Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 28



— Да, — мрачно отвечал дон Хозе.

— Если б он умер, ты жалел бы его?

— О! напротив, это было бы моим счастьем.

Затем они прошли мимо меня и удалились; я продолжала сидеть в своей засаде! Я тотчас же узнала молодую цыганку Фатиму, которая блистала в Мадриде, Гренаде, Севилье и Кадисе; и во всех этих городах богатая и знатная молодежь увивалась за ней, как за царицей. Она жила в Гренаде в палаццо, вместе со своей матерью — настоящей колдуньей, и тремя братьями, молодыми, дюжими парнями, которые, по народной молве, принадлежали к шайке разбойников.

Фатима, которая любила дона Хозе, тайно приходила к нему на свидание каждый вечер.

Итак, я продолжала сидеть в своей засаде.

Дон Хозе и цыганка снова прошли мимо меня, и я услышала следующее:

— Эта болезнь неизлечима, — сказала цыганка.

— Чем она проявляется?

— Гниением заживо всего тела.

— И нет возможности ее вылечить?

— Никакой.

— Сколько времени больной может прожить?

— От одного до пяти лет; но язвы показываются уже в первые месяцы.

— Болезнь эта заразительна?

— Да.

— Значит, здоровый от поцелуя больного заражается.

— И этого даже не нужно. Я тебе говорила, что мои братья недавно привезли из Африки маленького негра, пораженного этой болезнью. Если надеть на него восковую или смоляную маску и затем маску эту приложить к лицу здорового, то этого будет достаточно для привития болезни.

Затем я услыхала поцелуй, и цыганка ушла.

Я догадалась о страшном намерении дона Хозе и хотела рассказать все моему жениху, но он тогда уехал на несколько дней на охоту. Я ждала его со страшным нетерпением.

Наконец спустя несколько дней на пороге гостиной появился дон Педро, но — о ужас! — он был бледен, расстроен и, едва держась на ногах, не мог выговорить ни слова.

— Я заблудился в горах, — проговорил он наконец прерывающимся голосом, — и начал кричать. Вдруг ко мне пол бежали трое людей с лицами, выпачканными сажей и углем.

— Кто ты? — спросили они меня.

— Дон Педро д'Альвар, — отвечал я им.

— Они захохотали и бросились на меня; один из них свалил меня наземь и уперся коленом в грудь. Они начали меня бить и ногтями исцарапали лицо до крови, затем надели мне на голову мешок, покрытый внутри каким-то клейким веществом. Я лишился чувств. Сколько времени был я в этом состоянии — не знаю, но, придя в себя, я увидел, что лежу не в горах, а у ворот Гренадьера.

Боже, я не успела его предупредить. На него надели роковую маску.

Восемь дней я пролежала в бреду, произнося лишь: дон Хозе, цыганка, смоляная маска и неизлечимая болезнь. Никто не понимал этих слов, но дон Хозе догадался, что мне известна его тайна. Однажды он сел ко мне к изголовью.

— Милая Концепчьона, — проговорил он, — вы говорили в бреду престранные вещи.

— Прочь, убийца! — вскричала я.

— Что вы этим хотите сказать?

— Я слышала сговор с цыганкой о смоляной маске, — отвечала я в ужасе.

— Послушайте, — сказал он спокойно, — .вы называете меня убийцей, а знаете ли вы, что ваш отец убил моего отца и деда?

Тогда это мне было еще неизвестно. Дон Хозе с адским хладнокровием рассказал мне мрачную тайну моего отца.

— Но, — сказал он наконец, — герцог не знает, что мне известна его тайна, и если вы будете благоразумны, я буду молчать. Но если, напротив, вам вздумается разболтать историю о цыганке, если вы будете иметь глупость воображать, что я хотел убить своего брата, — в таком случае, милая Концепчьона, я обнаружу все и кончу тем, что всажу кинжал в сердце герцога.

Затем он нахально поцеловал меня и вышел из комнаты.

Спустя два месяца доном Педро овладела общая слабость и смертельная тоска; затем, проснувшись однажды утром, он заметил, что губы его распухли и посинели.

Призванный доктор после долгих расспросов больного сказал, что это сильная лихорадка, но, отведя отца моего в сторону, он шепнул:

— Этот молодой человек погиб: он одержим страшною болезнью, которая в средние века известна была под названием моровой проказы.

Отец мой и доктор терялись в догадках, где дон Педро мог заразиться этой болезнью: но, вспомнив о тех троих, которые надели на него липкий мешок, они решили, что он сделался жертвой страшного преступления.

Доктор предписал больному морской воздух, и несчастного дона Педро отправили в Кадис в сопровождении двух врачей.



Перед своим отъездом он пожелал остаться наедине с моим отцом и доном Хозе.

— Концепчьона была моей невестой, — проговорил он, — в то время, когда у меня было человеческое лицо; теперь же, отвратительно обезображенный, я молю Бога лишь об ускорении моей смерти. Дорогой дядя, поклянитесь мне, что после моей смерти Концепчьона будет женой моего брата.

— Клянусь! — прошептал герцог.

Дон Хозе купил мое молчание угрозой убить моего отца, но он не купит моего согласия на брак.

Спустя несколько месяцев отец мой должен был по делам ехать в Париж; он купил отель в Вавилонской улице, куда мы и переселились. Дон Хозе остался в Испании.

Два года радовалась я отсутствием этого чудовища. Но вот уже более года как он приехал погостить у своей невесты… И, Боже мой, приближается роковой час, когда я должна буду избрать одно из двух: или сделаться женой убийцы или сделаться убийцею своего отца!»

Этим заканчивается заветная рукопись Концепчьоны де Салландрера.

— Ну, дядюшка, — обратился Рокамболь к своему наставнику, — что ты скажешь?

Сэр Вильямс написал на грифельной доске:

«Тотчас же начать следить за доном Хозе. Ехать завтра на свидание с Концепчьоной и обещать ей, что через две недели она будет свободна».

На другой день мнимый маркиз де Шамери проснулся в хорошем расположении духа. Он оделся и сошел завтракать к своей сестре, виконтессе д'Асмолль.

— Здравствуй, сестрица, — проговорил он, поцеловав ее в лоб. — Где же Фабьен?

— Он скоро вернется. Он рано утром уехал верхом. Спустя пять минут явился Фабьен.

— А, милый Альберт! — сказал он. — Поздравляю тебя.

— С чем?

— Ты влюблен.

— Я?

— Разумеется.

— В кого же это?

— Странный вопрос. Ну, в Концепчьону де Саландрера.

— И не думал даже.

— Пожалуйста, не запирайся: ты бываешь у них почти каждый день, скажу больше: у тебя даже есть соперник в лице некоего дона Хозе, кузена Концепчьоны.

Молодая виконтесса добродушно улыбнулась.

В девять часов вечера Рокамболь отправился в Соренскую улицу, переменил там костюм и в десять часов был уже на углу улицы Понтье.

Дон Хозе опять вышел, закутанный в плащ, опять пошел в улицу Роше, где скрылся в темном коридоре дома № 7. Рокамболь ждал. Дон Хозе вышел оттуда спустя два часа и направился обратно в улицу Понтье.

Неутомимый Рокамболь последовал в отдалении за ним.

Но в то время, как дон Хозе отворял калитку, Рокамболь заметил на дворе запряженный экипаж.

— Ага! — подумал он. — Мой соперник собирается куда-то ехать.

Он добежал до биржи, сел в купе и воротился в улицу Понтье в ту самую минуту, как выезжал кабриолет.

— Поезжай за этим экипажем! — сказал он кучеру. Кабриолет проехал Елисейские поля, Королевскую улицу, бульвар и остановился на углу улицы Годо де Моруа.

Здесь дон Хозе вышел, отослал экипаж обратно и пошел пешком по тротуару.

Рокамболь посмотрел на часы: было три — четверти двенадцатого.

— Однако надо спешить к Концепчьоне, — прошептал он. — Завтра я постараюсь узнать, зачем этот идальго шагает сюда замаскированным.

Ровно в двенадцать часов Рокамболь подошел к садовой калитке отеля де Салландрера.

Негр, который его уже поджидал, провел его в мастерскую Концепчьоны.

При виде входящего маркиза де Шамери Концепчьона вздрогнула, и сердце ее сильно забилось.

Рокамболь догадался о причине ее смущения. Он вынул из кармана рукопись и подал ее молодой испанке.

— Сожгите эти бумаги, сеньорита. Содержание их я буду помнить так долго, пока освобожу вас от вашего врага.