Страница 2 из 85
Рассвет пришел таким же мутным и пасмурным. Под утро зарядил мелкий снежок, неслышно падая между ветвями и оседая на них серебристой пылью. Нойто встал, наконец, разминая затекшее тело. Ужасно хотелось спать, глаза покраснели, голова стала какой-то смурной и ватной. Он без всякого удовольствия пожевал сушеного мяса из своего скудного запаса, скатал ургух и зашагал вперед, уговаривая сам себя, что так быстрее согреется.
Ближе к полудню сквозь мутную пелену облаков проглянуло солнце, утратившее уже все остатки тепла и только сделавшее мир вокруг посветлее. Нойто начал уставать, и понимал, что это никуда не годится. Ему доводилось ходить этой тропой летом, когда ждали ургашей и племя уходило к озеру Итаган. Тогда тоже торопились, но шли не по снегу, а по земле, и с ними были женщины, дети… По его прикидкам, на приметный распадок, знаменовавший половину пути, он должен был выйти уже давно. Перспектива провести в лесу лишнюю ночь заставляла Нойто не жалеть себя и шагать изо всех сил, стараясь направлять снегоступы в колеи свежих следов, чтобы меньше проваливаться.
К распадку он, к своему облегчению, вышел до темноты, нашел следы старого летнего лагеря, полузасыпанные снегом. Повеселел, когда темная масса деревьев перестала давить на него. Даже неотрывное чувство злого хищного взгляда в спину отступило.
На этот раз он сделал себе стоянку поосновательней. Нарубил жердей, чтобы не лежать на снегу, и застлал их лапником. Развел длинный костер, чтобы обогревать все тело, и отгородиться от внушающей ужас лесной тьмы. Поел.
От того, что лежанка была более удобной, или от горячей пищи, – но спал он в ту ночь более крепко. Проснулся только перед самым рассветом, внезапно, от острого чувства опасности, волной пробежавшего по позвоночнику. Костер почти догорел, темнота, как всегда бывает перед рассветом, была жирной и черной, словно зола. Какое-то время Нойто лежал неподвижно, покрываясь липким потом и судорожно сжимая меч. Ему почудился слабый царапающий шорох в кроне ели, под которой он нашел себе приют. Нойто показалось, что высоко вверху, где черные силуэты ветвей уже чуть проступали на фоне сереющего неба, двинулась плотная тень. На лицо ему упали комья снега с раскачивающейся ветки, и он увидел, как сверкнули зеленым светящиеся глаза.
Рысь! Рысь шла за ним по следу и теперь, дождавшись, когда огонь почти погас, вот-вот прыгнет. Нойто телом почувствовал, как снова дрогнула ветка под тяжестью приготовившегося к прыжку зверя…
Одним быстрым рывком он скатился в снег, к костру. Рысь прыгнула одновременно с ним, лапы с длинными когтями разодрали лапник там, где только что находилось горло. Нойто выставил вперед меч и голой рукой нащупал полупогасшую головню, швырнув ее в хищницу. Рысь, прижав уши, зашипела.
Нойто, уже поднявшись на ноги, пинком разворошил уголья, пятясь, перепрыгнул костер, чтобы оставить его между собой и зверем. Теперь его ноздри улавливали шедший от хищницы острый, мускусный запах. Он поднял вторую головню и кинул ее. Рысь, коротко рявкнув, вспрыгнула на нижнюю ветку и остановилась, сверкая глазами. Теперь, когда он стоял на открытом пространстве, она не могла, прыгнув, достать Нойто, но и он не мог вернуться в свой шалаш, чтобы забрать стрелы и спальник. На какое-то время они застыли, ловя каждое движение друг друга. Обожженную руку дергало резкой, слепящей, пульсирующей болью.
Солнце всходило, и Нойто теперь уже не мог разглядеть хищницу за переплетением ветвей, – это был очень крупный зверь, куда больше тех, что Кухулену случалось добывать охотой. Или это у страха глаза велики? Ему нужно что-то предпринять, и немедленно: без ургуха и стрел идти дальше – верная смерть. И, – обреченно понимал Нойто, – рысь теперь, если он не убьет ее прямо сейчас, пойдет за ним. Одинокий человек вроде него – добыча вполне по силам такому зверю. Он еще раз поворошил костер носком сапога. Осторожно нагнулся, стараясь держаться лицом к хищнице, и начал одну за другой кидать в ее сторону горячие уголья, пожертвовав одной из висящих на поясе рукавиц.
В рысь он, может быть, и не попал, но град горящих и дымных комьев вынудил хищницу вскарабкаться выше по стволу. Нойто со всей возможной быстротой метнулся в свой шалаш, схватил ургух, лук и колчан и выскочил на открытое пространство. Вспомнил, что забыл мешочек с мукой. Выругался, но возвращаться не стал, – угли почти закончились а рысь, не оставляя надежды прикончить добычу, так же быстро спустилась обратно. Нижние раскидистые ветки служили ей отличной защитой. Он вскинул лук и на слух выпустил стрелу. Услышал, как она стукнулась о ствол, еще раз выругался: найти ее теперь невозможно, так он все, что есть, зря израсходует и останется беззащитным… Придется идти, выманивая рысь на открытое пространство. И кто из них станет жертвой, а кто – охотником, знает только Вечно Синее Небо и Хозяйка этих лесов.
Юноша осторожно вытянул из снега снегоступы, – лучшие по эту сторону реки Шикодан, творение Кухулена, – сплетенные из бересты и еловых корней, плотные и гладкие, они легко держали его вес даже в рыхлом снегу. Он плотно и аккуратно привязал их к сапогам, несколько раз проверил: если вдруг снегоступ развяжется в неподходящем месте, это может стоить ему жизни, – на спину нагнувшемуся человеку рысь прыгает не задумываясь. Поправил снаряжение, проверил, легко ли выдернуть стрелу из колчана. Отлил. И двинулся по тропе, стараясь, насколько это вообще возможно в лесу, обходить крупные деревья. Рысь следовала за ним, – Нойто ее слышал. Однако по глубокому снегу она не пойдет, предпочтя передвигаться за ним по деревьям – и гнать, гнать, гнать, поджидая, когда жертва ослабнет и ошибется.
После распадка, он помнил, дорога уже пойдет под уклон, зазубренными извилистыми уступами спускаясь на равнину. Это было хорошо – легче идти. Однако и лес здесь рос гуще, почти смыкаясь вершинами. Нойто слышал позади хруст веток и тяжелые мягкие хлопки осыпающегося снега. Дважды оборачивался и, увидев рысь, пускал стрелу. Один раз снова промахнулся, второй раз вроде бы попал, судя по тому, что рысь хрипло и недоуменно взвыла. Но, видимо, рана оказалась не настолько серьезной – или рысь была слишком голодна: так или иначе, она продолжала идти за ним, иногда практически настигая.
Нойто оказался перед жестоким выбором – либо попытаться подкараулить хищницу и избавиться от нее метким выстрелом – либо избежать третьей ночевки в лесу, сосредоточась на том, чтобы идти максимально быстро. Если до ночи ему удастся выбраться на равнину, рысь вряд ли рискнет покинуть лес и отправится искать себе другую добычу. В конце концов, Нойто выбрал второе решение и теперь со сжимающимся сердцем поглядывал на небо. Хуже всего будет, если он неверно рассчитает время и останется ночью один на один с голодным, раненым, озлобленным хищником. Уснуть – значит погибнуть, и это Нойто понимал хорошо.
К полудню выглянуло солнце, мороз окреп, с гор подул ветер, раскачивающий кроны и мешавший Нойто слышать. Теперь он уже не мог позволить себе часто оборачиваться, чтобы следить за своим противником. Он шел, закусив губу и смахивая пот, заливавший глаза, оседавший на бровях и ресницах белым окоемом. Одна рукавица превратилась в обугленные лохмотья и левая обожженная рука теперь сильно мерзла, ее приходилось отогревать, а когда она отогревалась, возвращалась боль. Иногда боковым зрением он видел осыпающийся с ветвей снег, и в животе на мгновение становилось пусто и противно. Нойто машинально втягивал голову в плечи, ожидая смертоносного прыжка и ускорял шаг. Снегоступы, казалось, с каждым шагом становились все тяжелее.
Солнце, еще вот только что стоявшее в зените, уже скатилось в кроны, внизу, в подлеске, начала сгущаться темнота, длинные перепутанные тени колебались и извивались, будто живые. Рысь вроде бы отстала, но Нойто знал, – она, возможно, остановилась зализать свои раны, зная, что в темноте настигнет его. Он уже не шел, – ковылял, тяжело опираясь на срубленную слегу и неровно, хрипло дыша. Сил почти не оставалось, волнами накатывала предательская, равнодушная ко всему вялость…