Страница 15 из 26
И, наконец, третий тип реакции - в котором персонифицированное и "объективированное" по событийным рядам описание реальности воспринимается как вызов, требующий ответа. Здесь, как мне представляется, возникает своего рода "развилка" реакций.
Неискушенный читатель вполне может воспринять мир, описанный Александром Андреевичем, как художественный слепок с реальности. И тогда такой читатель начнет борьбу не с той реальностью, в которой мы живем, а с ее авторской метафорой, с трикстерами и их шутовством.
Я же очень желаю Проханову (и всем нам) такого массового читателя, который сумеет, пройдя через метафорическое пространство авторского замысла, прийти сначала к самопониманию и самосознанию, а затем к внятному пониманию той - всё более страшной - реальности, с которой ему предстоит воевать."
Мария Мамиконян.
"Александр Андреевич, у меня после прочтения вашего романа возник такой вопрос. Там присутствует некий метафизический театр, внешние признаки которого позволяют отождествить его и с "Экспериментальным творческим центром", и с нашим театром "На досках". Но руководитель этого метафизического театра у вас говорит и делает такие вещи, которые прямо противоречат тому, что говорит и делает Кургинян. Чем вы объясните такое странное несоответствие художественного образа своему прототипу?"
Александр Проханов.
"Каждый автор сталкивается с таким понятием, как бунт прототипов. Как бы он их ни камуфлировал, всё равно через все белила и румяна просматриваются узнаваемые черты. И он всегда рискует стать жертвой атак прототипов. Более того, когда художник умирает, на выходе из тоннеля между мирами его встречают прототипы и устраивают ему страшную разборку.
Теперь по существу. Когда я тысячу лет назад познакомился с Сергеем Ервандовичем Кургиняном и до сих пор продолжаю с ним знакомиться: с каждой его статьей, с каждой его книгой, с каждым его выступлением, - я всё больше убеждаюсь, что метод его работы лишь отчасти является политологическим, что в этом методе присутствуют технологии, которые можно назвать магическими. Эти технологии - не причинно-следственные, они апеллируют к другим мотивациям, они привлекают для доказательства или опровержения тезисов совершенно иные энергии. Эта мистериальность существует, и она может быть направлена в принципе на что угодно.
Для меня эта мистериальность, связанная с фигурой Сергея Ервандовича, эта методология, которой он располагает, - очень важны, потому что позволяют говорить о возможности магического преображения, трансмутации человека. А реальное мировоззрение Кургиняна для романа не имело никакого значения - это ведь совсем иное измерение действительности.
Для меня неразрывность русской истории очевидна. Я иногда не могу её доказать логически - и тогда пытаюсь навязывать эту мысль. Я вижу, что сейчас в сознании людей волновод нашей истории разорван, по нему не идет свет из прошлого в будущее и из будущего в прошлое. Поэтому, например, соединить фигуру Николая II как последнего государственника своей эпохи и Сталина как первого государственника советской эпохи - задача метаисторическая, которую я доступными мне средствами пытаюсь решить.
Художник состоит со своими прототипами в очень сложной связи. Даже если прототипом является любимая женщина, даже если это мать. Там нет никакого линейного отношения, это абсолютно загадочный мир.
Но самые мучительные отношения автора этого романа связывают с прототипом, имя которому - Проханов. Бондаренко прав, когда говорит, что "Виртуоз" можно назвать не романом-триллером, а романом-самоубийством. Те неточности, даже небрежности, а может, отчасти и злые умыслы, которые руководили художником в изображении героев, за которыми стоят реальные прототипы, - ничто в сравнении с той беспощадностью, с которой автор поступил со своим главным прототипом. Надеюсь, это его извиняет…"
Сергей Кургинян.
"У Проханова есть смелость договаривать до конца. Это связано и с его генезисом, с тем, что он пришёл в литературу из техники, и с его любовью к развитию. Что значит "договаривать до конца" сегодня? Это значит - вести разговор об ужасе реальности. Сила Проханова, который в этом смысле для меня абсолютно выбивается из рядов патриотического бомонда, в том, что он достаточно смел для того, чтобы вести такой разговор. Остальные же… Сколько ни разговаривай с этим патриотическим бомондом, рано или поздно услышишь невротическое: "Бог спасёт"… Почему спасет? Содом и Гоморру, между прочим, не спас. Или скажут: "Не из таких ситуаций выбирались". Из каких "не из таких"? Докажите, что были ситуации хуже нынешней!
К чему на протяжении многих лет наш "Экспериментальный творческий центр" призывает прислушаться? К нашему диагнозу: в России происходит регресс. Регресс не сопрягаем с устойчивой государственностью. В условиях регресса невозможна реальная политическая борьба: нет классов, нет упругости социальной ткани.
Такая констатация не означает, что мы обречены. Но какова болезнь - таково лекарство. Если болезнь - регресс, то лекарство - контррегресс. В условиях регресса возможно только катакомбное сопротивление регрессу. Что это такое? Не люблю по понятным причинам слово "kulturkampf". Но катакомбное сопротивление - это, прежде всего, культурная борьба, борьба за право вместе жить не по законам навязываемого регрессом мейнстрима.
Как осуществить подобное? Тут ужасно важно - научимся ли мы говорить друг с другом, понимать друг друга, длинно и неторопливо обсуждать что-то друг с другом. Если научимся - тогда ячейка за ячейкой должна сформироваться контррегрессивная социокультурная ткань. Не надо ждать, что кто-то это сделает за нас.
Повторяю, регресс - это не смертный приговор. Да, часто регрессирующие цивилизации умирали. Но не всегда. Регресс начался в Римской империи. И если бы не было катакомбного христианства, Рим бы сгнил до конца вместе со всей античной цивилизацией. А значит, и всем Западом. Но христианство возникло, оно еще надолго удержало Рим западный. И оно создало (и тысячу лет продержало) Рим восточный - Константинополь. Но и не удержав античный западный Рим, христианство, в конце концов, создало новую Европу. Не было бы новой Европы без Папы Римского. Была бы истребительная резня европейских князьков.
Итак, христианские катакомбы спасли Рим и западный мир от регресса. А регресс был чудовищный. Почему чего-то сходного не может снова произойти?
Для начала нужно просто сказать правду про регресс - самим себе и другим. Я вижу роль Проханова-писателя в том, что он этот регресс обнажает беспощадно. Причём на уровне нового художественного метода, метода N3, о котором я уже говорил. Каждый, у кого хватит смелости посмотреть в глаза регрессу, будет против него бороться, а трусливые в подобных ситуациях не в счет. Поэтому можно сказать Проханову за роман "Виртуоз" - большое спасибо."
Александр Проханов.
"Я бы назвал "Виртуоз" романом безысходности. В нём положительный герой исчезает ужасным образом. Если бы там не было ещё одного положительного анонимного героя. Имя этому герою, если говорить старомодным языком, - святость. Святость, чудо историками не рассматриваются. С их точки зрения, это сентиментальные, асимметричные категории. Но для художника, для метафизика, просто для верующего человека - это не абстракции, это вполне исторические категории.
В этом романе человек, которого интрига выдвинула на роль ловушки, шута, - загадочным, может быть, даже для меня самого образом, становится проводником, по которому энергия, к позволяющая существовать народам, начинает просачиваться и подбирается очень близко к престолу. Эта энергия, исключенная из сегодняшней русской политической и государственной жизни, нашла себе капилляр в виде этого человека-фарса. Она выбрала самого неподходящего персонажа, чтобы реализоваться. И реализовалась достаточно сильно - она преобразила его и создала из него святоносца. С ним потому и расправились, что углядели зарождающийся над его головой нимб. Когда его положили на операционный стол и вырубили из него святость путем лоботомии, то она никуда не исчезла, не аннигилировалась.