Страница 43 из 70
То есть если глаза свежие — человека, умершего всего день-два назад, — охранные системы пропустят без заморочек. Конечно, с условием, что личность эта не имеет проблем с законом. Ну или, по крайней мере, ни разу не попалась на своих провинностях.
Ёна его глаза устраивают, потому он лихорадочно ищет иной путь, никак не пересадку. Длится его паника недолго. Врач достаёт из контейнера поменьше баночку, внутри которой в прозрачном растворе плавают то ли имплантаты, то ли линзы.
— Что… — теряет он всякую волю. — И что? Срабатывает?
Подделку и охранные, и рекламные системы распознают с лёгкостью. Стали-Вар собаку на мошеннических уловках съел. Его такой ерундой не обыграть.
Врач улыбается шире, услышав от Ёна насмешку.
— Это настоящая радужка. — Он пододвигает подготовленный столик с микроскопом, затем пинцетом захватывает линзу в растворе и, поглядывая в увеличительное стекло, аккуратно вставляет её в глаз Диля. — Работа ювелирная, но стоит потраченного времени.
Ён, как ему и положено, не верит на слово. Откуда у нищих, вроде них, дорогущие приспособления? Потом он вспоминает, что Дед не лыком шит, и тем самым сам отвечает на свой вопрос.
Далее, по обыкновению, он сам себя спрашивает, почему же передовая технология ведома только этим остолопам? И что же, в самом деле, больше никто не использует адаптированную под линзы радужку?
— Продаёте? — уточняет он у Врача.
— Не-а, — трудится тот над вторым глазом. — Дед против. Говорит, что творец пускай что хочет то и делает со своим изобретением, но только после его, Дедовой, кончины. А пока мы используем и никто больше.
— И творец согласился?
— Дед ему оплатил исследования и подопытных предоставил. Конечно, согласился! Куда он денется?
— И как? Хорошо видно?
— В два раза лучше, — откровенно врёт Диль, пока пытается сфокусировать взгляд, а по его щеке на плешивую подушку катится слеза.
Ёну щиплет глаза от одного его вида.
Из другого контейнера, побольше, врач достаёт пачку аккуратно сложенных лиц.
— Они же не с людей сняты? — проводит аналогию Ён. Врач улыбается, но молчит. — Нет, я серьёзно.
— Это обычная 3D печать, — успокаивает он Ёна. — Одноразовые. Из биоматериала, но не прочные.
— У меня таких ого-го-го сколько! — отмахивается Диль, но тут же замирает. Доктор не спеша укладывает на его шрамы гладкую псевдо-кожу. — Всегда с собой. Иногда прямо в городе меняю.
Обычная театральщина в купе с высокими технологиями вызывает в Ёне противоречивые чувства: он одновременно и восхищён, и разочарован.
— Я могу просто надеть свою маску, — пытается отказаться он.
Его никак не покидает ощущение, что специально для него правду слегка — а может, и не слегка, кто их поймёт, — смягчили.
— По городу ходят пастыри, — говорит Диль, но Врач его одёргивает. Начал объяснять как раз тогда, когда нужно без бугорков уложить маску на нижнюю часть лица. — Людей со скрытыми рожами, как у тебя, немного. Но с тех, кого ловят, маски срывают, не спрашивая разрешения.
— Так что не противься, — сгоняет Диля взашей Врач, — и не трать наше время, да и своё, попусту.
Ён откладывает недоеденную крысу и ловко занимает подогретое Дилем место на кушетке.
С глазами вопрос разрешился, но желая отвлечь себя от процедуры перевоплощения, Ён задаёт новый вопрос:
— А где вы всё-таки храните удалённые органы?
Врач теряет дар речи. Он встревоженно смотрит на него и лишь затем выдаёт:
— Какие ещё органы?
— Ну… — приходит время Ёна пожалеть себя. Давление и жжение в глазу настолько сильное, что он тяжко вздыхает.
— Больно? — уточняет Врач. — Может, всё же местный наркоз?
Ён видит над склонившимся доктором расплывчатое лицо Диля. Ехидничает небось! Не дождётся! Ён ему не проиграет, не покажет слабину.
— Не надо… — отвечает он. Изображение двоится, и как мозг ни пытается вернуть нормальное зрение, у него не получается. — Когда очнулся здесь, вы говорили о том, как распродадите меня по частям. Вот я и подумал…
— А! — возвращается к Врачу хорошее настроение. — Это глупости… Болтовня… Мы таким не занимается. Дед говорит, и так времени мало, да и у нас другие цели. Нам торговля как телеге пятое колесо.
— Совсем нас претупниками считаешь? — встревает Диль.
— Ты в курсе, сколько на твоём счету смертей? — напоминает Ён. — И говори уже нормально! Чушь городишь. Но вот когда приказы Деда вашего раздаёшь, так ни единой помарочки. Так что не коверкай слова! Не смешно. Раздражает.
— Ну я же не… — Диль затыкается, словно в одно мгновение лишился голоса, отворачивается к столу и спрашивает так, будто ничего важного они до этого не обсуждали: — Доешь?
— Угощайся, — отвечает Ён. — Как долго будет двоиться в глазах?
— Пока не снимешь. — Врач разглаживает бугорок на маске, что плотно прилегла к коже и словно сдавливает настоящее лицо, превращая его в сморщенное яблоко. Он так же бесцеремонно, как и Диля, взашей сгоняет Ёна с кушетки. Чем его обидел, Ён никак не возьмёт в толк. Тот в сторону его даже не смотрит, когда продолжает: — Походи-ка немного. Попривыкни к новому зрению.
Ён поочерёдно закрывает один глаз, затем другой — не помогает. Несколько раз натыкается на мебель и один раз, но сильно, ударяется о косяк. Болезненный опыт приходит под смешки двух наблюдателей.
— Как почувствуешь, что перестал быть слепым болданчиком, — хохочет Диль, — скажи. Отправимся в город.
— И как здесь можно жить? — ругается Ён, когда они пролезают между шалашами и по его спине прочерчивает острый выступ.
— Никак, — пробирается за ним следом Диль. — Это смрады.
— Что? — он точно имеет в виду другое, но Ён не в состоянии играть в слова. Из-за того, что в глазах двоится, начинает давить в затылке. Собраться получается с большим трудом, а тут ещё недалёкий на ум вздумал с ним развлекаться. — Нормально скажи.
Диль умолкает и не говорит вообще ничего.
В полнейшей тишине они добираются до стены.
Вход в Серый дом не примечателен. Маленький — высотой в полтора человека среднего роста, шириной в два стандартных. И всё — больше ничего, только ровная стена до небес.
— И её никто не охраняет? — Ён вплотную приближается к двери. — Любой же может зайти или выйти!
С другой стороны, только для городских попадание в Серый дом считается наказанием. Для тех, кто живёт по другую сторону, картина может быть иной.
— Наверно, нет, — чешет раскрасневшийся на локте укус Диль. — Я здесь почти не хожу. — Затем отмахивается от насекомых и добавляет: — Вот ведь заразы! Низко летают — к дождю.
Ёна его знание примет не интересует. Покусать успели и его, но он не особо чувствует зуд: его перебивает то ли боль в глазах, то ли волнение перед возвращением в город.
— Как же ты…? — Он поворачивается к Дилю, но тот рывком проходит мимо и надавливает плечом на дверь.
Она открывается без проблем, и из нутра серой махины выливается прохлада; к ним тянется мрак, который солнце рассеивает в тот же миг, как он покидает здание. Ён смотрит в разверзнувшуюся перед ними бездну в недоумении.
— Как же ты попадаешь в город? — всё же повторяет он свой вопрос.
— Не твоё смело, — толкает его внутрь Диль. — Иди давай. Возиться ещё с тобой…
Ён шагает на грязный, усыпанный пылью и кусками отвалившейся краски пол. Вблизи входа никого нет. В полнейшей тишине к высоким потолкам взвивается звон Дилевской застёжки. Здесь он звучит намного громче, чем есть.