Страница 11 из 196
«Мне надо скорее уйти отсюда, – прошептали наконец его бледные губы. – Нужно спасаться, пока есть хоть сколько-нибудь силы, иначе я умру здесь голодной смертью. Боже! Подай мне силы, спаси меня!»
Князь горячо молился, подняв свои глаза к небу. Осторожно ступая, покачиваясь во все стороны, он побрёл вперёд между рядами убитых и раненых, встречая на пути таких же несчастных, как и он, но ещё более обессиленных от потери крови. Видеть их умоляющие взоры, слышать их просьбы о помощи было невыносимо, – но чем мог им помочь Гарин, сам едва державшийся на ногах!
– Ваше благородие! Прикончите со мною, – обратился к нему какой-то тяжело раненный солдатик, метавшийся в страшных мучениях.
– Ваше благородие, хоть бы глоточек водицы, уж очень жжёт! – слабо умолял другой.
Слёзы лились по лицу бедного Гарина, медленно пробиравшегося между грудой этих несчастных. От всей души хотел бы он помочь им – но чем? Запёкшиеся губы его дрожали и шептали молитву; он едва выбрался из этого страшного места; теперь уже ему реже попадались убитые и раненые. На дороге валялись исковерканные лафеты, обломки пушек и ружья. Гарин наткнулся на окровавленную саблю. Этой находке он очень обрадовался, поднял саблю и, опираясь на неё, пошёл далее.
«Если попадутся мне французы, я дёшево не продам свою жизнь: левая рука у меня ещё владеет», – думал он про себя.
Гарин уже прошёл порядочное расстояние, жажда стала ещё мучительнее.
«О, хоть бы каплю воды, губы мои совершенно запеклись», – простонал несчастный.
Ещё немного – и он увидел красивый домик, одиноко стоявший у опушки леса. Гарин радостно поспешил к жилищу, подошёл к окнам и попросил по-немецки:
– Будьте сострадательны, дайте мне немного воды и кусок хлеба.
Ответа не было; кругом была мёртвая тишина.
«Не отвечают. Дальше идти я не могу; войду в дом, может быть, здесь я вымолю себе пристанище».
Гарин с трудом добрался до сеней и отворил незапертую дверь. Страшный беспорядок был заметен повсюду; все окна были настежь растворены, стёкла выбиты, мебель взломана, изрублена, сундуки, комоды открыты, имущество разбросано по полу, посуда перебита.
Очевидно, обитатели этого дома скрылись от неприятеля, не успев ничего захватить с собою.
«Ниоткуда нет помощи!» – с грустью осматривая царивший беспорядок в комнате, убедился князь. Он вошёл в другую комнату, – и здесь всё было так же разрушено.
«Зачем ушёл я с поля битвы, зачем меня не убили! Лучше бы умереть! Тогда я пал бы славною смертью. Тяжело умирать всеми покинутым, одиноким. Матушка, сестра, отец! Знаете ли вы о моей несчастной судьбе? Будьте счастливы!» Губы раненого судорожно затряслись, смертная бледность покрыла его лицо, в глазах всё закружилось, забегало.
«Смерть, смерть!» – прохрипел он и без чувств повалился на пол.
В комнате опять настала тишина.
Солнце поднималось всё выше и выше; яркие лучи его проникли в окно комнаты и весело заиграли на эполетах гвардейца, лежавшего без чувств.
Спустя некоторое время около дома послышались спешные шаги, дверь отворилась – и седой как лунь старик, представительной наружности, с добрым, приятным лицом, вошёл в комнату. Старик был не один: его сопровождала девушка, с лицом, цветущим здоровьем, молодостью и красотою.
– Побывали и в моём укромном жилище наши враги. Посмотри, Анна, что французы сделали с нашим жилищем, – грустно жаловался старик.
– Отец, отец! Посмотри! – с испугом и удивлением проговорила молодая девушка, указывая на распростёртого на полу князя Гарина.
– Это русский офицер, я узнаю по мундиру. Он мёртвый, – сказал старик, нагибаясь над Гариным.
Красавица стала на колени и приложила свою руку к сердцу и потом к голове молодого человека.
– Отец! Он жив, дышит, – обрадовалась Анна. – Надо его положить на кровать.
Молодая девушка поспешно приготовила постель и помогла отцу положить раненого офицера.
– Я попробую привести его в чувство, – сказал старик. Он достал из кармана небольшую бутылку с крепким вином, налил немного в стакан, разжал стиснутые зубы раненого и влил ему в рот несколько капель; потом он стал растирать ему виски и лоб.
Живительная влага произвела своё действие; по всему телу князя пробежала дрожь, он открыл глаза и с удивлением посмотрел на молодую девушку и старика.
– Где я? – слабым голосом спросил он.
– У добрых людей, успокойтесь, – ответил ему по-русски старик.
– Пить, ради Бога, один глоток воды!
– Сейчас, сейчас. – Молодая девушка быстро вышла из комнаты и вернулась с кружкой свежей воды.
Раненый жадно глотал воду.
– Спасибо вам, добрая! Скажите, где я? Я ничего не помню, как я сюда попал. Кто вы? так хорошо говорите по-русски, а судя по одежде – вы, должно быть, австрийцы.
– Господин офицер, прежде всего вам нужен покой, говорить вам вредно. Обо всём вы узнаете после. Я промою и перевяжу вам плечо. Анна, нагрей скорее воды, – суетливо распоряжался старик.
– Мне есть хочется.
– О, это хороший признак! Вы скоро поправитесь. У нас есть холодное мясо и яйца – моя дочь сейчас приготовит для вас завтрак.
– Как мне благодарить вас! Ведь я обязан вам жизнью.
Гарин благодарно посмотрел и на доброго старика и на его милую дочь.
– Не волнуйтесь, вам вредно волноваться. Мы обязаны заботиться о вас – вы русский и за нас проливали кровь свою.
Старик искусно промыл рану и крепко забинтовал её. Сергей сильно стонал, но потом ему стало легче.
Анна нарезала мяса, очистила яйцо и поднесла это скромное блюдо к постели раненого.
– Пища подкрепит вас, господин офицер, – сказала молодая девушка.
– Скажите, как зовут вас и вашу прекрасную дочь?
– Я австриец Карл Гофман, а дочь мою звать Анной.
Князь Гарин проглотил несколько кусков мяса и запил вином. Силы его подкрепились, на бледном лице его стал заметен румянец.
– О, как мне теперь хорошо, легко! – весело сказал Гарин и взглядом поблагодарил красавицу. Анна вспыхнула и опустила свою чудную головку с вьющимися пепельными локонами.
– Теперь вы усните, молодой человек, сон для вас будет благодетелен, – укрывая тёплым одеялом князя, участливо сказал старик.
– А французы? – спросил Гарин.
– Не бойтесь, наши враги далеко ушли, – успокоил его старик.
Сергей скоро заснул, хотя спал тревожным сном.
– Ах, отец, если бы нам удалось спасти его! – сказала Анна.
– Он скоро поправится: молодость возьмёт своё, – ответил отец.
– Какой он красивый! У него такое доброе, приятное лицо. Он выздоровеет, отец, не правда ли?
– Надеюсь! За ним нужен только хороший уход.
– О, я буду хорошей ему сиделкой.
– Ах, проклятая война! Сколько сделала она несчастных, сколько невинной крови пролито на этой бойне. Да падёт кровь многих жертв на голову гордого победителя! И слёзы несчастных, осиротевших детей, оставленных отцов, матерей и жён вопиют о мщении!
Старик печально опустил седую голову и сидел в глубокой задумчивости.
Анна не смела прервать размышлений отца; она тоже молча сидела, порою посматривая любовно и ласково на спавшего офицера.
Опять наступила тишина в домике, прерываемая тяжёлым дыханием раненого.