Александр I

Д. С. Дмитриев

ДВА ИМПЕРАТОРА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ

ПОСВЯЩАЕТСЯ ДОБЛЕСТНОМУ РУССКОМУ ВОИНСТВУ

Александр исполнил и другой обет свой – утвердить ненарушимое блаженство подданных охранением прав, законов, покровительством промышленности и образования. Среди непрестанных забот политических, под громом браней непрерывных, ему надлежало вникнуть во все части управления до самых мелких подробностей… Он трудился неутомимо, и двадцатипятилетие царствования его представляет непрерывную цепь мудрых учреждений, содействовавших внутреннему благоустройству, успехам промышленности, в особенности просвещению народному.

Всё сочувствие славолюбивого народа должно было обратиться к войску и вождям его, и если один из этих вождей станет выше всех способностями и успехами, то в его руках будет судьба страны. Таким был Наполеон Бонапарт. Привычка действовать по инстинкту самоохранения развила в нём хищнические приёмы: притаиться, хитрить, плести пёстрые речи для того, чтобы обмануть, усыпить жертву и вдруг скакнуть, напасть на неприготовленных, напасть врасплох, поразить ужасом было его любимым занятием.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I

Европа, почти вся, за исключением России и Англии, была побеждена гением корсиканского выходца, который под громким именем императора Наполеона… властвовал не одной Францией, повелевал многими европейскими государствами и произвольно раздавал короны кому хотел, большею частию своим родичам… Европа изнывала, алчность Наполеона не знала предела: он уже покушался на спокойствие и свободу России… но на страже русского государства находился величайший из людей император Александр, благословенный всеми народами. Ему-то суждено было смирить ненасытную гордыню Наполеона и спасти Европу от его ига.

Державный северный богатырь восстал… Наполеон пал… И «падение его было великое».

«Ибо все, взявшие меч, мечом погибнут»[1]. Война Наполеону объявлена, император Александр вступился за Пруссию, которую Наполеон со своими полчищами терзал на части…

Шёл 1805 год.

– Когда думаешь ехать в армию? – спросил князь Владимир Иванович Гарин своего сына Сергея, молодого, красивого кавалериста, расхаживая с ним по дорожкам своего огромного, по-английски разбитого парка.

– Завтра, – ответил офицер; в его тоне звучала едва заметная грустная нотка.

– Так скоро! Разве уже прошёл срок твоему отпуску?

– Отпуск окончится ещё не скоро, но объявлена война, и я должен явиться ко времени выступления армии в поход.

– Да, да. Разумеется. А не слыхал, когда выступит наша армия?

– Вчера я получил письмо от Зарницкого: он пишет, что дней через десять.

– А кто такой этот Зарницкий? – спросил у сына князь.

– Мой товарищ по полку, бравый ротмистр, честный, хороший человек, с которым мы очень дружны.

– Что же ты, Сергей, не привёз его с собою? Погостил бы.

– Он какой-то дикарь: никуда не ездит и в продолжение десятилетней службы ни разу не брал отпуска; живёт совершенным отшельником, холостяком.

– Он дворянин?

– Да, старинного дворянского рода.

– То-то! В дружбе всегда надо быть разборчивым, мой друг. Николая ты берёшь с собою?

– Он так просится. Чудак! Ему непременно хочется увидать Наполеона.

– Наполеон, Наполеон! Глупые люди уже начинают бредить этим корсиканским выскочкой, его уже возвели чуть ли не в гении, а по-моему, это просто баловень счастья, слепой фортуны.

Князь не мог спокойно говорить о корсиканце и уже начинал кипятиться.

– Но, отец, согласись, что он заслуживает своей славы: он покорил почти всю Европу, войска его считаются образцовыми, его маршалы хорошие тактики, а дипломаты славятся своим искусством.

– Если бы ты знал, Сергей, откуда набрал он этих тактиков и дипломатов, ты бы так не рассуждал. Ведь это какой – то сброд, все его маршалы – выскочки чуть ли не из простых рядовых.

– Но, отец…

– Довольно, мне надоело говорить о Бонапарте. Одно скажу Наполеон, как и все ему подобные, рано ли, поздно ли, свернёт себе шею, когда звезда его счастья померкнет. Вспомнишь слова старого солдата, когда они сбудутся!

– Дай Бог, отец! Ты знаешь, как я обожаю нашего несравненного императора и родину.

– Да, Сергей! Род князей Гариных был искони верными слугами царя и родины. Я рад, что встречаю в тебе те же высокие и благородные чувства. Слушай же, сын мой! Ты скоро попадёшь на войну, понюхаешь впервые порохового дыма. Будь храбр и мужествен, поддерживай всеми силами славу нашего именитого рода. Помни, что ты несёшь великую службу. В битве не думай о смерти, у воина могут быть одни помыслы – о победе. Я, брат, старый солдат и не умею говорить по-модному. Сам знаешь, сколько раз бывал я в битвах с покойным великим полководцем Суворовым. Фельдмаршал терпеть не мог модников, во всём у него была простота. Вот и я говорю тебе попросту, по-солдатски: служи, сынок, и помни – за Богом молитва, а за царём служба не пропадает. А главное, служи, да не прислуживайся. Терпеть не могу льстецов и низкопоклонников.

– Батюшка, в тебе я вижу для себя высокий пример.

– Вот и пошли у тебя модные фразы.

– Не фразы это, а прямое, честное слово.

– Ну, верю, верю! Добрый ты сын, Сергей, – таким и будь всегда. Так ты решил взять Николая? – меняя разговор, спросил у сына старый генерал.

– Если ты позволишь.

– Что же, возьми: здесь он не очень нужен, обойдёмся без него. Ты запишешь его в рядовые и возьмёшь под свою команду. Да вот он и сам, лёгок на помине.

К говорившим подошёл высокого роста молодой человек, красивый и статный. На нём была красная кумачная рубаха с косым шитым воротом, широкие бархатные шаровары, запрятанные в щёгольские сапоги с отворотами. Загорелое мужественное лицо, чёрные как смоль, кудреватые волосы и жгучие чёрные глаза делали его похожим на цыгана или на сына дальнего юга.

Николай был приёмыш князя Гарина; годовалым младенцем подкинули его однажды летом к воротам княжеской усадьбы, с запиской, в которой просили дать приют «крещёному младенцу Николаю».

Владимир Иванович в то время проживал в своей усадьбе. Он взял на воспитание маленького Николая, отдал его на попечение одной дворовой бездетной бабы – Пелагеи и, когда подрос подкидыш, взял его в свой княжеский дом, в сверстники к своему сыну Сергею.

Княжич Сергей и приёмыш Николай были одних лет, росли они вместе; только к молодому князю был приставлен целый штат гувернёров и воспитателей иностранного происхождения, у подкидыша же был единственный учитель – сельский дьячок Петрович, пьяница, каких редко свет создаёт. Подрос Сергей, старый князь свёз его в Петербург, в одно из военных училищ, откуда через пять лет он вышел корнетом. Николай Цыганов, как прозвала его дворня за смуглый цвет лица, прожил всё это время безвыездно в усадьбе на положении дворовых, почти ничем не отличаемый от прочих слуг.

– Ваше сиятельство! Нарочный приехал из города от губернатора, – почтительно доложил Николай генералу.

– Пусть подождёт… Чай, с пустяками какими – нибудь.

– По важному, говорит, делу. Просил доложить.

– Знаю я эти важные дела. А ты, братец, я слышал, на войну хочешь, кровь свою за отечество проливать?

– Если позволите, ваше сиятельство, я с радостью, – ответил приёмыш.

– Что же, поезжай. Из тебя выйдет бравый солдат. Только смотри трусом не будь! Ведь на войне не то что у меня в усадьбе: там, братец, жарко будет; от порохового дыма зачихаешь.

– Помилуйте, ваше сиятельство!

– То-то! Надо молодцом быть! За храбрость и отвагу награду получишь, может быть, и чин дадут, и вернёшься ты с войны дворянином. Бывали примеры.

1

Еванг. от Луки, 26, 52.