Испанка

Через три минуты маленький грум подал ей карточку: Мортон Тайнер, эсквайр, а на другой стороне было написано по-испански: касательно дона Хозе д'Альвара.

— Проси, — сказала Банко и, торопливо сбросив с себя шаль и шляпку, бросилась на кушетку, где уселась с небрежною грациею.

Мортон Тайнер вошел.

Это был англичанин с медно-красным цветом лица, курчавыми волосами и черными бакенбардами.

— Сударыня, — обратился он на ломаном французском языке, — вы говорите по-испански?

— Немного.

Англичанин продолжал по-испански.

— Я пришел говорить с вами о доне Хозе.

— Что это за дон Хозе? — спросила Банко.

— Молодой испанец, которого вы завербовали себе в любовники и которого вы каждый вечер увозите с завязанными глазами в вашу аньерскую виллу. Я знаю до мельчайшей подробности ваше обращение с ним.

Банко вздрогнула.

— Я друг вашего князя К., — продолжал Тайнер, — я друг дона Хозе, и я пришел к вам тоже как доброжелатель.

— Это трудновато.

— Нисколько. Пока князь К. не узнает о вашей измене, он будет счастлив, пока дон Хозе будет принимать вас за польскую княгиню и жену иностранного генерала — он будет любить вас…

— Дальше, — проговорила Банко в нетерпении.

— Но если дон Хозе узнает ваше настоящее положение, он откажется от ночных посещений и не введет вас в дом знакомого мне испанского генерала.

— Скажите, пожалуйста, вы и это знаете?

— Я вам сказал, что знаю все.

— Чего же вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы приняли меня в вашу игру.

— Но… зачем же?

— Это моя тайна.

— А вы обещаете мне, что князь ничего не узнает?

— Обещаю.

— И дон Хозе также?

— Разумеется.

— Я согласна.

— Отлично. Но я должен предупредить вас, что кто хочет быть моим партнером, должен быть молчалив как рыба; малейшая нескромность сопровождается ударом кинжала.

Банко в страхе подняла глаза на незнакомца и, встретив его решительный взгляд, сразу поняла, что находится во власти этого таинственного человека.

Спустя два дня дон Хозе явился с завязанными глазами в аньерскую виллу уже в десятый раз.

— Друг мой! — обратилась к нему Банко. — На днях я попрошу, вас провести со мною целый день.

И она указала на хорошенький будуар.

— О! — вскричал восхищенный дон Хозе. — Это будет райский день.

— Есть у вас безусловно преданный вам слуга?

— Есть — человек, жизнь которого в моих руках.

— В таком случае отправляйте этого человека каждый день в три часа в Тюильрийский сад в ливрее и с синей кокардой…

— Вы просто загадка.

— Живая, не правда ли?

— И восхитительная, — сказал он, целуя маленькую ручку Банко.

На другой день Цампа прогуливался в ливрее по Тюильрийскому саду, а дон Хозе был у Концепчьоны де Салландрера.

Минуты через три к Цампе подошел незнакомец, который впоследствии являлся у Фатимы в образе сверхъестественного существа.

— Вас зовут Цампой? — спросил его таинственный незнакомец.

— Да.

— Дон Хозе взял вас к себе, чтобы избавить от смертной казни?

Цампа вздрогнул. Он никогда не допускал, чтобы дон Хозе мог выдать кому-либо эту тайну (а между тем он рассказал ее Банко, желая доказать, что имеет человека, жизнь которого в его руках), и сразу в глазах португальца сверкнула молния ненависти и жажда мести.

Незнакомец продолжал:

— Достаточно одного слова, сказанного императорскому прокурору, чтобы сдать вас в руки испанского правосудия.

— Чего вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы изменили дону Хозе, мне необходимо это для достижения моей цели. Ручаюсь вам, что дон Хозе не узнает вашей измены.

— Чем же я могу услужить вам?

— Когда я узнаю, зачем дон Хозе ходит каждый вечер в улицу Роше, ты получишь десять тысяч франков, а когда брак дона Хозе с Концепчьоной сделается невозможным, ты получишь сто тысяч; а в промежутке этого времени ты будешь получать от меня жалованья по две тысячи франков в месяц.

Цампа, подкупленный столь дорогою ценою и руководимый ненавистью к своему избавителю, рассказал до мельчайшей подробности о Фатиме, ее ревности, а также о потайном входе в будуар молодой цыганки.

— Нужно надавить на пружину, — объяснил Цампа, — картина поворачивается и открывается вход.

— Ты разве бываешь у цыганки?

— Каждый день: я одеваюсь в черный фрак и белый галстук и отправляюсь туда в качестве домашнего доктора.

— Отлично, завтра ты проведешь меня в этот тайник. В девять часов вечера ты будешь здесь.

— Слушаю, — сказал Цампа и, поклонившись незнакомцу до земли, ушел.

Теперь вернемся к отравленной Фатиме.

— Дон Хозе отравил вас! — произнес таинственный незнакомец.

— Но ведь он пил мараскин вместе со мной, — проговорила взволнованным голосом цыганка.

— Дон Хозе заблаговременно принял противоядие.

— А, понимаю, — вскричала она, — но он не рассчитывал на мой кинжал… Если я должна умереть…

— Вы не умрете, друг мой, ибо тоже приняли противоядие — тот белый порошок, который вы нашли под вазой.

— А! — радостно вскричала суеверная цыганка. — Теперь я уверена, что вы отец мой. Теперь я убедилась, что дон Хозе хотел моей смерти, дайте мне доказательство его измены, и вы увидите, что я умею держать клятву!

— Терпение — и вы все узнаете… Теперь слушайте меня! Завтра дон Хозе узнает, что вы живы, а так как он решил, что вы должны умереть, то употребит другой способ, — но не бойтесь ничего: я бодрствую над вами. Но вы должны продолжать свою роль.

— Какую?

— Быть с ним по-прежнему ласковой.

— Но ведь он узнает, что я приняла противоядие.

— Не вставайте завтра с постели до трех часов; а когда придет дон Хозе, пожалуйтесь ему на тяжелую голову и продолжительный сон и припишите это большой дозе опиума, который вы будто бы приняли.

Он опять завязал глаза Фатиме и скрылся, прошептав ей на ухо:

— Остерегайтесь кормилицы и негра!.

Спустя два часа после того, как дон Хозе отравил гитану, он был уже у восхитительной Банко.

Она была бледна и казалась сильно расстроенною:

— Боже мой, что с вами? — спросил дон Хозе.

— Друг мой, — отвечала она после короткого молчания, — я должна вас оставить: я уезжаю.

— Оставить меня? Это невозможно.

— Такова воля моего мужа.

Дон Хозе вообразил, что влюблен в нее до безумия и что ему невозможно жить с ней в разлуке.

— О, вы не уедете, это невозможно! — воскликнул он, падая пред ней на колени.

— Что же это такое? Кто бы мог подумать, что вы меня любите!

— О, как я вас люблю!

— Это уже слишком, — сказала Банко, громко захохотав.

— Слишком?

— Вы любите меня?

— До безумия.

— Лицемер, а любовь ваша к Концепчьоне де Салландрера, которая считается уже вашей невестой, наконец, любовь к женщине по имени Фатима, к которой вы ходите каждый вечер…

— Кто вам это сказал? — спросил изумленный дон Хозе.

— Сеньор дон Хозе, — проговорила она торжественным голосом, — мне нужна жизнь этой женщины… или мы никогда больше не увидимся.

Банко думала, что жертва эта будет свыше его сил, и, вероятно, Мортон Тайнер, научивший ее так действовать, не счел нужным сообщить ей, что испанец решил уже отравить молодую цыганку.

— Боже мой, — прошептал дон Хозе, — вы хотите сделать меня убийцей?

— Да, или отказаться когда-либо видеться со мной.

— В таком случае, она умрет сегодня ночью, — сказал решительно испанец.

— Хорошо.

В это время вошел длиннобородый мужчина, завязал ему глаза и через час высадил его на тротуаре улицы Годо де Моруа.

На следующий день дон Хозе с трепетным нетерпением ждал десяти часов вечера, желая увидеть труп когда-то любимой им женщины.

В половине десятого он постучался в ее будуар.

— Войдите! — сказал голос, который потряс все фибры его души.

Дверь отворилась, и Фатима, живая и улыбающаяся, явилась на пороге.

Дон Хозе отступил в изумлении.