За твоим плечом

Глава 15

Влюбиться в него —

это словно спуститься с небес на землю,

Всё собрано в нём одном

У него так много грехов.

Я бы сделала всё что угодно,

Абсолютно всё ради него

Julia Michaels — Heaven (Небеса)

Андриана

Кровать была одна и парень по-джентльменски уступил мне место, а сам улёгся спать на полу. Поэтому я чувствовала себя неудобно: разлеглась на огромной кровати, а он на полу, на какой-то самодельной постели. Я долго крутилась и ворочалась.

- Ну ты и копуша, — сонно пробубнил мужчина усмехнувшись. - Что ты вошкаешься, Нана?

- Как ты сказал? - меня как током шибануло, села на постели.

- Я спросил...

- Нет, как ты назвал меня? - перебила.

- Нана назвал. Мне подумалось так нежно звучит, ласково, а что, не нравиться?

- Очень нравится, меня так мама называла, — я вздохнула.

- Хочешь теперь каждый раз так буду тебе говорить?

- Хочу, - кивнула.

- Скучаешь по матери? - он тоже полнялся.

- Очень, — отвернулась, чтобы навернувшихся слёз не было видно. Хоть в темноте это невозможно.

- Если хочешь, можешь поговорить со мной о ней. - Дан сел на кровать, усадил меня к себе на руки и стал укачивать.

Я очень хотела, потому что с тех пор как её не стало не рассказывала никому о маме, так и жила с этой раной, с этим комком боли в груди. Я всё говорила и говорила, в подробностях, в деталях, в мелочах рассказывая о той хто был всех дороже. Рассказывала больше себе, чем Дану. Он слушал внимательно, не перебивая, так и держивал меня на своих руках, пока я наконец-то не умолкла. Выговорилась и стало легче.

- Не знаю чем тебя утешить, ведь всё враньё про то, что время лечит. Брехня. Время только притупляет боль, - сказал Дан.

- А ты совсем матери не помнишь?

- Я не помню её лица, — услышала как скрипнули его зубы. - Помню, что от неё воняло алкоголем, что мне жрать постоянно хотелось, помню подзатыльники и пинки. Я мелкий совсем был, года три-четыре, наверное. Мать только когда трезвая была, обнимала меня и плакала, какого-то козла богатого во всём винила. Шептала, что у меня могло быть совсем другое детство, сытое и счастливое. А потом отнесла под двери приюта. В детском доме своих прелестей хватало. Там кто сильнее, тот и выживает. Вот я и учился выгрызать себе лишний кусок еды или какую-нибудь затасканную игрушку. Злой был, как волчонок, старшие меня не жалели, да я и не ждал. Мне десять лет было когда меня позвали к директрисе. Думал, опять за характер наказывать будут, но в кабинете сидел мужчина, мне он тогда показался человеком с экрана телевизора: ненастоящим, не из нашей детдомовской жизни. Директриса рассказывала ему о том, какой я тяжёлый и неуправляемый ребёнок, рекомендовала "уважаемому Роману Андреевичу усыновить Витеньку Мироненко - он, мол, тихий, спокойный ребёнок, не то, что этот зверёныш". Пока тётка говорила мужчина неотрывно смотрел на меня, изучал моё лицо, а я нагло разглядывал его костюм, галстук, часы блестящие. Никогда таких не видел и всё время пялился.

- Это и был тот человек, которого ты считаешь теперь отцом?

- Это был мой настоящий отец. Когда мать уже была смертельно больна, то написала ему моё имя и где меня искать. Она у отца когда-то секретаршей работала, сообщила о своей беременности, он не поверил, что от него ребёнок. Отец думал, что разыгрывает его, обманывает: мать на мужчин падкая была и на деньги. Жалел потом он очень. Когда в детдоме меня увидел, понял сразу, что его сын и без теста ДНК - я ведь весь в отца, его копия. Дома меня отмыли, одели и заморыша осмотрел личный врач семьи Северских. Я побитый был, со шрамами, вмятинами на голове, с недовесом. Помню как отец слушал отчёт лекаря о состоянии моего здоровья, а сам бледный стоял, губы плотно сжаты в одну линию, кулаки то сжимаются, то разжимаются. Он высокий пост занимал в стране. Директрису детского дома из должности с треском сняли, с большим скандалом с участием прессы, телевидения. Персонал там сменили весь и эта волна зацепила остальные детские дома: начались проверки, комиссии. А я стал новым жильцом у Северских. У отца была жена Людмила и сын, на шесть лет меня младше. У них долго не было детей и рождение моего младшего брата стало целым событием. Людмила обожала единственного отпрыска, меня же мачеха терпела и я не сужу её: подарком такого назвать было сложно, я был тяжёлым ребёнком, зверёнышем, как меня называли в детдоме. Я не мог привыкнуть к домашней семейной жизни, со всеми не ладил, единственный кого я обожал и кого всегда опекал - это мой меньший брат. Он полная противоположность меня: добрый, весёлый, общительный ребёнок. В школе тоже были постоянные проблемы, не по успеваемости, науку я как раз хватал на лету: стоило раз прочитать текст и я знал его на память, математика - вообще семечки. Но вот за поведение родителей вызывали к директору. Отец слушал молча, задавал пару скупых вопросов, жёстко давал им указания выполнять свою педагогическую работу, для того они и занимают свои должности, а раз не могут найти подход к ребёнку, то возникают большие сомнения в их профессионализме. А когда отец был занят,то в школу приходила мачеха, садилась на край стула, стыдливо сумочку мяла в руках, когда ей рассказывали, что я не общительный, не социальный, бью сверстников и детей постарше.

Дан говорил, а я слушала, как заворожённая и моя тоска по матери отступала далеко. Когда сравнивала свою жизнь с его кошмарным прошлым, то сама себе казалась бабочкой, что выпорхнула из домашнего кокона материнской опеки и любви, ещё не знала ни тягот, ни боли жизни. Смотрела на красивое лицо парня, длинные стрелы ресниц, большие серые глаза и не понимала, как можно было отдать своего ребёнка чужим людям, как можно было бросить свою кровинку? Я заочно уже ненавидела тех, кто мог так сильно бить малыша, сделав из него обозлённого на весь мир волчонка. Провела по колючей щеке и от удовольствия прикрыла глаза, положила голову ему на плечо и слушала удары сильного сердца и низкий голос.

- Отец ни разу не ударил меня, у него были свои методы воспитания и, как видишь, действенные, — Дан улыбнулся и поцеловал мои волосы. - Я о себе выложил почти всё, а ты не хочешь рассказать какие там у тебя скелеты в шкафу?

- А что ты ещё обо мне не знаешь? - спросила я. - Выросла без отца, учусь и немного подрабатываю дизайнером сайтов. О девчонках я тебе рассказывала, парня у меня нет, но тебе это так же известно. Вот и вся моя незатейливая жизнь.

- Кто учил тебя дизайну?

- Друг есть такой, Деня.

- Деня значит... - прищурился парень. — И этот Денис, конечно же, без ума от тебя? - колючие ревнивые нотки послышались в его голосе.

- Я ему нравлюсь, да, но и что с того? - пожала плечами и пижама с одного сползла.

- Скажешь этому Дене, что ты уже занята, поняла? Нет, лучше я сам ему скажу, — Дан кончиком пальцев провёл по оголённой коже и его глаза на миг вспыхнули.

- Думаю он переживёт, я никогда ему надежды не подавала.

- Тем лучше для него, я своим не делюсь. Давай отдыхать, - Дан усадил меня на кровать и заправил за ухо прядь моих волос.

- Я не могу спать зная, что ты на полу ютишься. Ложись рядом, обещаю не приставать, - пошутила я.

- Ладно, сдаюсь, так и быть упросила спать с тобой, - парень деланно тяжело вздохнул. — За свою честь я спокоен, ты точно не девственница маньячка.

- Поговори мне, умник, — прыснула я.

Настроение поднялось и пришло спокойствие. С Даном было надёжно. Мы улеглись каждый на свою половину кровати, мужчина лёг на спину, закинув руки за голову и закрыл глаза. Я отодвинулась на самый краешек постели и смотрела в большое окно на ночное озеро, поблёскивавшее серебром в свете луны. Я не заметила, как провалилась в сон, не знаю сколько проспала, но проснулась от того, что тяжелая рука лежала на моей талии, а сама я была прижата к горячему мужскому телу. Дан крепко спал и видимо во сне притиснулся ко мне - не хотелось думать, что это у него привычка. Лежала боясь пошевелиться, но моя рука невыносимо занемела и я начала потихоньку крутиться, чтобы освободиться от мужских объятий.