Я принимаю бой

Десять месяцев спустя

Я сидела в тени на берегу залива и ела ежевику.

Лебеди выглянули из своего убежища, построенного Ждановым прошлой осенью, и, вытянув длинные белоснежные шеи, с интересом взирали на мою тарелку, полную темных сочных ягод. Делиться мне не хотелось.

Артур копался в саду. Весна на краю света многое изменила в наших привычках, и теперь у нас был палисадник с розовыми кустами и пионами, несколько грядок зелени и теплица. Макс еще долго не мог прийти в себя от зрелища рассады на нашем окне.

– Ксю, прекрати дразнить бедных животных! Если они свернут шеи, что мне придется с ними делать?

– Ты не любишь лебедей?

Он подошел, присел на корточки и открыл рот, предлагая угостить его ягодой. Я засмеялась, взяла самую спелую и аккуратно положила ему на язык. Артур хищно улыбнулся, а я провела пальцем по его губам, вытирая капельки сока. Стальные глаза потемнели. Он сел рядом, заставив меня подвинуться, и шезлонг жалобно скрипнул под его весом. Я схватила с тарелки еще одну ягоду и снова поднесла к его рту. Он нежно обхватил ее губами, лизнув ладонь. Тем временем задирая подол моего сарафана. Лебеди вышли из убежища на мостки и с интересом уставились теперь уже на нас.

– Это какой-то кошмар, Ксю, – простонал Жданов, переводя взгляд на любопытных питомцев, – давай вернемся в дом.

Я счастливо засмеялась.

Мы переехали на залив в самом начале весны, когда я закончила реабилитацию. Травма позвоночника, разрыв суставных связок плеча, перелом ключицы. На этом фоне рассеченная скула была сущей мелочью, но тонкий шрам каждое утро напоминал мне о том дне. Дом на обрыве мы уступили Игорю и его семье. На время, конечно. Друг женился в начале зимы, и теперь пара ожидала прибавления. Мих только что защитил диплом и уехал домой. По этому поводу мы закатили грандиозную вечеринку, на которой пиво лилось рекой, правда мимо меня и четы Шевченко. Никита окончил третий курс и неожиданно перешел на педагогику.

С Артуром окончательно меня помирила мама. Когда настало времени выписываться из травматологии домой, она сообщила, что мы уезжаем в Краков. Потому что одной мне оставаться нельзя. Признаться, я и сама не знала, как смогу в ближайшее время преодолеть невероятную высоту второго этажа, на котором находилась моя квартира. Но уезжать я не собиралась. И тут в палату вошел Жданов и, весело улыбаясь, сообщил, что он, конечно же, не оставит меня одну. А его дом, как и он сам, в моем полном распоряжении. Мама мило улыбнулась, похлопала глазами и выдала:

– Солнышко, ну это же прекрасно! Только скажи мне, кто этот любезный молодой человек?

О, да! В этом была вся моя мама.

– Жданов. Артур, – представился этот невозможный человек, – мы с Ксю…

– Это мой тренер, мама.

– Тренер? – и столько сомнений послышалось в ее голосе, что я в очередной раз убедилась: с интуицией у нее всегда все было в полном порядке.

Я кивнула. А Жданов нахмурился.

– Хорошо. Так даже лучше, – после минутного колебания вынесла вердикт мамочка, – реабилитация. И все-такое.

Я закатила глаза. Артур тщетно пытался скрыть улыбку.

Надо ли говорить, что я его, конечно, простила.

Потому что была неправа сама. И мне хватило смелости в этом признаться. В тот самый день.

Я пришла в себя в машине скорой помощи. Жданов сидел рядом и держал меня за руку. Боль как таковая уже прошла. Под действием обезболивающих, наверное. Но говорить не хотелось. Я прикрыла глаза, снова и снова вспоминая холод песка под спиной тем утром на пустынном пляже и его жадные поцелуи.

Отголоски его крика «Вставай!» все еще звучали в моих ушах, напоминая о случившемся.

Спросила еле слышно:

– Победила?

– Ты победила, глупая.

Я знала, хоть и не видела, что он улыбается.

Металлический лед стола рентгеновского аппарата я буду вспоминать еще долго. Потому что тогда боль вернулась. Я лежала на боку, пытаясь справиться с чувством полной беспомощности, и смотрела в темноту за окном.

А когда Артур забрал меня оттуда, я сказала:

– Прости.

А он ответил:

– Ты победила, глупая. Слышишь?