Страница 40 из 49
— Вот так… — проговорил мужчина со странным удовлетворением. — Больше ты никогда не посмеешь меня унижать… не посмеешь… больше никогда…
На этом запись закончилась.
Некоторое время из динамиков доносился только ровный шорох магнитофонной ленты.
Маркиз неподвижно сидел, как будто надеялся услышать еще что-то, что раскрыло бы тайну этой кассеты.
Во всяком случае, он нисколько не сомневался, что в его руках — запись убийства.
Мужчина расправился со своей знакомой, судя по деталям разговора — с бывшей любовницей. Он убил ее жестоко, страшно, задушил голыми руками.
«И что мне это дает? — задумался Маркиз. — Какой-то тип задушил свою любовницу. И Маргарита хранила эту кассету, прятала ее, берегла как зеницу ока, потому что она для нее имела огромную ценность. Если на то пошло, то похоже, что из-за этой кассеты ее и убили. И Упертого, кстати, тоже».
Маркиз в задумчивости почесал затылок и еще раз прослушал кассету. В этот раз его внимание привлекло слово «Шир…». Умирающая женщина звала на помощь: «Помоги… Шир…» Не «помогите», а «помоги… Шир…».
Учитывая, что школьное прозвище у Маргариты Михайловны Окунь, в девичестве Широковой, было Ширма, можно смело предположить, что умирающая женщина звала именно свою школьную подругу. То есть подруга эта была поблизости, но убийца ее не видел. Это предположение объясняет, каким образом попала к Маргарите кассета — очевидно, она не смогла помочь подруге, а потом, когда убийца убежал, она прихватила кассету, чтобы обезопасить себя.
— Какой я умный! — сказал сам себе Маркиз и набрал домашний телефон Василия Романовича Окуня. Как он и рассчитывал, хозяина дома не было и трубку сняла домработница Александра.
— Опять вы! — вздохнула она после Лениных многословных представлений.
— Все работаете, — посочувствовал он, — отдохнули бы, телевизор посмотрели.
— Издеваетесь, да?
— Боже упаси! — Маркиз испугался, что Александра повесит трубку, и залебезил: — Только один маленький вопросик. У вас в последнее время никакая бывшая одноклассница не погибла? Ну, к примеру, несчастный случай или еще что…
— А как же! — оживилась Александра. — Галка Сидорова умерла скоропостижно… кажется, от инфаркта.
— Что значит — кажется? — удивился Леня.
— А вы разве не слышали? Везде про это говорили. Она по мужу Волкова, Галина Волкова…
— Вот оно что… — протянул Леня.
Он вспомнил, что примерно месяц назад, и верно, город обсуждал смерть Галины Волковой, влиятельной женщины, крупного бизнесмена, жены важного московского политического деятеля. Сообщалось, что умерла госпожа Волкова скоропостижно… Выходит, вот в чем дело! Вовсе не от инфаркта она умерла — задушил ее бывший любовник. Понятно, что такого скандала в прессе влиятельный муж допустить не мог, и объявили смерть от инфаркта.
— Какие видные люди у вас в одноклассниках ходили… — протянул Леня.
— Вроде бы в школе все одинаковые были, или так казалось, — вздохнула Александра, — а вот поди ж ты, как жизнь разметала. Да мне-то что, — спохватилась она, — я, сами понимаете, с Галиной со школы не видалась. Это Маргарита иногда с ней общалась, по старой памяти. У вас все?
— Слушайте, примите совет: собирайте срочно манатки и дуйте из квартиры домой. Сидите там тихо и с деньгами своими проститесь. У хозяина вашего большие неприятности вскорости будут, уж вы мне поверьте…
С этими словами Маркиз отключился и тронул машину с места, включив радио. Салон машины заполнила симфоническая музыка. Снова Лолка переключила на классическую волну!
Под классику думалось плохо, а поразмыслить следовало.
Леня сосредоточенно пощелкал клавишами, поискал что-то соответствующее настроению. И вдруг вместо музыки послышался гнусавый голос:
— Шуваловский парк — очень ценный исторический комплекс, созданный еще в восемнадцатом веке, поэтому комиссия решила не отдавать участки под коммерческую застройку. Фирма «Дриада» представила очень наглядный проект организации на территории парка культурно-исторического заповедника федерального уровня. Ее представители сумели убедить городское руководство, что городу необходим такой заповедник. Шуваловский парк — легкие нашего города, мы хотим, чтобы как можно больше людей с детьми проводили там выходные…
Человек кашлянул, как будто квакнул, и Леня откровенно разинул рот. Он узнал голос. Именно этот голос был записан на кассете, которую он с трудом выцарапал из музейного медведя. Маркиз был уверен, что именно этот человек задушил Галину Волкову и скрылся, эти квакающие интонации ни с чем не спутаешь. В волнении он едва не прослушал, как приятный женский голос сообщил, что в гостях у радиостанции «Город» был председатель комитета по землепользованию Виктор Михайлович Анциферов.
— Опаньки! — Маркиз аж подпрыгнул на сиденье. — Это же надо, как я хорошо радио включил!
Все стало понятно. Маргарита прихватила кассету и сообщила про нее Ивану Терентьевичу. Говорила же секретарша Людочка, что Ивана и с Окунем-то познакомила Маргарита. Ох и штучка была покойница, не тем будь помянута…
А Рудик еще удивлялся, как это Иван сумел добыть такой баснословно дорогой участок, денег-то у него больших нету! Теперь понятно, что с помощью Маргариты он просто шантажировал председателя комиссии Анциферова. То есть Анциферов должен был получить уличающую его кассету в обмен на желтый конверт. Но не получил. То ли Иван его захотел кинуть, то ли случилась накладка, но кассета пролежала в пасти у музейного медведя до сих пор. И не за это ли убили Маргариту? Но тогда ее мог убить только этот самый чиновник, Анциферов, только он был ею сильно обижен.
Маркиз вспомнил, как описывала домработница убитую Маргариту — придушена голыми руками. Судя по кассете, ту, первую женщину, Галину Волкову, Анциферов тоже задушил. Да он просто серийный маньяк какой-то! Кому комитет по землепользованию доверили!
Сергей Николаевич Евсюков сидел на ящике, вытянув ноги и подставляя лицо весеннему солнышку. Рядом с ним развалился огромный лохматый одноглазый пес, который изредка взлаивал во сне и дрыгал лапами. Пахло прелыми прошлогодними листьями и свежестью речной воды. Веяло покоем.
Сергей Николаевич… полно, он ли? Теперь его никто так не называет. В здешнем краю у обитателей нет имен, а тем более отчеств — только клички. Его, например, прозвали Серегой Мокрым. Кличка какая-то несерьезная, как будто цветок у бабушки ванька-мокрый — хилая зелень и мелкие розовенькие цветочки.
Сергей очнулся от дремы и заставил себя думать. Пять дней он живет совершенно иной, непривычной жизнью. С ним произошла такая история, в которую мало кто поверит. Его обычная, налаженная жизнь кончилась вечером пять дней назад, когда его компаньон и друг (по крайней мере Сергей тогда так думал) выбросил его в бессознательном состоянии вместе с машиной в черную холодную воду. Сергей уже не слышал, как ледяная вода сомкнулась над крышей машины. Он вообще ничего не чувствовал. Он умер.
Так думал Василий. Однако судьба распорядилась по-иному.
С той ночи прошло пять дней. Сергей провел их в каком-то забытьи. Он таскался за бомжами следом, ел горячую пахнущую дымом похлебку, пил ужасное пойло. Мыслей в голове не было никаких до вчерашнего вечера, когда, как обычно, пустили бутылку по кругу, и мерзкий мужичонка Малахай оттолкнул руку Сергея.
— Ты еще куда? — завизжал он. — У нас даром не наливают!
— Истинно так, — подтвердил бывший поп, — потому как сказано в Писании: каждому — по потребностям, от каждого — по способностям. Ежели ты имеешь потребность выпить, то должен иметь способность добыть чего-нибудь в общий котел!
— А ты, дармоед, — Малахай сплюнул сквозь зубы, — только жрешь общественное!
— Где ж я возьму?
— Бутылки собирай, хоть милостыню проси! — вступила в разговор Халява Панкратьевна. — У нас закон такой.
И вот сегодня Сергей дремал на солнышке и лениво раздумывал, что же ему делать дальше. Жить жизнью обычного бомжа — то есть собирать бутылки, рыться по помойкам, таскать что плохо лежит, принимать за это ругань и побои от обычных граждан или же возвращаться в тот, другой, настоящий мир.