Выигрыш

– Ты издеваешься надо мной?

– Нисколько, милый. Разве тебе неприятно вспоминать о тех днях?

– Те дни, те дни… Почему же ты не вспоминаешь последнюю неделю, о том, как ты боялась послать кого-нибудь в прачечную, как мы не могли даже купить английскую газету – ты ведь не читаешь по-французски…

– А разве ты не помнишь, какой ты был беззаботный, когда отдал те пять франков нищему? Кстати, это напомнило мне…

– О чем?

– Я что-то нигде не вижу того голодного молодого человека.

– По-моему, наш пляж он не посещает.

Мне принесли икру и водку. Официант спросил:

– Может быть, мадам угодно, чтобы я принес ей кофе сразу же?

– Нет, не нужно. Спасибо. Я хотела бы потихоньку пить свой кофе, пока месье будет есть…

– Мясо в эстрагоне, мадам.

Никогда еще икра не казалась мне невкусной. Кэри внимательно следила за каждым моим движением. Наклонившись вперед, она оперлась подбородком о руку, что, по ее мнению, должно быть, означало, какая она верная и преданная жена.

Поджаренный хлеб нахально хрустел в тишине, но я решил, что не уступлю. И следующее блюдо я съел методично до самого конца, сделав вид, что не обращаю внимания на то, как она с трудом глотает сухую булочку. Кэри, вероятно, также не получала никакого наслаждения от еды.

– Принесите еще чашечку кофе, – сказала она официанту, – чтобы я смогла составить компанию мужу, пока он будет есть землянику. Может быть, ты закажешь себе еще полбутылочки шампанского, милый?

– Нет. Если я еще хоть немного выпью, то потеряю над собой контроль.

– Милый, может, я что-то не так сказала? Может, ты не хочешь, чтобы я напоминала о тех днях, когда мы с тобой были бедные и счастливые? В конце концов, если бы я выходила за тебя замуж теперь, то можно было бы подумать, что я зарюсь на твои деньги. Знаешь, ты был таким щедрым, когда дал мне пятьсот франков на рулетку, помнишь? Ты так серьезно наблюдал, как крутится колесо рулетки…

– А разве теперь я не серьезный?

– Теперь ты не наблюдаешь за тем, как крутится колесо рулетки. Ты уткнулся в свои бумаги и подсчеты. Милый, мы ведь теперь отдыхаем!

– Мы бы отдыхали как следует, если бы приехал Друтер.

– Мы же можем и теперь пойти куда хотим. Давай обсудим наши планы – может быть, сходим куда-нибудь.

– Только не завтра. Понимаешь, согласно моим подсчетам завтра цикл моих проигрышей должен достигнуть апогея. Конечно, чтобы уменьшить потери, я буду делать ставки только по тысяче франков.

– Тогда послезавтра…

– Именно послезавтра я собираюсь отыграть свой предыдущий проигрыш вдвое. Если ты уже выпила кофе, пора собираться на балет.

– Что-то голова разболелась, не хочется никуда идти.

– Еще бы ей не разболеться, если, кроме булочек, ты ничего не ела.

– Помнишь, как я днями ела одни булочки, но голова у меня тогда не болела.

Она поднялась из-за стола и подчеркнуто медленно сказала:

– Потому что тогда я была в тебя влюблена.

Я отказался от дальнейшего спора и отправился на балет один.

Я не могу теперь припомнить, какой был тогда спектакль. В тот вечер моя голова была занята совсем другим. Я должен был завтра проиграть, чтобы на следующий день выиграть, иначе моя система потерпит крах. Весь этот прекрасно разработанный план игры оказался бы всего лишь рядом случайных удач, который, согласно теории вероятностей, выпадает только раз на тысячу столетий, – это то же самое, что посадить за пишущие машинки тысячу трудолюбивых обезьян и ждать, когда эти обезьяны случайно, на протяжении столетий, напечатают в конце концов произведения Шекспира. В тот вечер балерина казалась мне одновременно и женщиной, и шариком, прыгающим по колесу рулетки: когда она сделала последнее на и вышла на поклоны на фоне занавеса, мне показалось, она вышла, чтобы победно остановиться на «нуле», крупье сгреб все фишки лопаткою за кулисы, а в зале остались двухсотфранковые – за дешевые места и более крупные фишки – за места в партере – они все смешались в одну кучу.

Я вышел на террасу, чтобы остудить голову. Именно тут мы стояли в первую ночь, выискивая глазами «Чайку». Мне стало жаль, что Кэри нет рядом, и я чуть было не пошел в отель, чтобы согласиться со всем, что она мне сказала.

Она была права: система или шанс – какая, в конце концов, разница? Мы могли бы сесть в самолет, продолжить наш отпуск: у меня теперь хватало денег, чтобы стать компаньоном в небольшой фирме без стеклянных стен и современной скульптуры и без Гома на восьмом этаже… Но как я мог отказаться от посещения казино и никогда уже не узнать, почему шарик рулетки останавливался в той же строгой последовательности? Что это? Поэзия абсолютного шанса или строгая закономерность точно разработанной законченной системы?

Я был бы благодарен за эту поэзию, но как же бы я гордился, доказав совершенство придуманной мною системы!

Проходя между столов, я чувствовал себя командиром, проводящим торжественный смотр своего войска. Мне очень хотелось сделать выговор старой леди за ее искусственные маргаритки на шляпке и пробрать мистера Боулза за то, что он не отполировал как следует свой слуховой аппарат. Кто-то тронул меня за локоть, и я вручил двухсотфранковую фишку Птичьему Гнезду. «Изящнее двигайся, – хотелось сказать ей, – руку нужно протянуть на всю длину и не сгибать в локте, да и волосы давно уже пора привести в порядок». С нервным сочувствием все наблюдали, как я проходил, выбирая стол. И когда я остановился, кто-то поднялся и уступил мне стул. Но я пришел не выигрывать я пришел чисто символически, чтобы поиграть немного и уйти. Поэтому я вежливо отказался от предложенного стула, поставил свои фишки по определенной схеме и с чувством триумфа увидел, как все их сгребла со стола лопатка крупье. Потом я пошел в отель.

Кэри там не было, и я был очень разочарован, потому что очень хотелось объяснить ей всю важность этого символического проигрыша, а вместо этого пришлось раздеться и скользнуть между простыней. Я долго не мог уснуть, потому что уже успел привыкнуть к телу Кэри рядом. В половине третьего Кэри разбудила меня – она искала в темноте свою кровать.

– Где ты была? – спросил я.

– Гуляла.

– Одна?

– Нет.

Я чувствовал, что она ожидает от меня первого выпада, – тогда за ней осталось бы моральное преимущество. Я сделал вид, что поудобнее устраиваюсь в постели и снова собираюсь спать. Она немного подождала и не выдержала:

– Мы ходили в Морской клуб.

– Он же закрыт.

– А мы нашли лазейку – клуб был такой огромный и ужасный в темноте, с креслами, сваленными в кучу.

– Занятное приключение. А как же вы обходились без света?

– О, была полная луна. Филипп рассказал мне о своей жизни.

– Надеюсь, вы нашли себе кресла?

– Нет, мы сидели на полу.

– Если у него действительно интересная жизнь, расскажи мне о ней. Уже слишком поздно, а завтра у меня…

– …твоя работа в казино с самого утра? Мне кажется, его жизнь тебе неинтересна. Она была очень простая, идиллическая. А рассказывал он о ней интересно. Он учился в лицее.

– Во Франции почти все учатся в лицеях.

– Его родители умерли рано, ему пришлось жить с бабушкой.

– А дедушка?

– Тоже умер.

– Старческая смертность довольно высокая во Франции.

– Два года он служил в армии.

Я подвел итог:

– Действительно, его жизнь выглядит очень оригинальной.

– Ты только и можешь, что все высмеивать и высмеивать, – обиделась она.

– Что с тобой, дорогая, я же ничего такого не сказал.

– Конечно, разве тебе может показаться интересной его жизнь? Ты ведь никогда никем не интересовался, кроме себя самого, а он такой молоденький и такой несчастный. Живет только на кофе и булочках.

– Бедняга, – искренне посочувствовал я.

– Тебе все так безразлично, что ты даже не поинтересовался, как его зовут.

– Ты же сама сказала – Филипп.

– Филипп – это имя, а фамилия? – с триумфом спросила она.

– Дюпон, – ответил я.