Безмолвная

Маша долго вникает в текст, а на её личике проступают самые разные эмоции. Наконец, она принимает какое-то решение. Какое именно, догадываюсь, когда она берётся писать ответ:

[ Приятно познакомиться, Лира! А я решила, что ты шпионка и тебя прослушивают. Моргни два раза, если это так. Да, я из России и я путешествую, в каком-то смысле. Завтра, вот, обратно в Сеул поеду. А в Косоне все школьницы в таком странном виде ходят? ]

Девушка пододвигает планшет ко мне, ждёт, пока прочитаю. Сначала, мелькает мысль, что она надо мной смеётся, настолько бредово выглядит её реакция, но встретившись взглядами, нахожу в изумрудных глазах лишь искренность и любопытство. Тогда то и приходит осознание, насколько круто она поступает, подстраиваясь под свою немую собеседницу. С облегчением выдохнув, дважды медленно моргаю. А когда мы прекращаем смеяться, пишу ответ, продолжая чужие строчки.

[ В таком наряде — только шпионки. Когда меня засылали, одели, согласно своим представлениям о южно-корейских школьницах. Обычное дело ]

Маша снова смеётся, чуть более сдержанно, чем в первый раз. Улыбаюсь и сам. Она что-то пишет, затем толкает планшет через стол. Разворачиваю, читаю:

[ Ты не похожа на кореянку. Наверное, ты приезжая? Я сначала подумала, что ты — такая же туристка, как и я, но твой школьный пиджак говорит об обратном. А ещё, у тебя своеобразный юмор. Мне стало любопытно. Расскажешь о себе? ]

Ну как можно отказать в такой просьбе очаровательной собеседнице?

[ Спрашивай, о чём ты хочешь узнать ] — предлагаю Маше сделать первый ход.

Спустя полчаса «жонглирования» планшетом, полчаса заданных вопросов и ответов на них, выдаю новой знакомой краткий пересказ своей истории, начиная с момента, когда очухался в больнице. Рассказываю про амнезию, про опёку, переезд и всё, что следовало далее. В детали особо не вдаюсь и скрытыми личностями не свечу. Вспомнив, что Лира — школьница, пытаюсь придать больше эмоционального окраса прошедшим событиям. Красочно описываю, как подрался, и как за меня вступился одноклассник. Упоминаю про испорченную рубашку, попутно сообразив, что неприглядный вид моих ног удачно вписывается в повествование, мол, оступилась в пылу драки. Уже под конец рассказа осознаю, что жалуюсь. Жалуюсь совершенно незнакомому человеку на свои невзгоды. Как какой-нибудь нытик. Но самое удивительное, что мне становится от этого легче. В лице Маши я получил непредвзятого слушателя не спешащего кривить губы в презрительной ухмылке. Наоборот, кажется, девушка прониклась историей.

[ И ты не вызвала полицию? Должно быть, у тебя были веские на то причины ]

[ Я испугалась ] — почти честно отвечаю девушке, вспомнив назойливую репортёршу, накопавшую компромата на мою бедную головушку. — [ Полиция — это всегда гласность и общественный шум. В моём положении, и то и другое принесёт больше вреда, чем молчание. Раны заживут, а с проблемами я как-нибудь разберусь ]

[ Серьёзные раны? ]

[ Пустяки ] — легкомысленно отмахиваюсь, но девушку так просто не проведёшь. На разбитую бровь, НиНэ наклеила полоску лейкопластыря телесного цвета, а налобную повязку я стянул пониже, частично прикрыв ею рану. Такая себе маскировка, разумеется, до первого внимательного осмотра, что моя собеседница и подтверждает. Она протягивает руку, и без спроса отгибает часть повязки. Дергаюсь было пресечь самоуправство, но поздно, Маша, так же быстро возвращает всё на место, включая собственную конечность. В её глаза читается негодование.

[ Они могли покалечить тебя. Испортить лицо, в конце концов! ]

Качаю головой, пишу, на мой взгляд, логичное возражение.

[ Но ведь не покалечили. А в будущем, я подобного не допущу. Не на ту нарвались! ]

Маша печально вздыхает, но не стремится убеждать меня в неправоте. Какое-то время мы сидим молча. Затем, девушка спохватывается, и набирает на планшетке:

[ Лира, мне пора. Ты — классная и у тебя всё будет хорошо! Планшет оставь себе — дарю. Он умеет звонить и там есть номер моего местного телефона. На симке безлимитные звонки и интернет. Если, я снова окажусь в Корее, обязательно дам о себе знать. Устроишь мне показ достопримечательностей, договорились? ]

Пока я перевариваю входящую информацию, Маша достаёт из сумочки зарядное устройство со шнурком, а следом приличных размеров кошелёк. Она извлекает из него, одну за другой, двадцать купюр, каждая, номиналом пятьдесят тысяч вон, кладёт деньги на стол, пододвигает их ко мне, сверху придавливает планшетом. Затем, улыбается на прощание, быстро встаёт и выходит наружу. Уже в дверях девушка оборачивается, машет мне рукой и произносит на русском:

— До свидания, Лира-ян! Береги себя!

* * *

После ухода Маши и я не задерживаюсь. Прячу пачку банкнот в карман, доедаю остатки обеда — брошенные, но не забытые, — и, прихватив подарок, выхожу на улицу. Пока иду в сторону остановки, то и дело трогаю ладонью бедро, там, где ткань джинсов слегка оттопыривают свалившиеся, как снег на голову, деньги. Проверяю, не почудилось ли мне? Нет, не почудилось. Незнакомка действительно подарила мне миллион вон. Я специально пересчитал, прежде чем спрятать деньги.

Застаю старика дома. Тот, увидев, в каком я виде, бросается расспрашивать, что случилось. Пишу всего лишь одно короткое предложение, совершенно не подумав, какую бурю оно за собой повлечёт.

[ Меня уволили ]

— Уволили? Но, почему? Ты нагрубила начальнику?

Мотаю головой. Врать я не умею, да и не вижу смысла. Отвечаю, как есть. Почти.

[ Мне предложили другую работу, более прибыльную, и я согласилась. Но когда приехал хозяин клуба и узнал сколько мне лет, выгнал и запретил там появляться впредь ]

— А как же место СонЁн? — дрожащим голосом спрашивает меня Чинчин. — Кто теперь будет за неё работать — ты об этом подумала?

Оправдываться всегда тяжело, а иногда и вовсе — вредно, особенно, когда осознаёшь масштаб своего косяка. Оправдываться, будучи немым — и подавно. Но я пробую. Пишу какую-то чушь, про то, что мне не оставили выбора.

Лучше бы молчал.

— Ты сегодня же поедешь в клуб и будешь умолять принять тебя обратно на работу, иначе, можешь забирать свои вещи, — старик кивком указывает на большую сумку возле стены, видимо, кто-то привёз их накануне, — и возвращаться к себе домой!

Кажется, Чинчина действительно проняло. Его голос, хоть и дрожал, но звучал достаточно убедительно, чтобы начать что-то делать. Увы, своим ультиматумом он не оставляет мне выбора. В клуб мне путь заказан — это наверняка, но и альтернативных вариантов выхода из неприятной ситуации я не вижу. Поэтому, больше ни слова не напечатав, собираю пожитки, плетусь восвояси. Ощущаю себя побитой собакой, которую, недовольный её поведением, хозяин выгнал из дома.

Что ж, поделом мне. Погнался за лёгкой деньгой, забыв, зачем я вообще вышел на работу. Эгоизм чистой воды. Эгоизм, помноженный на алчность. И в этом весь я.

* * *

Как только за прыткой девчонкой закрылась дверь, КванГо направился в комнату старшего сына.