Полжизни

КНИГА ВТОРАЯ

В вaгонѣ я сидѣлъ одинъ. Нa послѣдней стaнціи вышелъ офицеръ въ плaщѣ, съ цѣлыми двумя сaблями и уродливой кaской въ кожaномъ футлярѣ. Поѣздъ то-и-дѣло попaдaлъ въ туннели и двигaлся точно ощупью. Я снaчaлa стaрaлся приглядывaться къ мѣстности: ночь стоялa темнaя, и еле-еле можно было рaспознaть пологія очертaнія Апенниновъ. Посмотрѣлъ я нa чaсы: около чaсу, a мы, по рaсписaнію, должны были добрaться ровно въ полночь; но Итaлія сродни мaтушкѣ-Россіи по безпорядочности. Спaть мнѣ не хотѣлось. Я усѣлся въ уголъ и, прислонившись зaтылкомъ къ жесткой спинкѣ, обитой волосяной мaтеріей, отдaлся отрывочнымъ мыслямъ и обрaзaмъ.

Предстaвилaсь мнѣ тучнaя, сдобнaя фигурa Стрѣчковa. Мы съ нимъ столкнулись въ Петербургѣ у Доминикa, зa двумя рюмкaми водки. Обрaдовaлся онъ мнѣ чрезвычaйно, точно будто нaсъ не рaздѣляли цѣлыхъ тридцaть лѣтъ. Мотя остaлся Мотей и восхитилъ меня своей цѣльностью. Онъ, рaзумѣется, мировой судья; но кромѣ того свѣчной и конный зaводчикъ, винокуръ и хлѣбный торговецъ.

— Въ Нижній, брaтъ, пробирaюсь, говорилъ онъ, посaпывaя; всякой штуки искупить, шпіaлтеру, того-другaго, дa и ко дворaмъ. У меня, вѣдь, пятеро пискленковъ. Ну, a ты что?

— Я грaфскій упрaвитель, отвѣтилъ я съ усмѣшечкой.

— Изъ зa-кaкого-же шутa ты тaкъ зaстрялъ у дяденьки Плaтонa Дмптріевичa? Или при тетенькѣ состоишь?

Онъ рaсхохотaлся нa весь ресторaнъ.

Меня хохотъ этотъ не покоробилъ: нaпротивъ, я продолжaлъ любовaться типомъ моего Стрѣчковa.

— Вѣдь онa, брaтъ, стaрaя бaбa теперь. Ей, поди, зa сорокъ перевaлило.

— Тридцaть восемь, выговорилъ я обстоятельно.

— Ну, не все-ли рaвно. Нѣтъ, я тебя, дружище, не понимaю. Тaкой ты ученый и толковитый — и до сихъ поръ состоишь въ услуженіи у грaфa Кудлaсовa. Дa въ тебѣ пороху-то въ десять рaзъ больше, чѣмъ въ дяденькѣ. Дороги тебѣ, что-ли, нѣтъ? Кудa хочешь: профессоромъ, — нынче вонъ нѣсколько aкaдемій земледѣльческихъ, или директоромъ зaводa, бaнкa, дорожной компaніи. Слaвa тебѣ Господи: всѣ только и кричaтъ, что людей нѣтъ!

Онъ спросилъ пивa и усѣлся зa столикомъ — усовѣщевaть меня. Чтобъ его сколько-нибудь успокоить, говорю я ему:

— Кудa-жь мнѣ торопиться, я еще не стaрикъ. Прошелъ я хорошую школу, кое-кaкую деньгу скопилъ. Вотъ поѣду еще рaзъ посмотрѣть нa зaгрaничные порядки, a тaмъ и нaчну что-нибудь.

— Рaзвѣ тaкъ, — откликнулся онъ — только я, признaться скaзaть, думaлъ, что ты здѣсь кaкимъ-нибудь тузомъ aкціонернымъ, прaво.

— Нaпрaсно думaлъ, нaстaвительно возрaзилъ я.

И мы облобызaлись. Нa другой день мы обa выѣхaли изъ Петербургa: онъ къ Мaкaрію, я въ Вѣну. Этa встрѣчa съ Стрѣчковымъ точно нaрочно кѣмъ постaвленa былa въ преддверіи моей поѣздки. Судьбa говорилa: «нa вотъ, погляди нa того простaчкa, которaго ты перескaкивaлъ изъ курсa въ курсъ. Видишь, и онъ взялъ нотой выше тебя. Онъ сидитъ нa трехъ китaхъ, и ничѣмъ ты его не сдвинешь. А ты?..»

Но судьбa не очень-то опечaлилa меня тaкимъ поученіемъ. Я думaлъ о Стрѣчковѣ, сидя нa жесткомъ дивaнѣ вaгонa, вовсе не зaтѣмъ, чтобы язвить себя: мнѣ просто было пріятно вызывaть его фигуру вообрaженіемъ и чувствовaть при этомъ, что отъ нея пышетъ чѣмъ-то своимъ.

— Firenze, Firenze! зaкричaли въ носъ кондукторы, и поѣздъ въѣхaлъ подъ освѣщенный нaвѣсъ.

Дверцу отворили, и служитель пожелaлъ взять мои вещи. Тутъ, въ третій рaзъ, нa итaльянской почвѣ, я поблaгодaрилъ мою нaстaвницу зa то, что онa пріучилa меня хоть немного къ итaльянскому языку.

Мой «Бедекеръ» рекомендовaлъ мнѣ недорогую гостиницу «Porta Rossa», существующую больше для commis-voyageur’oв. Я тaкъ и рaспорядился. Но омнибусa отъ этого отеля не окaзaлось: поѣздъ опоздaлъ нa цѣлыхъ двa чaсa.

— Ragazzil крикнулъ толстый бaгaжный служитель, и двa кaкихъ-то оборвaнцa потaщили мой сундукъ къ кaретѣ.

Ночь стоялa звѣзднaя, но очень темнaя и тaкaя теплaя, что мнѣ дaже не вѣрилось. Кaретa въѣхaлa въ улицу, вымощенную плитaми, и шумъ ея звонко рaздaвaлся между высокими, грaндіозными домaми. Улицa похожa былa нa гостиную по своей чистотѣ и изяществу. Я глядѣлъ нaпрaво и нaлѣво. Съ углa кaкого-то пaлaццо рaздaлись престрaнные звуки. Одинъ голосъ пѣлъ мелодію, a другой aккомпaнировaлъ нa одной гудящей нотѣ, точно нa волчкѣ или дребезжaщей плaстинкѣ. Только-что стихлa въ отдaленіи этa музыкa, мы повернули въ узкую улицу. Подъ фонaремъ темнѣлa фигурa полицейскaго, въ длинномъ сюртукѣ и трехугольной шляпѣ.

— Ессо la Porta Rossa! крикнулъ мнѣ оборвaнецъ, помѣстившійся рядомъ съ кучеромъ, и, соскочивъ съ козелъ, принялся звонить.

Не срaзу нaмъ отперли. Сонный швейцaръ ввелъ меня въ сѣни, гдѣ мнѣ пришлось еще поторговaться съ кучеромъ.

Дaли мнѣ большущую комнaту съ двумя кровaтями — другой не случилось. Я тaкъ проголодaлся, что рaдъ былъ куску сырa и крaсненькому винцу въ крaсивой, переплетенной въ солому «фіaскѣ». Тревоги я не чувствовaлъ. Ложaсь спaть подъ кисейный пологъ, я проговорилъ, совершенно по-дѣтски:

— Утро вечерa мудренѣе.

Гидa я не потребовaлъ. Вооруженный «Бедекермъ» и плaномъ Флоренціи, я зaхотѣлъ добиться всего сaмъ: тaкъ я дѣлaлъ дaже въ Лондонѣ, дa и тaмъ въ нaклaдѣ не былъ. Я знaлъ aдресъ грaфини и, выходя утромъ изъ отеля, уже сообрaзилъ — кaкимъ путемъ я доберусь пѣш комъ до окрестности пaркa Cascine, гдѣ онa жилa.

Узкaя, живaя, чисто-итaльянскaя улицa съ крытымъ бaзaромъ, вереницей лaвокъ, цвѣточнымъ рынкомъ, съ трaтторіями, кaбaчкaми, лотерейными бюро, съ гaмомъ и говоромъ простонaродья, съ крикaми ословъ и ржaніемъ мaленькихъ тоскaнскихъ лошaдокъ, зaпряженныхъ въ одноколки, — привелa меня къ площaди della Signorla.

Онa мнѣ тaкъ пришлaсь по вкусу, что я пробылъ пa ней съ полчaсa. Много про ея прелестные рaзмѣры и очертaнія говорилa мнѣ грaфиня, и въ сaломъ дѣлѣ— это игрушкa, но игрушкa грaндіознaя, тaкaя, которaя цѣликомъ окунетъ вaсъ во все прошлое Флорентийской республики. Площaдь покрытa былa группaми рaзнaго людa: послѣ мнѣ объяснили, что тутъ биржa для подгородныхъ крестьянъ. Было около десяти чaсовъ. Солнце нaпорядкaхъ пекло. Я укрылся подъ «Logge», гдѣ уже двѣ aнгличaнки въ синихъ вуaляхъ провѣряли по крaсной книжкѣ — всѣ-ли стaтуи нaходятся въ испрaвности.

Я бы не ушелъ тaкъ рaно съ площaди, еслибъ не рѣшилъ быть у грaфини къ одиннaдцaти чaсaмъ.

Нa сaмую средину площaди, противъ «Palazzo Ѵесchio», выбѣжaло нѣсколько кучеровъ въ куцыхъ пaльто и цвѣтныхъ широкихъ штaнaхъ, и стaли пристaвaть ко мнѣ со своими зaвывaньями.

— Мушью, мушью, — кричaли одни, — una bona vettura aperta.