Страница 3 из 26
— Ну это-то будет чуть-чуть поменьше короля! — ответил принц, которого забавляла надменность незнакомца.
— Вот что, милые мои провинциалы, — теряя терпение, заявил незнакомец. — У меня слишком мало времени, чтобы терять его на праздные разговоры. Выбирайте — или вы продадите мне одну из лошадей, за которую я заплачу вам столько, сколько вы пожелаете, или вы наживете во мне такого врага, который в самом непродолжительном времени отправит вас на виселицу! — Генрих и Ноэ ответили громким пренебрежительным смехом.
Незнакомец обнажил шпагу и продолжал: — Или вам придется поиграть со мной вот этой игрушкой, господа!
— Батюшки! — ответил принц. — Это дело мне очень подходит! Я уже давно не фехтовал и буду рад поразмяться.
— Простите, Анри, — сказал Ноэ, — начать с этим господином должен я!
— Нет, я, — ответил принц.
— Да ну же, поскорее! — нетерпеливо окрикнул незнакомец молодых людей. — Не спорьте, пожалуйста, хватит на вас обоих, мои задорные петушки! Меня зовут Рене Флорентинец, и должен предупредить вас, что я большой мастер шпаги!
— Ну, и я неплохой ученик, — ответил Генрих. Флорентинец не лгал, когда назвал себя мастером шпаги, и с первых же моментов сын Жанны д'Альбрэ убедился в этом. Но на стороне Генриха была юная эластичность и подвижность тела, отчаянная храбрость и редкое присутствие духа. Кроме того, отец Генриха, король Антуан Бурбонский, научил его всевозможным итальянским штучкам, и попытки Рене поймать принца на миланские или флорентийские финты сразу потерпели крушение. Рене хотел вызвать своего противника на нападение, в котором легче уловить слабую сторону, но Генрих достаточно знал свои силы и упорно держался оборонительной тактики.
Фаворит королевы Екатерины начинал терять терпение — ведь каждая минута промедления все увеличивала расстояние между ним и женщиной, которую он так страстно хотел догнать, а потому, чтобы покончить со своим противником, он решился на знаменитую глиссаду. Но Генрих знал от отца, что итальянские мастера шпаги всегда прибегают к этому резкому выпаду, стремительность которого зачастую парализует все попытки противника парировать удар, а потому был настороже, и, в то время как шпага Флорентийца прямой молнией сверкнула в воздухе, он успел отклониться в сторону. Шпага Рене встретила пустое пространство, а в это время принц изо всех сил ударил его рукояткой шпаги по голове, прибавив:
— А вот и мой ответ на глиссаду! Ответ недурен, не правда ли? Итальянец глухо простонал и тяжело рухнул на землю. Ноэ бросился к нему.
— Не беспокойся, милый мой, — сказал принц, в то время как Ноэ положил сраженному свою руку на сердце, чтобы уловить, бьется ли оно. — Он жив, потому что удар этого рода не убивает, а только оглушает. Он просто в обмороке и через какой-нибудь час придет в себя.
— Анри, — сказал Ноэ, — вы слышали его имя? Ведь это Рене Флорентинец, парфюмер королевы-матери, злодей, смерть которого была бы только угодна Богу!
— Если это так, то я жалею, что не убил его!
— Ну, время еще не потеряно…
— Что такое? — спросил принц.
— Достаточно ткнуть его шпагой… Это могу сделать я, если вы брезгуете…
— Ноэ, Ноэ! Прикончить лежачего?!
— Змею всегда надо приканчивать, раз ее встретишь.
— Возможно! Но змея, на которую наступаешь ногой, может ужалить в пятку, а человек в обмороке даже и этого не может!
— Анри, Анри, — сказал юный Амори де Ноэ, — у меня есть предчувствие, что этот человек сыграет страшную роль в вашей жизни, если вы не убьете его! Поверьте, когда-нибудь вы пожалеете, что не ткнули его шпагой в сердце!
— Ты с ума сошел, Ноэ!
— Нет, ваше высочество, нет! Словно завеса отдернулась предо мною, и я как бы читаю в будущем!
— В этом-то и заключается твоя ошибка! Гораздо лучше читать в прошлом, чем в будущем!
— Но почему?
— А потому, что в прошлом ты прочел бы, что меня зовут Генрихом Бурбонским, что я прямой потомок Людовика Святого и что я не из тех людей, которые добьют сами или позволят добить в своем присутствии беззащитного человека!
— Вы правы, — ответил Ноэ, поникнув головой. — Как досадно, что вы не уступили мне первой очереди драться с этим проклятым итальянцем!.. Уж я-то убил бы его!
— Однако гроза проходит, — заметил Генрих. — Едем, голубчик Ноэ! Голод страшно терзает меня!
Они вывели лошадей и помчались, оставив при дороге бесчувственного Рене.
— Мне очень хотелось бы знать, — задумчиво сказал Генрих, — кто была та женщина, которую преследовал этот негодяй. Она так ловко выбила его пистолетным выстрелом из седла! Но красива ли она? Молода ли? Вот что интригует меня!
— Анри, — смеясь, ответил Ноэ, — я хотел бы иметь под рукой гонца, которого можно было бы отправить в Наварру, чтобы передать прекрасной Коризандре, что принц Генрих…
— Да тише ты, несчастный! — остановил его Генрих, и они молча помчались дальше.
III
Под вечер следующего дня юный наваррский принц и его спутник отдыхали в жалкой бедной гостинице «Свидание волхвов», расположенной между Блуа и Божанси. Хозяин гостиницы потрошил у дверей довольно тощего гуся, хозяйка расставляла стол, служанка разводила огонь, а работник чистил скребницей лошадей наших героев, которые сами уселись верхом на большом бревне перед домом, беззастенчиво повернувшись спиной друг к другу. Амори читал какую-то книгу, Генрих Наваррский мечтал о чем-то.
— Черт возьми! — сказал он наконец, поворачиваясь к своему товарищу. — Какая у тебя жажда чтения, милый мой! А что именно ты читаешь, Амори?
— Последнюю книгу аббата Брантома «Жизнь дам, славных любовными делами». Надо же как-нибудь убить время, тем более что ваше высочество с самого утра не снизошли в разговоре со мной даже и до трех слов. Вот и надо было обойтись как-нибудь своими средствами!
— Независимость твоего характера мне очень нравится, но…
— Но ваше высочество решили снизойти до разговора со мной?
— Как самый обыкновенный смертный! Видишь ли, милый мой, меня крайне интригует одно обстоятельство. Ты знаешь, что Коризандра дала мне письмо к своей подруге детства?
— Знаю. Ну и что же?
— А то, что я был бы очень не прочь узнать, что заключается в этом письме!
— К сожалению, оно перевязано хорошенькой шелковой тесемочкой, которая припечатана голубым воском, и было бы очень неделикатно вскрыть его!
— Ну вот еще! Раз оно написано женщиной, которая тебя любит и… Да и не в том, наконец, дело! Сам бы я не решился взломать печать, но… увы! — Генрих тяжело вздохнул, — со мной случилось несчастье: сегодня утром я неосторожно оставил письма матери и Коризандры на солнце, было очень жарко, и… воск растаял и стек… Вот смотри!
— Солнце могло растопить воск, — возразил Ноэ, — но развязать узел?..
— Да, но…
— О, я заранее знаю, что вы хотите сказать, Анри. Узел можно потом и завязать опять! Если бы вопрос шел о письме вашей матушки, тогда другое дело, потому что тут только разница во времени: ее величество предписала вскрыть ее письмо по прибытии в Париж, а вы вскроете его немного раньше, только и всего. Но письмо графини де Граммон…
— Раз ты находишь, что это было бы дурно… Генрих не закончил фразы, так как его внимание отвлек шум, послышавшийся с молчаливой и пустынной дороги. Действительно, к гостинице «Свидание волхвов» подъезжала группа из двух всадников и одной всадницы. Впереди ехал жирный старик, одетый в камзол коричневого сукна, в шляпе без пера и вооруженный аркебузой, подвязанной к его седлу. Все это явно указывало, что он не был дворянином. Сзади него ехал слуга с двумя большими чемоданами. Женщина, замыкавшая кортеж верхом на прелестной белой лошади, тоже была одета не по-дворянски, но казалась такой хорошенькой, несмотря на маску (в те времена женщины по большей части путешествовали в масках), была так изящна и тонка, так ловко сидела в седле, что можно было заподозрить в ней знатную даму, путешествовавшую инкогнито.