Страница 26 из 28
— У нас нет иного выбора, ваше величество! — ответил замаскированный.
— Берегитесь! Король — мой сын — жестоко отомстит вам за меня.
— Но будет ли от этого легче вашему величеству? Да и чем можно запугать нас, если мы не отступили перед тем, что уже сделано?
В голосе замаскированного чувствовалась такая спокойная уверенность, что Екатерина вздрогнула и поколебалась.
Между тем ее собеседник сказал далее:
— Ваше величество, время не терпит. Мы можем дать вам только одну минуту на размышление. Если же вы не согласитесь — что же делать? — колодезь глубок, и уже много тайн погребено в его недрах.
— Я в вашей власти, — ответила королева, — и понимаю, что приходится уступить силе. Но, по крайней мере, ответите ли вы совершенно откровенно на мой вопрос?
— В зависимости от того, что это за вопрос.
— Что вы хотите делать со мной?
— Вы должны будете окончить свои дни в заключении.
— Вот как? А где именно?
— За пределами Франции.
— А когда я прибуду на место заключения?
— Через три дня. «В три дня многое может случиться!» — подумала королева и, взявшись за перо, спросила:
— Что я должна написать?
Замаскированный продиктовал ей следующее:» Ваше величество, король, мой сын! Когда это письмо дойдет до Вас, я буду уже далеко от Парижа и умоляю Вас не стараться разыскать место, куда я решила укрыться. Я хочу прожить остаток своих дней в стороне от шума большого света и политических тревог. Я собираюсь укрыться в монастыре, где я денно и нощно буду молить Господа, да дарует Он мне прощенье за содеянное мною зло «.
Королева написала все это, не пропуская ни единого слова.
— А теперь, ваше величество, благоволите подписаться и приложить печать.
Королеве подали восковую свечу и кусок воска для печати. Не говоря ни слова, она подписалась и приложила печать. Но она припечатала воск так, что корона печати пришлась внизу: это было условным знаком для Карла IX, что королева просит не верить ни единому слову из ее письма.
Когда это было сделано, Екатерину отвели в предназначенную для нее комнату, где была постлана кровать и приготовлен ужин. Оставшись одна и усевшись в кресло, она подумала:
«Ну хорошо же! Если мне удастся освободиться и вернуться в Лувр, то пусть мне придется перевернуть вверх дном весь мир, а я уже добьюсь того, что головы этих людей падут на плахе!»
XXXI
Рене явился к герцогу Гизу, чтобы предупредить его о визите Екатерины Медичи. Через некоторое время послышался стук в дверь.
— Вот и королева! — сказал Рене. Но он ошибся: это был Гастон де Люкс, возвращавшийся из Медона. В прошлую ночь ему было поручено проводить герцогиню Монпансье в ее лесной домик, а на обратном пути завести лошадь Гектора ее владельцу, как то обещал герцог после неудачной для него дуэли с хозяином черного Вельзевула.
— А, это ты? — встретил его герцог. — Ты отвел лошадь?
— Как же! И должен признаться, что попал с нею вовремя, так как ей не пришлось стоять зря в конюшне.
— То есть как это?
— Это крайне странная история. Известно ли вам, что эта лошадь принадлежит гасконцу?
— Да, я знаю это.
— Это один из друзей Ноэ. Ну вот, похоже на то, что эти господа не спят, а что-то замышляют. Прежде всего, прошлой ночью около Вожирара я заметил, что лошадь прихрамывает. Я отправился к медонскому кузнецу перековать ее, а кузнец и говорит мне: «Однако! Мне что-то повезло на гасконских лошадей. Ведь их можно сразу узнать по подковам и гвоздям». Я стал расспрашивать его и узнал, что час тому назад здесь проехал какой-то молодой человек. У него тоже расковалась лошадь, и, пока кузнец перековывал ее, всадник уселся перед огнем, читал какие-то записки, а в заключение снял с пальца большой перстень тонкой работы и спрятал его в кошелек. Мало того, когда я отвел лошадь в гостиницу, около дверей последней мне повстречались два всадника. Они о чем-то шептались. Меня заинтересовало, куда они едут, и я спрятался за угол соседнего дома. Оказалось, что они направлялись как раз в гостиницу, куда я только что отвел порученного мне коня. Так как помимо всего я чувствовал некоторую усталость, то я стал ждать, думая, не произойдет ли еще что-нибудь. В очень скором времени из ворот гостиницы выехали опять оба всадника, и при свете фонаря я увидел, что один из них сидит на только что приведенной мною лошади. При этом он сказал своему спутнику: «По правде говоря, я уже и не рассчитывал увидать больше своего старого Вельзевула, но раз мне привели его, то я предпочитаю ехать на нем». Другой ответил ему: «Только бы экипаж не опоздал!» — «Не беспокойся! — произнес первый. — Все будет готово».
— Все это крайне странно, — заметил герцог. — Больше ты ничего не слыхал?
— Нет, ведь я был пешком, а они на лошадях. Очень скоро я потерял их из вида.
Между тем время шло, и королевы все не было. Прошел уже целый час, потом второй… Рене начинал серьезно беспокоиться.
— Но что же могло задержать ее? — недовольно сказал герцог Гиз, который с особенным нетерпением ждал королеву, так как надеялся, что Маргарита пришлет ему с нею обещанный ответ.
— Может быть, король Карл задержал ее? — высказал Рене предположение.
— По-моему, все-таки надо узнать, что случилось. Пойдемте в Лувр!
— Как, ваше высочество? Вы решаетесь идти в Лувр? — тревожно сказал Рене.
— Во всяком случае, я не могу допустить, чтобы вы пошли туда совершенно один, — сказал и Гастон де Люкс.
— Хорошо, пойдем втроем! — согласился герцог. Они пошли. На улице Священников Рене бросился в глаза какой-то беленький комочек, лежавший на земле. Он поднял его, развернул и поднес к ближнему фонарю: это был платок королевы Екатерины.
— С королевой что-то случилось! — испуганно сказал он, — Она, видимо, вышла из Лувра, направляясь к вам, но почему-то не дошла… Поспешим в Лувр, где мы что-нибудь узнаем.
Но им не удалось проникнуть в Лувр, так как швейцарецчасовой решительно заградил им дорогу и, как ни пытался Рене проникнуть во дворец, решительно отказывался пропустить его.
Оставалось одно: вернуться домой, .чтобы посмотреть, не пришла ли туда во время их отсутствия королева. Но Екатерины там не было. Тогда все трое поняли, что случилось что-то из ряда вон выходящее.
— Что же могло случиться с нею? — пробормотал герцог Гиз.
— У меня почему-то не выходит из головы разговор двух гасконцев-всадников об экипаже, — сказал Гастон.
Рене и герцог переглянулись, причем флорентиец сказал:
— Ведь гасконцы — отчаянный народ. Они могли решиться похитить королеву, которая мешает их замыслам.
— Ну, если это так, — воскликнул герцог, — тогда надо признать, что Генрих Наваррский отличается незаурядной отвагой.
Когда герцог говорил эти слова, с противоположной стороны улицы послышался стук копыт.
XXXII
Это был Лев Арнембург. Молодой люксембуржец впервые сел на лошадь после тяжелой раны, полученной в схватке с Лагиром; он был еще довольно слаб, но все же не мог отказать в услуге герцогине Монпансье: ей некого было послать к одному из своих приверженцев, сиру де Круасси, страстному католику, которому суждено было играть выдающуюся роль в кровавой трагедии, подготовляемой Гизами.
— Ну что. Лев, — спросил Гиз, — с хорошими ли вестями ты едешь?
— Сир де Круасси будет сам завтра вечером и все скажет вам. Но, представьте себе, я чуть-чуть не нарвался на целое скопище гасконцев.
— Что такое?
— Я думаю, они увозят красотку-еврейку.
— Да в чем дело? Говори же яснее!
— Они были замаскированы, но я узнал лошадь одного из них… знаете, ту, черную. Их было четверо, и они эскортировали экипаж с глухо закрытыми занавесками.
— Ваше высочество! — крикнул Рене. — Они увезли не Сарру Лорьо, а королеву.
— На лошадей! — крикнул герцог Гиз. В этот момент показались Кревкер и Контрад, которые возвращались, исполнив какое-то поручение герцога. Сейчас же Гиз приказал оседлать для всех свежих лошадей, и вскоре он, Рене и четверо поклонников герцогини Монпансье мчались по дороге в Шартр.