Страница 18 из 38
ШУТНИК
На краю деревни, возле барского, как он прежде назывался, заброшенного пруда стоял наш небольшой рубленый дом под тесовой крышей. Издали он походил на сказочный лесной терем. Войдешь внутрь — и, вправду, терем: стены обшиты корой, а окна увешаны клетками. В них жили разные птицы: чечетки, щеглы, синицы… И чиж тоже был. Веселый, нарядный! Грудка желтая, на голове — черная шапка, а под клювом — маленькая копейка. За доброту и сердечность я полюбил его и назвал Степкой.
С годами чиж сделался ручным. Вылетал из окна в сад, прыгал по веткам, звонко, призывно чирикал, забияк-воробьев подзадоривал. По окончании птичьей прогулки я проводил пальцем по железным прутьям клетки. Услышав сигнал, чиж знал, что его ждет лакомство, и возвращался в свой дом.
По утрам Степка не раз опускался мне на плечо, прыгал на руку и слегка теребил клювом рукав — требовал угощения. Прохладный чай он пил с ложечки, а кедровые орехи брел прямо с ладони.
Чиж очень привязался ко мне. Завидит в дверях и приветствует смешной и радостной песенкой, а в конце ее непременно выговаривал что-то вроде: «Хочешь ко-фе или ча-ай?!»
Мой брат сядет, бывало, за пианино и наигрывает: «Чижик-пыжик, где ты был?» Музыкальный Степка разом преображался, хорохорился, вдохновенно подпевал… И мы решили, что песенка эта как нельзя лучше соответствует его характеру.
Порой Степка забавлял меня тем, что трещал чечеткой, щелкал щеглом, тенькал синицей… Он подсмеивался, шутил над птицами. Не они не сердились на него. Ведь с доброй шуткой веселее живется!
ЖИВОЙ БАРОМЕТР
В субботу к нам в гости зашел дядя Гриша, посмотрел в окно на серое облачное небо и спрашивает меня:
— Знаешь, как погоду предсказывают?
— По барометру…
— Хочешь, я тебе живой барометр подарю?
— Как «живой»?
— Очень просто, — усмехнулся дядя. — Забегай ко мне завтра — увидишь…
На другой день пришел я к дяде, а он мне клетку со зверьком протягивает. Мордочка у него пухлая. Глазенки — черные, точно смородины, выпученные. Шуба — рыжая, а на спине пять темных полосок. Забавный!
— Держи бурундука!
— Спасибо! — поблагодарил я. — А при чем тут барометр?
— Скоро узнаешь! — Дядя хитро улыбнулся и похлопал меня по плечу. — Забирай! Забирай! Кедровыми орехами, семечками, ягодами да грибами его кормить надо.
Радостный прибежал я домой, поставил клетку на подоконник, а сам гляжу на зверька и думаю: «И как же такой кроха погоду угадывает?»
Бурундучишка тем временем знай себе таскает подсолнухи из кормушки. Набьет полный рот и с раздутыми щеками в дуплянку спешит. Видно, там закрома у него.
Вечерело. Из приоткрытого окна веяло сыростью и прохладой. Зверек сел на задние лапы, передними щеки подпер и, слегка раскачиваясь, начал кашлять, Я перепугался и скорей к дяде:
— Простыл зверь! Как лечить надо?
А дядя успокоил меня:
— Вовсе он не больной. Если бурундук кашлять вздумал — значит, гроза скоро нагрянет!
И верно, дядя прав оказался: не успел я за собой калитку захлопнуть, как гром прогремел.
С той поры живой барометр не раз меня предупреждал: «Сегодня на рыбалку ходить нельзя — дождь будет»… А однажды я его не послушался и… весь до ниточки промок!
ЯШКА
Скворцы прилетели в первые дни апреля. Один из них, черный, вертлявый, с кольцом на ноге, поселился у нас в скворечнике. Часами сидел на березе, стучал по суку клювом. Постучит-постучит, да и песенку вполголоса затянет.
— На твоего дружка Яшку, что к нам забегал, немного походит, — сказал дед.
Я пригляделся к птице — и верно. Так мы и прозвали скворца Яшкой. Ну и непоседа же он был! Когда грядки в огороде копали, Яшка прямо под ногами вертелся, жуков, червей подбирал. Потом взлетал на березу, давал концерт, а в конце его начинал по-собачьи лаять, дразнить старого дворнягу Валета.
— Семьей обзавелся, — грозил ему пальцем дед, — а все туда же, над собакой потешается!
Однажды я подошел к березе и услышал какой-то писк. Запрокинул голову, глянул на скворечник и догадался, что там вывелись птенцы. Сперва мне захотелось влезть на дерево и посмотреть скворчат, но я вспомнил слова дела: «Птицу на гнезде нельзя тревожить. Иначе она улетит навсегда». И теперь каждое утро я издали наблюдал за скворцами. Дней через десять птенцы подросли, и шуму от них стало больше. То и дело высовывали в леток свои желтые клювики. А Яшка со скворчихой совсем из сил выбились: каждые три минуты снуют туда-обратно. Теперь скворцу не до песен — настала горячая пора. Хлопот, как говорится, полон рот: нелегко прокормить большую семью.
Вот Яшка только что попотчевал прожорливых малышей.
Они успокоились и спрятались в своем доме. И мне тоже захотелось их покормить. Только как это сделать? Я понесся на кухню и притащил блюдце овсяной каши. Поставил его под деревом. И надо же — Яшка мигом спустился на землю и набрал полный рот каши. Я обрадовался, запрыгал и поделился новостью с дедом. Дед тоже улыбнулся: — Доброе дело сотворил. Скворец — птица трудовая, смекалистая.
Вскоре скворчата подросли и вылетели из гнезда. И Яшка со всем семейством подался в поле и не показывался до осени.
В сентябре к нам в сад вновь прилетели скворцы. Облепили яблони, вишни, тополя. Перед отлетом на юг птицы навещают родные места. Свистят, поют, гомонят, прощаются с летом. А один черный, вертлявый, с белыми крапинами скворец с кольцом на ноге отделился от стаи, уселся на шест и стал по-собачьи лаять.
Валет радостно взвизгнул — признал Яшку и вскинул передние лапы на плетень. А скворец попел вволю, потешил нас с дедом. Полетал над домом, над березой, сделал прощальный круг над Валетом, собрал всю стаю и направился в дальние края.
ХИТРЕЦ
Однажды бежал я краем оврага и заметил, что в кустах, у барсучьей норы возится какой-то зверек. Шерсть на нем бурая, Мордашка темная. Уши стоят. Косолапый.
«Волчонок! — решил я. — Вот бы поймать!»
Подкрался и накрыл зверя курткой. А пока нес домой, волчонок мне все руки покусал по дороге. Такой злющий!
В доме у нас в ту пору никого из взрослых не оказалось, и я решил посадить забияку в сарай. А для надежности разыскал в чулане цепочку и привязал зверя в углу.
Первым явился дед, глянул на меня с порога и спрашивает:
— Чтой-то ты, милок, больно растрепанный!
— Да вот, — я заговорщически огляделся по сторонам, — волка поймал!
— Настоящего?
— Ага, — кивнул я. — Только маленького, волчонка.
— Где?
— В овраге у барсучьей норы.
— Как же ты его взял?
— Курткой накрыл! Видишь, все руки мне покусал.
Глянул дед, и правда: красные полосы в разные стороны идут — следы от зубов.
— А ну показывай! Где твой серый разбойник?
— Вон, — я распахнул дверь в сарай. — На цепи…
Дедушка лукаво усмехнулся в усы:
— Да вовсе это не волк…
— Щенок! — подсказал я.
— И не щенок, а плутовка рыжая!
— Как ты узнал, что лисенок? — наскочил я на деда.
— По хвосту! — спокойно пояснил дед. — И у лис, и у волков дети одинаковые — бурые, лобастые… Только у волчат хвост весь темный, а у лисят на конце белое пятно.
И впрямь, на кончике хвоста у моего зверя — белое пятнышко. Словно он хвост в сметану макнул.
Признаться, сперва я очень расстроился. Ведь я мечтал из волка сторожа воспитать. А теперь что будет! Разве станет лиса дом караулить? Но мы с дедом так решили: выучить ее и в цирк отдать…
Целый месяц я дрессировал лисенка: и по бревну водил, и служить заставлял, и лапу давать, и в кольцо прыгать. И такой смышленый оказался! Дам я ему куриное крыло поиграть, он и рад. Крадется к нему, съежится в комок, напружинится… и цап-царап. Побегает от стенки к стенке, поносит и давай ямку рыть — добычу прятать. А я доволен: прямо цирковой номер выходит!