, слушал россказни полоумного Манвина. Разве Хрокр удрал бы от меня? Не удрал. И Крыс бы никуда не делся. И Тулле вроде бы теперь не отдавал болью. А со Скирикром Альрик придумал бы, как справиться. Хёвдинг хоть и казался нынче спокойным, будто забыл про Волчару и Арне, но не таков он человек, чтобы спустить это с рук. Просто он не такой болван, как я.

Нет, если в этот раз выкручусь, больше ничего без спроса Альрика делать не буду.

— Что, нордур, хорошо спалось? — послышался голос полузубого бритта.

Ох, и любил он поговорить, кажись, даже больше, чем Ульвид.

— Как у Домну за пазухой.

Жаль, что Альрика нет под боком, чтоб спросить, правильно ли я говорю или лучше откусить себе язык.

— Значит, ты слышал о наших богах… — бритт помолчал, а потом продолжил: — Не пойму никак твоего приятеля. Весь в шрамах многолетних, а в глазах ни тени страха. Я видел прошедших пытки, сам не раз пытал: в их кишках не остается и крупицы храбрости, только страх. Страх перед болью, страх разозлить палача, страх сделать что-то не так. В Живодере нет страха. И он искренне защищает тебя, говорит, что шрамы делал сам и что ты на самом деле изгой в Сторборге. И я ему верю, знаешь, верю.

Я приподнял тяжелые веки и посмотрел в лицо бритту. Интересно, зачем он остриг бороду так коротко? Была б она попушистее, так никто бы и не заметил отсутствия зубов и шрам на полморды.

— Вот только кое-что забавное: защищать защищает, но стоило спросить, не хочет ли Живодер проделать с тобой то же самое, что сделали с ним, как он тут же забыл обо всех словах, сказанных раньше. Он просто жаждет исчертить твою кожу шрамами. И потому мне кажется, что пытал его кто-то другой, но ты был рядом. Ты стоял рядом и злил его. И он сохранил разум лишь потому, что хотел отомстить именно тебе. Может, он сам напросился пойти с тобой в леса?

Хотя бритт запутал всё так сильно, как только мог, кое-что он угадал: Живодер и впрямь напросился сам.

— Мне ведь даже ничего от тебя не нужно. Я бы убил тебя, переломал кости и заживо закопал. Знаю, что это самая позорная смерть для норда. Но ради Живодера я позволю тебе жить. Пусть он сделает с тобой всё, о чем мечтал годами, и когда его сердце успокоится, ты умрешь.

Значит, я буду жить вечно! Успокоить сердце Живодера — столько крови не наберется во всем Бриттланде.

— Молчишь? Боишься? Это хорошо. А сейчас я тебя отвяжу. Живодер говорит, что на холоде кожа сморщивается и покрывается мурашками, оттого рисунок может получиться некрасивым. Я же думаю, что ты сейчас почти не чувствуешь боли, зато в тепле вся накопленная за ночь боль распустится.

Прикосновений бритта я даже не почувствовал. Лишь когда ноги подогнулись, и я рухнул в липкую грязь, понял, что меня развязали. Бритт протащил меня через все селение, перед входом в землянку облил из ведра, чтобы смыть грязь, а потом втолкнул внутрь.

Пролетев через четыре ступени вниз, я оказался в небольшой комнате с двумя лавками возле стен и каменным закрытым очагом, который упирался в потолок и, видимо, выходил наружу. Огонь в нем только-только разожгли, потому в землянке было не намного теплее, чем снаружи, зато дыму было полным-полно. Я закашлялся.

На одной лавке спал Живодер. От кашля он подскочил, увидел меня, разулыбался и заговорил на бриттском с моим провожатым. Полузубый ответил ему что-то, а потом сказал мне:

— Я передаю тебя ему. Ты сильнее, потому можешь попытаться убить его и удрать. Но учти, рядом все время будет кто-то сильнее тебя. Хорошо, что ты не знаешь наш язык, а Живодер не знает твой!

Тут я понял, что этому бритту плевать на Живодера, иначе бы он не оставил меня без пут. У него были планы, он чего-то ждал. Может, человека от Ульвида? Тогда мне нужно всего лишь продержаться какое-то время: седьмицу или месяц. И если бы Живодер не был полоумным, то мы бы просто посидели взаперти. Но чего ждать от него сейчас?